Вдруг позвонила какая-то тётя Кира: «Наша дача под Ригой этим летом свободна! Приезжай!»
Заманчиво. Однако, увы, ошиблась номером! И так сорвалось несколько поездок на Запад, и тут ещё эта нелепость! Может, действительно, суть в какой-то нашей несуразности, из-за которой вдруг перестало это дело клеиться?
Зато этот год с самого начала был богат поездками в других направлениях. Сперва это казалось мне чуть ли не поражением. Ну что тебе, скажем, Кольский полуостров? К тому же, повисев часа полтора над Мурманском, мы вдруг услышали голос пилота:
– К сожалению, по погодным условиям Мурманск не принимает! Летим обратно!
Мы сели в Пулково и полночи ждали, когда снова объявят вылет. Рядом сидели, переговариваясь, мои спутники. И вдруг я стал чувствовать, что досада и усталость, вместо того чтобы расти и замучить меня вконец, почему-то исчезают, заменяются спокойствием и даже какой-то радостью – и всё дело в них, в моих спутниках.
Никто из них не унывал, не бегал скандалить, размахивать какими-то корочками, дающими какие-то особые права. Все вели с себя с достоинством, спокойно и весело, никто даже мысли не допускал, что этот мелкий эпизод стоит того, чтобы портить настроение. «Может, северная закалка? – подумал я. – Какие же молодцы!» Я и сам наполнялся силою и уверенностью. Кто чего-то такое говорит – что народ у нас так себе? На самом деле – замечателен он!
Вместо Мурманска я поехал в Мончегорск, но на этот раз уже поездом. Ехали стуки. Тяжело? Отлично! Моими попутчиками в купе были трое мужчин, и я снова был поражён их спокойной уверенностью, добродушием, открытостью. Самый приветливый и предупредительный оказался главным врачом областной психиатрической клиники в городе Апатиты. Трудные характеры его пациентов, мне показалось, никак не повлияли на его собственный характер, скорее наоборот – я думаю, его добродушие им помогло.
Второй, с холёной седой бородкой, оказался специалистом по специфическим заболеваниям этих мест: климат, долгая полярная ночь, вредные производства (чего только не добывают там, рискуя здоровьем!). Но разговаривал он просто, ужасами не пугал: «Всё под контролем!» Больше он рассказывал о полезном и приятном сотрудничестве с норвежцами и шведами: «Сажусь в машину – и в тот же день там».
Третий, самый молодой в купе, был бригадиром сварщиков- трубоукладчиков, он вёл себя бурно, многое злило его в предстоящей работе, но то была скорее дотошность, желание исправить, но уж никак не бросить.
Но главное, что разволновало меня, – их восторг после посещения Петербурга: какая воспитанная молодёжь, какие приветливые официанты! Пришлось мне оправдывать высокие оценки моих попутчиков, я старался как мог и приехал, я надеюсь, в несколько лучшем виде, чем был до этого.
Я видел жизнь многих стран, и что-то мне мерещится, что наша жизнь – самая позитивная. Такая мысль, как ни странно, посетила меня и в самолёте, летевшем рейсом Шарм-эль-Шейх – Каир и попавшем вдруг в зону жёстокой турбулентности. Сперва все старались держаться, потом, когда вдруг самолёт заскользил вниз, начались крики. И только в хвосте, где сидела наша пляжная компания, стоял хохот.
– Не боись! – кричал лысый хирург. – Если кому чего оторвёт – пришью!
И когда самолёт, сильно тряхнув нас, всё-таки сел и в салоне страшно запахло жжёной резиной, молодая толстая женщина (из деревни, как она говорила нам), нюхнув, сказала вдруг:
– У пилота галоши сгорели!
Первыми, после нас, захохотали наши бывшие друзья с Украины, потом другие народы заинтересовались причиною нашего веселья, и фраза, переведённая с русского на немецкий, английский, китайский и японский, прокатилась волной хохота от хвоста к носу. Живём!
