Радио "Стори FM"
Татьяна Вайнонен: Жизнь в лесу

Татьяна Вайнонен: Жизнь в лесу

Дети воспринимают жизнь совсем иначе, нежели взрослые. Но не всем взрослым дано сохранить давние детские ощущения. Татьяна Вайнонен обладает этим талантом в полной мере. Читайте ее детские истории

Анфимово

Однажды вдруг выяснилось, что у меня есть третья бабушка, кроме двух московских! Она называлась сложным словом «двоюродная», как будто бы её два раза родили – в первый раз неудачно, со второго раза только. И жила эта бабушка так далеко, что надо было ехать на поезде два дня и две ночи. До Костромы. Потом в маленьком тесном автобусе по буграм и холмам до лесного аэродрома, потом лететь на самолёте-кукурузнике, и потом ещё идти по лесной дорожке несколько километров. Деревня называлась Анфимово. Находилась она в лесах под Костромой. И рядом с ней располагался техникум для обучения будущих лесничих!

И вот мы поехали. Папа, мама, я и сестра Надюшка – совсем тогда еще мелочь… четырех лет.

Два дня жизни в квартирке-купе на пятерых в ритме перестука колёс – это же целая маленькая жизнь, когда время течёт в особых единицах измерения – тудух-тудух, тудух-тудух… Хлопанье складными сиденьями в коридоре, сон с сестрой валетиком на одной полке, чай из волшебного подпрыгивающего стакана в броне подстаканника, самые вкусные на свете яички вкрутую и холодная курица «по-вагонному» – это же так похоже на игру, на жизнь под столом или в шкафу…

Автобус был ма-а-аленький и очень тряский. И скакал он не по шоссе, а прямо по траве, по полю и по буграм сельских тропинок. Пассажиры в нём тоже все подпрыгивали, привычно покрякивая и поругиваясь.

mama.jpg

Крошечный аэродром в лесу принимал всего три самолёта, используемых не столько для перевозки пассажиров, сколько для опыления полей и лесов. Два похожих на птичек кукурузника стояли на вытоптанной полянке, а рядом с ними паслась привязанная к колышку коза. Над деревянной избушкой-ресепшн реял на палке полосатый флаг-колпачок, а в избушке сидела круглая тётя в халате, по имени Аннапална. Она с важным видом представилась: «Я – Анна Пална», и выдала нам похожие на трамвайные маленькие билетики на самолёт. С нами собиралась лететь еще одна бабулька, которая взяла почему-то два билета.

Через минуту, подняв столб пыли, прямо рядом с избушкой приземлился еще один самолётик. Пална принесла лесенку из связанных верёвкой толстых веток, приставила к люку, и мы по очереди залезли в кабинку. Там стояли две лавки, одна напротив другой и было два окошечка-иллюминатора за ситцевыми пёстрыми занавесочками. Мы с сестрой весело крутились, выглядывали в окошечко и рассматривали крылья самолёта, которые тряслись и покачивались от ветра, как вдруг в дверке появилась голова козы. Пална с бабулькой запихивали её в самолёт, а коза сопротивлялась и возражала на своем козьем языке: «Зачем это мнеееееее?!» Но минут через десять сила победила, и коза оказалась в салоне целиком. Весь состав пассажиров был таков: на одной лавке сидели папа, мама и сестра Надюшка, а напротив – я и бабулька с козой. Коза, правда, не сидела, а стояла между лавками, растопырив ноги и выпучив глаза.

За такой же ситцевой занавесочкой находилась кабинка пилотов. Их было двое – постарше и помоложе. Было слышно, как они переговаривались, решали, стоит ли вообще лететь в таком составе и не надо ли козу высадить, а то будет как в прошлый раз… Бабулька возмущалась, мол, «всё оплачено!» Мы были на стороне бабульки. Коза тоже топнула ногой. И тут самолёт подпрыгнул как наша коза и пошёл на взлёт.

Летели мы так, будто всё ещё ехали на том же сельском автобусе по кочкам. Только ещё веселее. Самолёт трещал и скрипел как старая телега. Крылья тряслись, будто постоянно норовили отвалиться.

