«Жизнь – как высокоотходное производство»
Приватная помойка у забора,
общественная свалка у реки…
Когда б вы знали, из какого сора
растут у нас в деревне сорняки!
Когда б вы знали, как раздражают меня ахматовские строчки: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда...» Чем? Тем, что все их знают и зацитировали до дыр? Впрочем, это мне как раз на руку. Это позволяет затевать с ними постмодернистские игры:
Когда б вы знали, из какого сора.
Тогда, возможно, тем, что всё это неправда и стихи выращиваются иначе?
Когда б вы знали, из какого sorry,
какого неизбывного стыда,
какого несгораемого горя,
тупого нет, несказанного да,
какой незатихающей угрозы,
каких незаживающих разлук
растут стихи, нарядные, как розы,
и невзыскательные, как бамбук.
Хотя выращивать стихи из сора тоже приходилось. И успешно. Дело было в лагере для особо одарённых детей «Черноморка». Я работала там вожатой и старалась превращать в поэзию лагерную рутину: зарядку, тихий час, дежурство в столовой и – тут мы подходим к нашей теме – уборку комнаты. Проект так и назывался – «Из какого сора».
Моим подопечным я дала задание: убирая свою комнату, делать опись мусора, попавшего в совок. Так возникли десять списков – по числу комнат. Мы прочитали их в начале урока: заколки и фантики, косточки и огрызки, камешки и ракушки, носки и монетки. Как вырастить из всего этого стихи? Ввести заинтересованного наблюдателя: влюблённый мальчик находит эти предметы в комнате возлюбленной, шпион – в комнате врага, инопланетянин – на чужой планете…
О чём они думают, что чувствуют? И стихи стали вырастать с быстротой бамбука!
Через час двадцать прекрасных верлибров были записаны двадцатью по-разному неуклюжими детскими почерками. Поэзия в глазах смотрящего!
А на какие стихи вдохновляет помойка? Вот уж где, если верить ахматовской формуле, поэзии должно быть пруд пруди! Печальной поэзии.
В сумерках сиротливо
ворона каркает,
с ветром играет крапива
краплёными картами,
в первом подъезде попойка,
дождь накрапывает,
старик несёт на помойку
пальто, осеннее, женское, добротное, драповое.
Однажды я выносила мусор. Со мной была моя подруга детства. Подходим к помойке – и теряем дар речи: контейнер доверху, с горкой наполнен книгами. И какими! Любовно подобранной Библиотекой детской литературы. Всё тут: и Том Сойер, и Алиса, и Винни-Пух, и Чингачгук, и капитан Грант! Обе плачем. И Наташка говорит решительно: «Заберу на дачу. У тебя есть чемодан на колёсах?» Так мы спасли с полсотни книг. Увы, далеко не все.
Но нет спасения выброшенному на помойку пианино. Эту ужасную картину я видела дважды. Первый раз – когда мы перевезли из Внуково в Измайлово моё пианино. Завёрнутое в одеяло, его внесли в квартиру на руках, как невесту. Открыла крышку, сыграла горстку аккордов – слава богу, цело-невредимо. И тут с улицы донеслись адские звуки. Выглядываю в окно – и вижу на помойке растерзанное пианино и мальчишек, дёргающих его за торчащие во все стороны струны. Второй раз (не верите? клянусь, положив руку на баховский ХТК!) я увидела пианино на помойке в день, когда Лиза бросила музыкальную школу.
Жизнь, какое же ты всё-таки высокоотходное производство!
Выверну карманы: где ты, бывшего
след? Монетка. Пригоршня трухи.
Энциклопедически забывчива,
помню только вас, мои стихи,
только вы составите, разбавите
ключевой водой (прощай, склероз!)
порошок для улучшенья памяти –
на щеках сухой остаток слёз.
