На общем собрании Российской академии образования прозвучали предложения выработать рамки для свободы слова, границы допустимого в самовыражении. Авторов этой идеи пугает обилие негативной информации, отрицание и высмеивание всего что угодно – и как они говорят, "нужно сузить диапазон свободы слова".
Академикам предлагают возглавить научную дискуссию, которая поставила бы в обществе культурные и нравственные ограничения. И можно посоветовать авторам этого проекта обратиться к советскому опыту – вот когда умели устанавливать рамки для творчества и самовыражения. Я тогда работал на радио и вспоминаю, как инструкции тщательно регламентировали все подряд. Скажем, в критических материалах нельзя было упоминать даже простого инструктора райкома партии - приходилось писать: “Работник одной авторитетный организации...”
Однажды введенные запреты держались десятилетиями. Например, еще первый советский нарком просвещения Анатолий Луначарский встречался с Николаем Эрдманом, и тот читал ему свою сатирическую комедию "Самоубийца". Луначарский смеялся до слез, несколько раз принимался аплодировать - а когда чтение закончилось, ласково обнял Эрдмана и сказал: "Остро, занятно. Но ставить "Самоубийцу" нельзя". 60 лет спустя в 1982 году главный режиссер Театра сатиры Валентин Плучек получил наконец-то разрешение поставить "Самоубийцу" – но после нескольких представлений спектакль запретили.
О самоубийцах, катастрофах и других плохих вещах старались не говорить, от писателей и журналистов требовали другого – оптимистических сюжетов. Телевидение с утра до вечера рассказывало хорошие новости, и в репортажах с полей в программе “Время” корреспонденты вставали на колени среди пшеницы, чтобы казалось, что пшеница им – по горло. Да, тогда действительно умели устанавливать рамки для журналистов и правильно составлять новости – так, чтобы в любой ситуации на первом месте был позитив. Вот что вспоминал об этом Владимир Войнович:
Когда в 1971 году погибли три советских космонавта, диктор телевидения, вместо того, чтобы сказать: "Дорогие товарищи, у нас стряслась беда", торжественным, как всегда, тоном сообщил, что "полет космического корабля успешно завершен, во время полета были достигнуты такие-то и такие-то успехи, своевременно были включены тормозные двигатели, корабль вошел в плотные слои атмосферы, совершил мягкую посадку в точно заданном районе, космонавты были найдены на своих местах... - тут диктор сменил тон с торжественно-триумфального на торжественно-печальный и закончил фразу... - без признаков жизни". Все было прекрасно, только каких-то признаков не оказалось.
В 1898 году в Петербурге царскую семью снимали для кинохроники, и цензоры предложили вырезать кадры с престарелой великой княгиней Александрой Петровной. Она шла, хромая, опираясь на палку, и по мнению цензоров, это могло вызвать “нежелательные в публике рассуждения”. Но глава царской канцелярии генерал-майор Константин Рындзевский написал на донесении такую резолюцию: "Изъять невозможно, так как изображение исторически верно".
Генерал оказался умнее многих последующих правителей и цензоров - те начали вырезать все, что казалось им неподобающим, не заморачиваясь рассуждениями об исторической правде. Известный писатель-фантаст Александр Казанцев в романе “Клокочущая пустота” излагает биографию Сирано де Бержерака, который, как известно, болел сифилисом. Цензоры заставляют Казанцева написать “болел туберкулезом”.
Не повезло и историческому роману Валентина Пикуля “У последней черты” – об эпохе правления Николая II. Главлит вырезал из романа популярную в николаевские времена частушку "Почему продуктов не хватает", а также пассаж о дряхлости и слабоумии 75-летнего премьера Горемыкина. Шел 1979 год, и цензоры опасались, как бы у читателей вдруг не возникли ассоциации с нашими магазинами и с нашими престарелыми лидерами.
Нежелательные коннотации мерещились тогда чиновникам повсюду. “Восточную песню” Давида Тухманова изгнали с радио и с телевидения – в словах "В каждой строчке только точки после буквы л" усмотрели намек на Ленина. А в фильме “Кин-дза-дза” цензорам не понравилось, что его герои кричат “ку!” – не намек ли это на Константина Устиновича Черненко? Георгий Данелия уже собирался переозвучить "ку" на "кы", но тут Черненко скончался.
Чтобы облегчить прохождение фильма по инстанциям, режиссеры порой старались добавить в сценарий побольше партийности. На съемках фильма “Пираты ХХ века” никак не могли придумать, что же такое наши везут, на что пираты могли бы клюнуть. В Госкино браковали все варианты, и режиссер Борис Дуров рассказывал, как от отчаяния съемочная группа обсуждала все более экзотические идеи:
Мы в очередной раз думали, что бы ребятам везти, и я говорю: "Слава, я придумал".
Говорухин: "Ну и что, что?" Я: "Они повезут чистые бланки партийных билетов".
Говорухин: "А на что пиратам сдались партийные билеты?" Я: "Значит, нужны".
Возможно, если бы так и сделали, фильм бы приняли на ура – а так его показали начальству из ЦК ВЛКСМ и тут же запретили. Лишь значительно позже лента случайно попала на домашний просмотр к Брежневу, и ему понравилось. В итоге “Пиратов” выпустили на экраны, правда, заставили порезать.
Резали фильмы, телепередачи - а для прямых трансляций на самый крайний случай было специальная кнопка прерывания вещания. Когда хоронили Брежнева, одна сотрудница Гостелерадио упала в обморок у этой кнопки, задела ее, и на какой-то момент картинка пропала. Тут же последовал звонок из ЦК дежурному заместителю председателя Гостелерадио - “что за сбой во время такого мероприятия, все настроение испортили”. У зампреда вырвалось машинально: “А что, было хорошее настроение?” В ЦК гневно бросили трубку.
Наказать могли за что угодно – за то, что начальству не понравилось что-нибудь в освещении официальных мероприятий, за нежелательные детали на фотографиях, за то, что цензорам привиделось нечто подозрительное. Я вспоминаю начало своей работы на радио – как выявляли подозрительное в 1981 году. Открылся XXVI съезд КПСС - и у нас с эфира сняли передачу по пьесе Шекспира "Много шума из ничего"– так, на всякий случай, вдруг у кого-то название вызовет какие-нибудь нехорошие ассоциации…
А мой приятель-однокурсник рассказывал о совсем уже анекдотичной истории – с питерским журналом “Аврора”, куда он устроился на работу. В декабре 1981 года в журнале был опубликован юмористический рассказ "Юбилейная речь". И так получилось, что как раз тогда отмечали 75-летие Брежнева, который к тому же только что получил Ленинскую премию по литературе - а рассказ “Юбилейная речь” появился как раз на 75-ой странице журнала и начинался так:
Трудно представить, что этот чудесный писатель жив... Любой человек, написавший столько книг, давно лежал бы в могиле. Но этот – поистине нечеловек! Он живет и не думает умирать, к всеобщему удивлению.
“Да это же намек на Брежнева!” – ужаснулось партийное начальство. Журнал обвинили в антисоветской вылазке, и главного редактора Глеба Горышина уволили...