Управлял самолётом младший пилот, наверное, ученик. Он без конца что-то искал, но не находил. То ли топливо, то ли какие-то рычажки… А старший товарищ его учил и по звукам как будто бы даже подзатыльниками. В момент нравоучительного воздействия самолёт особенно сильно дёргался, и коза падала на пассажиров то с одной стороны, то с другой, каждый раз жалобно вопрошая: «Зачеееем мнеееее?!»

Через полчаса мы всё же чудом приземлились на лесной полянке и выкатились из самолёта как горох. Всех укачало, даже пилотов и козу.

Навстречу бежали встречающие. Директор техникума, два юных лохматых будущих лесника и двоюродная бабушка. Эта лесная бабушка была очень похожа на мою родную московскую бабушку. Когда я её увидела, я даже подумала, что это моя бабушка Катя чудом оказалась здесь в лесу. Та же стрижка под горшок, тот же байковый халат, и даже сигаретка в уголке рта. Бывает же такое сходство у дальней родни! И тут я поняла, что значит - двоюродная. Она второй раз здесь, в лесу родилась! И живет какой-то таинственной параллельной жизнью… Когда через два года моей московской бабушки не стало, я подумала, что она соединилась со своим лесным клоном и стала жить в лесу, как в раю…

Техникум представлял собой небольшой, но просторный поселок, обнесённый самодельным плетнем. За ним сразу плотной стеной вставали до небес бесконечные ели. Они окружали и берегли это замкнутое лесное царство, как тайную сакральную обитель. Если не знать о его существовании, то и не найдешь! Лесные духи и Лешаки запутают, собьют с дороги.

Внутри, на большой поляне находился длинный учебный барак, а вокруг, сказочной деревенькой, стояли маленькие бревенчатые домики, в которых жили студенты. Вторым ярусом шли служебные и технические помещения. Там была своя столовая для всех, ферма с поросятами, коровами и собаками, небольшое круглое озеро с самодельной вышкой для прыжков в воду, и высокий дом для гостей и преподавателей. За водой ходили на колодец. Питались в общей столовой, где варили простую еду, в основном картошку с грибами. Картошку выращивали на огороде, а грибы росли сами, повсюду в лесу. Поселок был вдоль и поперек исчерчен паутинками многочисленных тропинок.

Во всех домиках удобства были во дворе. А вот дом для гостей отличался повышенной комфортностью. Это было узкое бревенчатое трехэтажное здание, с удобствами. Студенты называли его «Хотэл». На каждом этаже было по кухне и по три комнаты для гостей.

Главной достопримечательностью этой лесной гостиницы были три тёплых туалета на каждом этаже. Конструкция этого чуда цивилизации была проста: трон с дыркой в полу. На первом этаже глубина ямы была два метра, на втором шахта под троном имела высоту в четыре метра, а на третьем соответственно в шесть.

Мы жили на третьем этаже, и нам казалось, что через эту шахту можно заглянуть на другой этаж, что эта шахта – портал, соединяющий все этажи. Ведь там, на других этажах, жили незнакомые нам люди, преподаватели или их родственники. А может быть там жили лесные феи или семья из трех медведей... В глухом лесу все возможно! И мы писали записочки со всякими глупостями типа "Привет! Как дела? Давайте дружить! Приходите в гости!", свёртывали их конвертиком, сгибая листок сначала пополам, а затем пригибая каждый уголок к центру, бросали конвертики в шахту и смотрели, как наше послание планирует вниз. Но потом выяснилось, что это были три отдельные шахты и никакого общения между жильцами разных этажей не предполагалось. Как часто светлые намерения и прекрасные начинания планируют в выгребную яму из-за наивности и доверчивости!


Прыжок

Из окна нашей с сестрой комнатки открывался вид на специально вырытый небольшой, но глубокий пруд. Над ним возвышался самодельный трамплин. Это был обструганный ствол дерева, и держался он за землю своими корнями. К нему была приставлена лестница с перилами. Она придавала сооружению устойчивость. Наверху лежала горизонталью широкая гладкая доска. Она трепыхалась и амортизировала. Перед выходом на доску была маленькая площадочка с перильцами.

