"Я бы вышла замуж за Пушкина!"
Домой. На две недели.
Проснуться (в изголовье –
сирень) в своей постели.
И съездить в Подмосковье.
Там нивы и могилы.
Там золотит опушки
полдневное светило,
весёлое, как Пушкин.
Весёлое имя. Пушки в нём молчат. В нём звенят кузнечиками летние опушки, торчат чьи-то ушки, кружит эскадрилья пушинок, а инициалы, соединяясь, превращают Александра Сергеевича в аса...
Дочь Лиза в пятом классе переписывает в тетрадь «Роняет лес…» с кратким комментарием: про меня, для меня, за меня. И я понимаю, для чего живу.
А что? У муз на примете я.
Место и мне готово
в книжном шкафу бессмертия:
слева – томик Пруткова,
справа – По или Пушкина,
Пригова или Пруста,
трудно сказать: безделушками
полка заставлена густо.
(А что? Выдавал же одно время поисковик «Яндекса» запрос «Вера Павлова, солнце русской поэзии»! Правда, недолго…)
Над моей колыбелью, над прогулочной коляской кружится Пушкин – голосом моей бабули, доморощенной пушкинианки. А жизнь спустя столетняя почти баба Роза в ответ на мамино: «Да ты ничего не понимаешь в поэзии!» – обижается: «Я всего Пушкина наизусть знаю», – и, выпрямившись, гордо расправив плечи, торжественно декламирует: «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем… когда, виясь в моих объятиях змиёй…» Я хватаю видео-камеру: «Бабушка, ещё разик!» Так начался мой многолетний проект «Мои любимые» – любимые люди, читающие своё любимое стихотворение. Двести стихотворений. Среди них с дюжину – Пушкина. Рекорд. Я и сама прочла камере его стихи. Какие? «Что в имени тебе моём…»
Родное имя. Семейное предание гласит, что моя Наташа по отцу – прапрапра Лёвушки Пушкина, младшего брата поэта. Решила проверить, подарила Нате ДНК-тест, не сообразила, что африканской крови в Наташе меньше одного процента, такие малые дозы тест не определяет. А когда сообразила, поняла, что мои полтора процента нигерийской крови (я тоже прошла тест) – это очень много! Посчитала, загибая пальцы, и вышло, что мой темнокожий предок – ровесник Пушкина. Потрясённая этим открытием, я гордо объявила на поэтическом вечере в Брюсселе: «Я тоже потомок негров безобразный!» «Вера говорит, что является наследницей африканской культуры», – спасла переводчица.
1999 год был вдвойне юбилейным – Пушкину стукнуло двести, моим тринадцати ученикам из студии «Звёзды Зодиака» – по десять. Мы посвятили АСу Пушкину целый год занятий: всё прочли, недописанное дописали, написанное по-французски перевели, «Каменного гостя» вкупе с «Дон Джованни» Моцарта поставили, фильм «Сон Татьяны» сняли. А дуэльная история была разыграна как шахматная партия – благо мы делили комнату с шахматным кружком: на магнитной доске чёрный африканский король попал в эндшпильную ловушку, бессильный перед белым конём (сбылось предсказание, которого он так боялся, что он умрёт от белой лошади!), белой ладьёй-турой-бароном и его приспешниками-насмешниками. Пушкин получил мат. Лёня Зацепин заплакал.
Завершить сей грандиозный проект я решила лицейским балом. Тем самым, на котором Пушкин читал «Воспоминание в Царском Селе»), а Державин спал и искал нужник. Написали тринадцать од. Оставалось найти Державина. Никто так не подходил на эту роль, как старик Берестов, детский поэт и пушкинист в одном прекрасном, любимом, лопоухом лице. Позвонила: «Валентин Дмитриевич, будете нашим Державиным?» – «Конечно! Приеду и благословлю, как полагается. Вот только в гроб сходить не хочу». Это были последние слова, которые я от него услышала: через три дня Берестова не стало.
