"У любви свои тропинки и закономерности"
Меня пригласили в гости. Вообще, я не люблю ходить в гости, жалко времени. Четыре часа вылетает псу под хвост. При этом обжираешься и потом приходится целую неделю скидывать лишнее. Но к моему соседу Самарину (знаменитому спортсмену) я бегу с наслаждением. Там всегда интересные люди, вкусная еда и атмосфера братства.
Есть песня Олега Митяева: «Но мы всё смотрим телевизор, а когда же жить? А когда петь хором и с природою дружить?» Это весьма справедливо. Все сидят по углам и смотрят телевизор. А когда же жить?
У Самарина в гостях бушует именно это ощущение – настоящей жизни, и оно не оставляет несколько дней. Я потом долго хожу в хорошем настроении.
Итак, Самарин позвал меня в гости. Не заранее, а за час до события. Я стала лихорадочно думать: что бы такое прихватить из дома, чтобы явиться не с пустыми руками? Мой взгляд упал на мягкую игрушку – мышь итальянского производства. Мы звали её Мыш, без мягкого знака на конце. Подразумевалось, что это мальчик – сын мыши или муж.
Мыш – не маленький, сантиметров тридцать, в полосатой кофточке и сиреневых шортах, с очками на длинном носу. На ногах – лиловые угги, руки – в серых варежках. Глаза сдвинуты близко к носу, от этого выражение морды удивлённое и невзрослое. Очень симпатичный Мыш. Я не помню, как он у нас оказался. Кто-то подарил.
У Самарина – маленькая дочка Лиза. Она наверняка будет рада мягкой игрушке. Я схватила Мыша и помчалась в гости.
Всё было как всегда. Весело и вкусно.
Грузины обычно интересуются: «Кто был? Что кушали?»
Был губернатор Евдокимов (ныне покойный). Присутствовал Гарик Губерман – гражданин Израиля. Один − абсолютно русский, другой – абсолютно еврей. Тот и другой обожают ненормативную лексику, но у них она звучит ярко и интеллигентно. Остроумные люди и матерятся с юмором.
Золотая осень. Стол – на террасе. Еда готовится на углях. В стороне – профессиональная жаровня и таджик Саид переворачивает шампуры. Запах поднимается до луны.
Я рвала мясо зубами и понимала волков и львов, которые догоняют свою добычу и раздирают тотчас. Это совсем другое дело, чем пользоваться ножом и вилкой.
Я боялась пропустить каждое слово, которое сопровождалось взрывами хохота. За столом присутствовали жена и дочь Евдокимова, изысканно красивые, не вязавшиеся с его простонародной внешностью.
Возле меня сидел незнакомый человек, по виду технарь: очки, интеллигентное лицо.
Он обернулся ко мне и проговорил:
– Милые люди, правда?
– А что? – уточнила я.
– Хищники, – коротко сказал технарь.
– Почему?
– Они все пробились в этой жизни. Как вы думаете, за счёт чего?
– За счёт труда и таланта.
– Расталкивали локтями и шли по трупам, – поправил меня технарь.
– А вы чем занимаетесь? – спросила я.
– Спортом.
– А у вас что, по-другому?
– У нас побеждает сильнейший. У нас всё видно.
– И у них видно, – сказала я.
Про себя подумала: завидует, сука… Но зависть – это обязательно. Это необходимая бактерия.
Маленькая Лиза бегала по участку с себе подобными. Дети визжали, как дикари.
Самарин наклонился ко мне и спросил:
– Хочешь коньяку?
– Нет, – отказалась я. Я не пью крепких напитков. Мне невкусно.
– Ты посмотри… – Самарин показал мне пузатую бутылку с золотой этикеткой. Это был какой-то суперконьяк.
– Спасибо, Борис. Не надо. Я женщина дешёвая…
Борис засмеялся. Его глаза были красивые и тёплые.
Потом все пели под гитару. Луна стояла над нами и тоже слушала. Мы пели хором и с природою дружили. Это были хорошие минуты.
Михаил Евдокимов смотрел перед собой, задумавшись глубоко, как будто пытался рассмотреть сквозь кустарники свою судьбу. Перед домом стояла его губернаторская машина длиной с крейсер «Аврора». Символ власти.
Через четыре часа я вернулась домой. Меня караулила моя маленькая внучка, ей было тогда лет восемь.
– А где мой Мыш? – строго спросила внучка.
– А что? – перепугалась я.
– Вот здесь сидел мой Мыш. Где он?
У меня было два пути развития: наврать или сказать правду. В последнее время я перестала врать, даже в мелочах. Это оказалось очень удобно и как-то морально опрятно.
– Я его подарила, – созналась я.
– Кому? – в ужасе спросила Катя.
– Лизе Самариной. Дочке Самарина.
– А что, у дочки Самарина мало игрушек? Она бедная девочка?
– Она не бедная девочка. Но неудобно было идти с пустыми руками…
– И ты схватила моего Мыша? А мне, между прочим, его подарил мой любимый брат Петя. Ты же знаешь, он никогда ничего не дарил мне, кроме этого Мыша, и я особенно его ценила, потому что он – от Пети. И именно его ты у меня скрала.
Катя горько заплакала. Я почувствовала себя последней сволочью.
– Хочешь, я поеду и куплю тебе такого же?