Из окна вышка для прыжков выглядела не очень высокой. Мне казалось, что прыгнуть с неё в воду не составляет труда. Сестра заявила, что оттуда только мальчишки прыгают, потому что дураки. А я сказала, что она еще маленькая и ничего не понимает, что я пойду и прыгну. Вот прямо сейчас!

Через мгновение я уже стояла наверху, на площадке перед доской-трамплином. Мир вдруг странным образом преобразился. Всё в нём поменяло размеры. Наш «Хотэл» значительно уменьшился. А вышка выросла. Мне казалось, что за мою голову задевают облака. А озеро внизу сжалось до размеров носового платка.

Мне было совершенно ясно, что если прыгнешь вниз, то в озеро не попадёшь ни за что. Коленки у меня подогнулись. Я поняла, что Надюшка была абсолютно права! Что прыгнуть отсюда может только полный идиот. Но так как я уже нахвасталась младшей сестре, что прыгну, то решила схитрить и изменила план.

Я осторожно спустилась вниз по лестнице, прибежала домой и сказала сестре, что купаться сегодня холодно. Поэтому я прыгать не буду. А просто возьму книжку и, сидя на доске, буду её читать. Ещё раз выглянув в окно, я увидела, что вышка снова уменьшилась, а озеро увеличилось. Я взяла заданную на лето книгу Даниила Гранина «Иду на грозу» и полезла на вышку снова.

Когда я забралась наверх, с вышкой вновь произошла метаморфоза. Она снова выросла до небес, а озеро катастрофически уменьшилось. Сестра наблюдала за мной из окна, расплющив нос о стекло и прижавшись к нему ладошками. Отступать было некуда.

Сидеть – не прыгать. Вцепившись в Даниила Гранина, я сделала три решительных шага. И тут доска предательски качнулась подо мной. Я мигом оказалась сидящей на ней верхом. С трудом оторвала взгляд от далёкого сине-зелёного блюдечка подо мной, которое недавно гордо называлось озером, и увидела в окне восхищённую мордочку сестры.

Не желая уронить в это блюдечко свой авторитет, я, держась одной рукой за неровный край доски, открыла книжку и сделала вид, что читаю. Изо всех сил я старалась сосредоточиться на буквах и строчках, но мой взгляд постоянно соскальзывал вниз. И тут вдруг подул ветер. Небольшой. Просто сквознячок. Но мир вокруг зашатался и почти перевернулся. Я вцепилась в доску руками и ногами и поняла, что не сдвинусь с места уже никогда.

Не знаю, сколько прошло времени, но сестре, видимо, наскучило смотреть, как я сижу на доске. И она ушла заниматься своими важными делами. Внизу мимо озера гуляли люди, бегали собаки, весело проскакал поросёнок Борис. Все они казались мне всё меньше и меньше, уходили всё дальше и дальше... а вышка моя росла и увеличивалась каждую минуту, ПРИБЛИЖАЯСЬ К НЕБЕСАМ. Я так и застыла, боясь пошевелиться.

Прошёл час, а может быть, пять. Из Даниила Гранина я не прочитала ни строчки. И вдруг услышала тихий папин голос сзади: «Татка! Отползай потихоньку».

Я так же тихо, почти шепотом ответила ему: «Не могу. У меня руки приросли».

Папа прошептал: «Не бойся. Держись за книгу. Сорви подорожник».

А надо сказать, что подорожник сыграл в моей жизни решающую роль. Почему-то в раннем детстве я очень долго не могла начать ходить самостоятельно. И первые уверенные шаги я сделала только тогда, когда папа сорвал и вложил мне в руку тонкую стрелку подорожника и сказал: «Держись за него!» И я пошла. С тех пор в трудные моменты он всегда напоминал мне об этом случае. И воображаемый стебелёк помогал мне держать равновесие в любой сложной ситуации.

papa.jpg

И в этот раз, услышав папины слова, я зажмурилась, осторожно разжала одну руку и взяла книгу. Потом слегка поёрзала и стала медленно понемногу пересаживаться, сдвигаясь назад, в сторону площадки. Папа подбадривал меня весёлым голосом. И как только смог дотянуться до меня руками, подхватил подмышки и поставил на площадку.

