В Москве всё время копают. Откуда ни возьмись, под окном возникает экскаватор (ребёнок называет его эскалатором), выкапывает огромную яму, её обступают одинаково одетые люди, заглядывают в бездну, матерно машут руками, уходят, сделав экскаватору знак: закапывай. Я знаю, зачем они это делают: они хотят стать москвичами. А где ещё искать в Москве Москву, если не под Москвой? Иностранцев куда на экскурсии водят? В метро!
Спускаемся с ребёнком в метро. «А где же земля?» – спрашивает ребёнок. «Что?» – «Ты же сказала, что мы поедем под землёй!» У иностранца Р. другой вопрос: «Почему в московском метро линии разноцветные, а вагоны – только зелёные?» Есть в метро и другие несуразности. «Поезд дальше не идёт», – объявляет машинист, но поезд преспокойненько идёт дальше. Однажды, давным-давно, мы с большеглазым юношей ослушались приказа освободить вагоны и поехали в неизвестность. Там мы пробыли недолго – поцелуев десять-пятнадцать. Поезд изменил направление на 180 градусов, наша жизнь – тоже: вскоре я вышла за этого юношу замуж. Решение о разводе несколько лет спустя мы тоже приняли в метро – на восходящем эскалаторе станции «Площадь Революции».
Однажды я встретила в метро Пушкина. Постаревшего, но вполне узнаваемого. Пушкин с седыми бакенбардами, пьяный в зюзю, сел рядом со мной: «Хочешь, почитаю стихи?» Я вежливо кивнула. И он начал читать мне «Полтаву» – хорошо поставленным голосом, выразительно, без запинки, без единой ошибочки. Проехали остановку, другую, третью, а он всё читает и читает… И вдруг умолкает. Я ему: «Ещё!» – а он в ответ: «Иди на хер, дура! Всё равно ты ничего не понимаешь, дерьмо цыплячье иерусалимское!» И уснул на моём плече. Так и проспал до самой «Первомайской». Там мне пришлось его разбудить. «Первомайская» – моя остановка. До неё ехала – это уже другое однажды – и моя двойница. Что мы похожи как две капли воды, обе поняли ещё на «Курской». Мы сидели друг напротив друга – как напротив зеркала – и одинаково улыбались. И одинаково расхохотались, когда одновременно встали на подъезде к «Первомайской». Вышли. Разошлись в разные стороны.
Мой горе-город, благодарствую
за то, что детство
не мертво,
пускай который год кадаврствую
в мертвецких твоего метро,
но вверх бегу по эскалатору,
но выхожу из-под земли
в Измайлово – и дух захватывает
от запаха цветущей ли-
Подростком я была старательной хулиганкой, паинькой-заводилой, шкодницей-отличницей. Что только я не вытворяла, чтобы победить свою стеснительность!
Моим коронным номером был проезд зайцем на метро. С двенадцати до четырнадцати лет – за давностью лет мне простится это преступление, не правда ли? – я ни разу не заплатила за проезд. Научить, как это делается? Ты, не спеша, но и не замедляя шага, проходишь мимо контролёрши (это почти всегда тётеньки) и что-нибудь ей показываешь. Всё равно что. Я показывала тётенькам эскимо на палочке, частично съеденное эскимо на палочке, однажды – палочку от эскимо, ладонь, тыльную сторону ладони, школьный дневник, музыкально-школьный дневник… Тётеньки шалели и удивлённо провожали меня глазами. Но самым верным способом было показать тётенькам пятачок (в те баснословные времена проезд стоил пять копеек).
А что я стала бы делать, если какая-нибудь из тётенек всё же остановила бы меня (чего ни одна из них ни разу не сделала)? Показала бы ей лежащий у меня в кармане единый школьный проездной.