– Мне не надо такого же. Мне надо ЭТОГО…
Она зарыдала совсем безутешно. Надо было что-то делать.
Я подошла к телефону и позвонила Самариным. Трубку сняла его жена Элла.
– Это я, Виктория. Мне надо с тобой поговорить.
– Говори, – разрешила Элла.
– Лично. Глаза в глаза.
– Приезжай…
– Это удобно?
– Вполне. Мы ещё не разошлись.
Я положила трубку.
– Надо вместо Мыша придумать другой подарок. В обмен, – сказала я.
У Кати была замечательная пара марионеток − мальчик и девочка, рыжие, кудлатые, с ножками-верёвочками, на верёвочках – ботинки величиной с яйцо. Их звали Оля-Коля.
– Можно я возьму Олю-Колю? – попросила я.
Подошла к ящику с игрушками и вытащила марионеток. Они были очень милые. Кате стало жалко с ними расставаться.
– А почему ты не можешь отдать свои куклы? – спросила Катя. – Вон у тебя их сколько…
На полке стояла моя коллекция кукол в костюмах разных национальностей. Я привозила их изо всех стран, которые я посещала.
– Они сувенирные, – объяснила я. – Жёсткие. На подставках. В них невозможно играть, на них можно только смотреть.
Катя сопела. Ей было тяжёло расставаться с игрушками. И это была не жадность. Это – уважение к прошлому.
– Я завтра возьму тебя в «Детский мир» и куплю тебе всё, что ты захочешь, – пообещала я. – Ты мне просто одолжи Олю-Колю, а я тебе завтра всё верну в тройном размере.
– Тогда лучше раздельный купальник, – всхлипнула Катя.
Я поняла, что мы договорились, схватила марионеток и помчалась к Самариным.
Элла ждала меня возле ворот.
Она была напряжена. Смотрела из-под бровей. Она была уверена, что я попрошу взаймы, иначе зачем нужна личная встреча? Всё остальное можно решить по телефону.
Я приблизилась к Элле, держа в руках пакет. Наверное, Элла подумала, что это тара для денег. Сколько же я попрошу? Сколько может уместиться в такой пакет? Для этого надо ограбить банк…
– Ты меня прости, но я хочу сделать обмен. Можно я поменяю мягкие игрушки? Оказывается, Мыш – Катин любимый…
Лицо Эллы озарилось радостью.
– Да, конечно! – воскликнула она. – Я это прекрасно понимаю. У Лизы тоже есть любимый медведь, старый, протёртый, без глаза, я ещё в него играла, когда была маленькая. Лиза его обожает, не выпускает из рук, спит с ним. Прошлым летом мы были в Версале, забыли этого медведя в ресторане. Лиза вспомнила на другой день в аэропорту и так заорала… Пришлось отложить рейс. Представляешь?
Элла говорила много и быстро, из неё буквально исторгалась радость. Самарины – люди не жадные, но всё-таки приятно, когда деньги в собственном кармане, а не в чужом.
Я вытащила марионеток.
– Да не надо! – Элла всплеснула руками.
Я всё-таки всучила Элле пакет с марионетками.
– Пойдём, посидим, – пригласила она.
На террасе продолжалось застолье. Пела красавица-цыганка, ей аккомпанировал русский муж.
За время их брака муж слегка оцыганился. Это проглядывало в одежде, в манере подавать звук. А жена не подвинулась в русскую сторону ни на сантиметр. «Мир живёт, пока кочует цыган», – не помню, кто это сказал. Наверное, цыган и сказал.
Я села в конце стола. Дослушала песню.
Самарин поцеловал цыганке руку и вручил подарок − Мыша. Того самого, которого Петя подарил Кате, а я подарила Лизе.
Цыганка с восторгом приняла игрушку и поцеловала её в длинный нос.
Мы с Эллой переглянулись.
Дело сделано. Мыш уплыл с концами. У цыганки его не отберёшь. Нереально. Я знала, что завтра всё пройдёт, всё уляжется – и в моей душе, и в Катиной, мы забудем про этого Мыша. Но сегодня… Мне казалось, что я стою на балконе шестнадцатого этажа и подо мной проваливается плита.
Я вернулась домой с марионетками. Элла настояла, и не просто настояла, а воткнула пакет в мои руки. Не будешь же драться…
Моя Катя сидела в уголочке и тихо горевала. Её мордочка скрючилась в плаче. Губы разъехались, как у верблюда. Моё сердце сжалось от любви и сострадания.
– Бабушка, – тихо проскулила Катя. – Я всё перепутала. Мыша мне подарил Карась. А Петя мне подарил Олю-Колю…
Катя прибавила звук и довольно громко взвыла от горя.
Я протянула ей пакет. В нём, перепутавшись верёвочками, лежали Оля-Коля, совершенно новые. Катя очень редко в них играла.
Катя увидела марионеток. Горе кончилось, но она не могла остановиться сразу, как машина, которую невозможно затормозить на полном ходу. Она может перевернуться.
Моя Катя ещё взвыла пару раз, потом нажала на тормоз и постепенно затихла.
– А как это ты догадалась? – спросила она, подняв на меня свои зелёные глаза, промытые слезами. – Как?
– Я почувствовала. Телепатия.
– А как это?
– Это любовь.
Я немножко наврала. А может, и не наврала. У любви свои тропинки и свои закономерности.