Он начал трясти меня за плечи, ощупывать и проверять, нет ли ссадин или царапин. И тут вдруг я услышала совсем другую интонацию: «Ну и напугала же ты нас!»

Вечером все без конца обсуждали мой не состоявшийся прыжок в воду. А папа с улыбкой спросил, много ли страниц мне удалось прочитать. Я сказала – десять.

С тех пор я обходила вышку стороной и, надо сказать, ни разу не видела, чтобы кто-то с неё прыгал.


По грибы

В тот год, когда мы жили в лесу, лето выдалось очень дождливое.

Однажды мы собрались за грибами. Для похода в лес сплели сами огромную корзину из лозы. Она вышла кривоватая, но туда можно было поместить хорошего поросёнка. Про то, что места эти славятся грибами, мы знали ещё в Москве. Вышли очень рано. Отойдя от лагеря метров двести, мы поняли, что сапоги надели не зря. Мокрый мох хлюпал под ногами. На сетях паутинок всё время дрожали капли. Воздух в лесу был тяжелым и влажным, казалось, его можно черпать кружкой и пить.

prud.jpg

Сначала шли мимо торфяных озёр. Это такие лесные омуты с водой чайно-красного цвета, окружённые плавучими берегами из сплетённых корней деревьев и трав. У самой кромки озера берег упруго прогибался и уходил под воду. Если нырнуть, то можно было подплыть под берег. Говорят, что если утонешь в таком озере, тебя никогда не найдут – глубина метров двадцать пять – тридцать. По этим озёрам мы, замирая от страха и восторга, плавали с мальчишками из лесного техникума на самодельных плотах из упавших осин, которые прямо тут, на берегу, связывали верёвками. В середине озера на пушистых кочках росла необыкновенного размера клюква.

За озёрами местность становилась холмистой. В низинках она была заполнена длинными старицами, образовавшимися после весеннего разлива реки. Это были тёмные, почти чёрные лужи среди мха. В лесу, даже летом, постоянно было сумрачно – настолько густо и высоко росли ёлки. Голубые клочки неба почти не попадали в эти старицы. Когда мы перепрыгивали через одну из таких стариц, мне примерещилась мелькнувшая в воде рыба.

На холме росли грибы. Подберёзовики и подосиновики. Огромные, как в сказке. Их было очень много. Как зонтики, они возвышались над мхом на длинных ножках. Но из-за влажности они были мокрые как губка. Их можно было отжимать. Все они распадались в руках. Ни одного нормального гриба! Мы очень расстроились и захлюпали вниз с холма не солоно хлебавши.

И тут мне снова показалось, что в старице мелькнула рыбья спина. Я опустила руку в воду и в ту же секунду поймала за хвост рыбу. В руках у меня трепыхалась настоящая щучка сантиметров на тридцать. Я не верила своим глазам.

Друзья окружили меня. Тотчас поход за грибами превратился в рыбалку. Наша провожатая из местных объяснила, что разлившаяся из-за дождей река задержалась в лесу такими лужицами, в которых оставалась рыбья икра. Из неё вылупились щурята и к июлю подросли. Старицы были небольшие и неглубокие. Поймать щурят не составляло никакого труда. Часть из них попала на обед лесному зверью. И нам тоже досталось! Так что мы пошли в лес за грибами, а пришли домой с щучками – наловили почти полную корзинку.


Похороны вороны

Однажды мы с сестрой гуляли возле нашего гостевого бревенчатого небоскрёба в три этажа. И вдруг увидели на траве мёртвую ворону. Она была очень красивая. Чёрная головка блестела на солнце, будто покрытая лаком. Пёрышки на крыльях и хвосте отливали зелёным и напоминали крылья жука-бронзовика. Сухие кожаные лапки были аккуратно поджаты. Она лежала на траве как игрушечная. Открытый пуговичный глаз смотрел в небо. Длинный острый клюв слегка приоткрыт. Казалось, она начала что-то говорить, но не договорила.

