"Ты ушёл налегке. Не оставив указаний, что делать с вещами..."
Ничьи зубные щётки,
ключи ни от чего…
Мучительно нечётки
черты минувшего.
Как жалко, что не жалко,
что прошлое пройдёт!
Пальто давно на свалке,
а пуговица − вот.
А вот – другая пуговица, которая уже не помнит, от чего она – от твоей рубашки, от моей блузки? Тебя нет уже полтора года. Дома почти не осталось твоих «пуговиц». О, как больно было их находить!
Харон сказал: «Провожающие,
просьба покинуть лодку».
Воспоминанья, жалящие
память. Военная сводка
грубых ошибок. Поменьше щеми,
сердце, хоть капельку поменьше!
Стали колюще-режущими
все личные вещи.
Мне понадобился год, чтобы решиться разобрать кладовку в подвале − клетку объёмом два кубических метра для не очень нужных вещей. В ней жили чемоданы. И картонные ящики. В них я не заглядывала – ни разу за тринадцать лет жизни с тобой.
Оказывается, мыши едят словари. Из полусотни (Словарь по космической медицине, 800 страниц, Словарь по ядерным взрывам, 600 страниц) они выбрали Словарь по физике. Съели от корки до корки. Неаккуратно: всё в крошках, на них – отдельные буковки, то латиница, то кириллица, на одной – целое слово: «чехол». Тут же нагадили, изумрудно-зелёными рисовыми зёрнами. Буковки и изумруд вымела, словари выбросила в контейнер «только для бумаги», заполнив его с верхом, – друг мой «Гугл», кому в наше время нужны словари?
И зачем они были нужны тебе? Переводчику-легенде? Рассказ твоего коллеги: «Посол говорит, я стенографирую, Стив что-то чиркает в блокноте. Заглядываю – рисует домик. Посол скажет фразу: Стив нарисует окошко. Ещё фразу – трубу. Дымок. Забор. Дерево. Облако. Солнышко. Посол говорил двадцать минут. Потом Стив – двадцать минут – переводил. Слово в слово – я сверял со стенограммой». Вот в этом домике мы с тобой и жили…
Картины художников, которые ты купил из жалости. Выброшены в контейнер для обычного мусора. Фотографии: ты с Горбачёвым, ты с Бушем, ты с патриархом. Другой бы на стенку повесил, а ты в подвале держал. Фотографии делегаций: все в галстуках, десятки лиц, кто из них ты − не разобрать без лупы. Фотографии женщин – совсем не так много, как я боялась. Делегатов и женщин – к словарям, президентов – наверх, в квартиру: слаб человек!
Сражаться с прошлым − вдвойне
нелепое донкихотство:
во-первых, на его стороне
численное превосходство,
во-вторых, его войска
вылеплены из воска.
Поднимется ли рука
сражаться с таким войском?
Два ящика писем россиян в Белый дом. Я знала, что ты, будучи личным переводчиком американского посла, должен был разбирать его корреспонденцию. Но я не знала, что ты сохранил эти письма. Что они у нас в подвале. Пара сотен писем. На конвертах – Вашингтон, Белый дом. В конвертах: «Дорогой президент Буш, простите, не знаю вашего имени-отчества…», «Дядя Клинтон!», «Солнышко наше Хиллари!». Жалобы (облучают из «Останкина» лучами смерти), предложения (прилагаю чертёж двигателя для летающей тарелки). Исповеди. Просьбы. Всего в одном письме – проклятия и угрозы. Не знаю, отвечал ли ты на эти письма. Я их буду хранить. Как абсурдна, как печальна наша история!
А это что? Книга общества анонимных алкоголиков. На форзаце – десятки автографов: «Молодец, Стивен!», «Держись, братан!», «Спасибо тебе, дружище». Зря ты мне об этом не рассказывал. Я бы гордилась тобой ещё больше.
Что осталось в кладовке? Два пустых чемодана и кейс с цифровым замком. Взломала отвёрткой. Переписка с бухгалтером по поводу налогов. Конверт: итальянские лиры, русские дореформенные рубли, швейцарские франки. Есть, есть на свете вечные ценности! Это швейцарские франки. Не без страха обменяла. Сумма грустно совпала с той, что была заплачена за твой надгробный памятник...
Затянулись раны.
Рассосались шишки.
Как это ни странно,
все наши ошибки
удалось исправить.
Не волнуйся, милый.
Можно взять на память
снег с твоей могилы?