Сначала мы потыкали её прутиком. Она перекатилась на бок, и голова её как-то неожиданно мягко повернулась, как будто бы птица ожила. Это было страшно. Мы подумали, что, может быть, она просто спит, и решили прикрыть её лопухом, чтобы она не замёрзла и чтобы её кот не нашёл.

Тут нас позвали обедать. Обед был вкусный, почти праздничный. Нам принесли из деревни парного молока и молодой картошки. Мама пожарила её, и она невероятно вкусно пахла. Потом папа достал яблочный мармелад в брикетиках и сливочную помадку к чаю, из сельского магазина. Ещё на столе стояла вазочка со свежей малиной и чёрной смородиной. Но мы не смогли должным образом оценить все эти яства, все наши мысли были заняты лежащей во дворе вороной. К удивлению родителей, мы быстренько отобедали и вымелись на улицу.

Ворона лежала так же, как мы её оставили. Только проехавший мимо мотоцикл запылил её, и глаз потерял живой вид, перестав блестеть. Это было так грустно... Мы надеялись её спасти, мы думали, придём – а она проснулась... А она лежит, такая неживая... И мы решили её похоронить.

Это было таким новым, важным и торжественным делом, что боль утраты как-то сразу утихла. Нужно было решить массу вопросов. В чём хоронить? Пошли искать коробку. Нашли замечательную новую, с мамиными туфлями. Туфли вынули. Положили внутрь красивые, беленькие, сложенные пополам носочки младшей сестры.

Нашли у мамы несколько лент и брошку в виде искусственной розы.

Где-то слышали, что надо свечку зажечь. Свечки нигде не было. И мы взяли у папы фонарик, зелёный, квадратный, с выпуклым, чуть увеличивающим стеклом. Фонарик был похож на мыльницу и открывался как коробочка. На нём был выдавлен олень.

Мы почему-то решили, что хоронить нужно вечером. Потому что дело это страшное, ночное. Все необходимые для похорон сокровища сложили под крыльцо. От двоюродной бабушки мы слышали, что на похоронах всегда бывают поминки. А на поминках всё время что-то едят и пьют. С ужина нам удалось стащить несколько кусочков хлеба и яблоко.

ptyza.jpg

Ночью светила луна. Незаметно выбравшись из дома, мы прихватили стоящую за дверью лопату, которой копают картошку. Шли медленно и торжественно. Надюха несла коробку, а я шла впереди и светила фонариком. Под ногами похрустывали шишечки и веточки.

Мы облюбовали освещённый луной холмик с высокой елью. Вырыли во мху неглубокую ямку – чтобы коробка умещалась. Выложили дно коробки травой, застелили носочками, аккуратно, в четыре руки, переложили туда ворону, прикрыли её лопухом, украсили лентами, и возле головки положили мамину брошку в виде розы.

Перья вороны переливались в лунном свете. Мы вспомнили, что перед тем, как опускать коробку в яму, надо что-то спеть. Никаких специальных песен мы не знали и жалостно запели высокими тонкими голосками «Не печалься о сыне, злую долю кляня», решив, что «пусть ворона будет мальчик». Мы знали две жалостные песни, вторая – «У кошки – четыре ноги, позади у нее длинный хвост». Но решили, что первая подходит больше.

Коробку с вороной опустили в ямку. Тут нам показалось, что закапывать красивую брошку жалко, и решили положить её сверху. Украсить ею могилку. Вынули розу из коробки. Аккуратно прикрыли крышкой, присыпали коробку землёй и сделали из мха небольшой холмик. Украсили его травой и листьями. В середину воткнули мамину брошку. Получилось очень красиво.

Подумав, добавили несколько палочек, из которых получился крестик. Потом съели по кусочку хлеба и разломили яблоко. Что делать дальше, мы не знали.

В лесу вскрикнула ночная птица. Мы испугались и, не сговариваясь, пустились наутёк. Забежали домой, захлопнули дверь, закрыли на засов, пулей взлетели на третий этаж, запрыгнули в свои кроватки и спрятались под одеяла.

Утром после завтрака мы решили навестить могилку вороны. Набрали цветов и пришли на опушку. Но найти место захоронения оказалось не так просто. Ёлок было много, а брошки ни под одной не было видно. Мы решили, что брошку кто-то украл. Или ёжик утащил в норку. Ещё бы, она такая красивая!

Тогда мы просто выбрали одну, самую большую ёлку и решили, что бугорок под ней и есть могилка вороны. Положили на него цветы, молча постояли, как полагается, и ушли. Мы навестили ворону ещё несколько раз, а потом о ней забыли.

Уже в конце лета, перед самым отъездом мы возвращались из леса домой. На опушке я зацепилась ногой о корень и упала на мягкий мох. Прямо перед моим носом лежала мамина брошка, дальше виднелся никем не тронутый крестик из веточек. Может быть, он и сейчас там стоит…

 

Вечерние концерты

Мой папа был первым журналистом, который написал книжку о бардах. Во времена моего детства это был поступок почти героический. Барды были в опале. Папа очень любил бардовскую песню, авторы тоже его любили, приглашали на слёты. Он сидел в жюри на концертах рядом с Окуджавой и Никитиным, помогал пробиться Веронике Долиной, и на слёты нередко брал меня. Бардовскую классику я знала наизусть. Частенько песни у костра не давали мне заснуть в палатке до утра. Я очень злилась на бородатых дяденек, которые не отпускали моих родителей поспать и, пропев до утра всю ночь, к моему удивлению, продолжали петь и весь следующий день.

У нас в семье частенько разговаривали строчками из песен и пели все вместе. И если папа начинал какую-нибудь мелодию, мама тут же её подхватывала. Когда мы оказались летом всей семьёй в лесу, в деревянном доме, мы, конечно же, продолжали по вечерам петь. Папа взял с собой в поездку шестиструнку и нехитрым аккомпанементом скрашивал наши семейные вечера. Тогда мне казалось, что он играет как бог.

Мы старались петь потише, чтобы не мешать уставшим от трудовых будней лесникам-преподавателям и их практикантам-студентам. Однажды вечером мы пели что-то вроде «Возьмёмся за руки, друзья…», как вдруг в окно стукнул комок земли.

Мы решили, что мешаем людям отдыхать, и с сожалением перешли к игре в банальные карты. Тут в окно влетело еще два комка. «Что ж это такое?», – воскликнул папа и подошёл к окну. Под окном стояла и сидела на траве целая группа людей, разных возрастов.

«А чегой-то вы замолчали? – спросили из толпы. – Ждём второго отделения. И пожалуйста, откройте окно, а то нам плохо слышно».

Мы были удивлены таким вниманием к нашим домашним концертам, и переместились с гитарой на крыльцо. К концу вечера «Возьмемся за руки, друзья» уже пели хором человек двадцать. А концерты наши стали постоянным дополнением к жизни лесного городка. Народ собирался попеть, поговорить и просто пообщаться. Приносили с собой чай в термосе, бутерброды, иногда даже пирожки. А в те вечера, когда мы уходили в кино в посёлок за пять километров, куда приезжала кинопередвижка, народ собирался уже и без нас.

Как-то раз, когда мы ходили смотреть замечательный фильм «Они сражались за Родину», возвращаясь ночью пешком обратно, мы заблудились. Как-то случайно сбились с тропинки и зашли в дремучий лес. Ночь была безлунная, глухая. Был уже август и к вечеру похолодало. Я поскользнулась на хвое и покатилась в овраг. Папа потянулся за мной и тоже потерял равновесие. Мама стала спасать папу и скатилась в овраг вместе с сестрёнкой. Мы всей семьёй очутились в яме. Было смешно и в то же время страшно. Смешно, потому что все упали. А страшно, потому что темно и холодно. Мы стали шутить, возиться и подначивать друг друга.

И тут папа сказал: «Ну-ка, братцы, тихо!» Мы замолчали, и среди осторожных шорохов ночного леса явственно различили слова далёкой песни: «Возьмёмся за руки, друзья, возьмёмся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке…».

Через пятнадцать минут мы были уже в посёлке.


Поросёнок Борька

В лесном хозяйстве, кроме столярных мастерских, огорода и школы, была ещё и небольшая ферма. На ферме жили две коровы, коза, которая с нами прилетела, куры, петух и поросёнок Борис. Вся живность обитала в вольерах за деревянными плетнями, а Борька бегал где хотел, по всему посёлку. Он был ручной, весёлый и очень умный. Я видела, как повар однажды дрессировал его, кидая палочку, и Борька приносил, виляя розовой закорючкой.

Студенты лесного техникума на лето разъезжались не все. Многие оставались помочь по хозяйству, следили за огородом и работали на кухне. Они играли с Борькой, свистели ему, и он мчался на свист как собачонка.

Однажды случился праздник. Кажется, это был день рождения директора Лесного Техникума. Слетали на кукурузнике на Большую Землю, привезли торт, яблок, водки и карамелек.

Все ждали большого застолья и дискотеки. Даже повесили цветные лампочки на верёвочках над полянкой возле беседки. Притащили лавки, поставили столы и сметали с вытоптанной прогалины шишки и хвою. Не часто в лесу случались танцы! У всех было приподнятое настроение.

И вдруг над лесом раздался душераздирающий визг. Всё разом смолкло.

Мы с сестрой играли в этот момент в «маникюр», наклеивая себе цветочные ногти из лепестков ромашек… Визг повторился. Такой животный, полный ужаса и отчаяния! Что случилось? Кто это мог так кричать? Мы побросали цветы и вскочили с крыльца.

Тут вышел папа, взял нас крепко за руки и повёл домой.

«Борьку режут», – сказал он.

Это было невероятно. Как это? Кто? За что?

Папа объяснил, что поросят едят, что это очень вкусно, что для гостей сегодня вечером будет жареный поросёнок.

Но мы с Надюшкой не могли его понять.

Борька – он же дружок, он смешной! Как можно жарить друзей?

Я вырвала руку из папиной ладони и убежала.

На улице было тихо. Видно, всё уже случилось, подумала я…

Всё будто полиняло вокруг. И солнце, и летнее тягучее счастье, и синее небо, и ромашки…

Я села на крыльцо, и слёзы потекли как водопад. Сами. Просто заслонили весь мир. Ничего не было, кроме этих серых, солёных, непрерывных, неудержимых слёз.

Самое ужасное, что ничего уже нельзя было исправить.

Бессильные, бесполезные слёзы текли и текли….  

И вдруг кто-то стрелой пронёсся мимо меня. Это был Борька!

Раненый, но живой и шустрый. За ним бежали повар и два студента с кухни.

«Стой, стой, зараза! Да не будем мы тебя жарить… Пална две палки колбасы прислала! Стой, надо зелёнкой смазать бок!»

Вечером были танцы. После ужина все собрались у беседки, включили радио и танцевали так весело, так неистово, будто не день рождения директора случился, а День Победы!

А Борька... Борька весело бегал среди танцующих пар – перебинтованный, повиливая розовым хвостиком.

фото: личный архив автора

Похожие публикации

  • Татьяна Вайнонен: Шоколадная туфелька
    Татьяна Вайнонен: Шоколадная туфелька

    Бабушек у меня было две. Одна – баба Катя, капитан медицинской службы, герой войны, моя строгая воспитательница и лучшая подруга. Она была своя, «всегдашняя». С ней мы жили в одной квартире. А вторая бабушка была гостевая. Она была самая настоящая балерина, только на пенсии, и жила на улице Васильевской возле Белорусского вокзала

  • Татьяна Вайнонен: Импортные сапоги
    Татьяна Вайнонен: Импортные сапоги
    Дорогие читатели! Публикуем новый рассказ из серии «Ангелы». Иногда помощь приходит к нам чудесным образом, когда и ждать-то ее неоткуда. Кто же нам ее присылает?
  • Татьяна Вайнонен: Хвостик
    Татьяна Вайнонен: Хвостик
    У меня была необыкновенная бабушка. Катерина Ивановна. Катя. Военный хирург. На фронт она ушла в 30 лет. Красавицей, с тяжелой косой до пят, с тонкой талией и веселым гордым нравом. Прошла всю войну, вернулась с чемоданом яблок и алюминиевой миской, отлитой для нее благодарными солдатиками из крыла сбитого немецкого самолета