Случайно за границей оказался Петр Лещенко. Во время Первой мировой войны он воевал на румынском фронте, был тяжело ранен в Бессарабии (это нынешняя Молдавия) и лежал в госпитале в момент, когда произошла революция. Румыния присоединила к себе Бессарабию. Так Лещенко неожиданно для самого себя стал румынским подданным. Тогда он и написал свою знаменитую песню “Я тоскую по Родине”.
В 1943 году певец был мобилизован в румынскую армию, которая участвовала вместе с немцами во вторжении в СССР. В частности, Лещенко служил при штабе одной из румынских частей в Крыму. Приходилось ему бывать и в боевой обстановке – судя по его стихотворению “Крымский ветер” – о том, как он чуть не погиб:
В звуках гула, в свисте ветра
Вместо горя – радость.
Мимо смерть прошла с полметра,
Суждено пожить мне малость.
Затем – эвакуация немецких и румынских войск из Крыма: Лещенко опять в Бухаресте и возвращается к карьере певца. После войны Румыния стала частью советского блока, и в 1951 году Лещенко был арестован прямо во время концерта. Три года спустя он умер в румынской тюремной больнице.
В Советском Союзе имя Лещенко было под запретом. Чуть ли не единственное упоминание о нем - разгромная статья в “Комсомольской правде” во время войны. В статье его называли белогвардейцем, продажным лакеем, кабацким хамом, подручным немецких оккупантов и предателем Родины.
Официально Лещенко считался белоэмигрантам и предателем, но при этом его песни слушали и знали все. Даже в ближайшем окружении Сталина обсуждали Лещенко – кому-то он очень нравился, а Сталин говорил, что все же лучше Вертинский.
Пластинки с песнями Лещенко разными каналами попадали в СССР. Их, например, после победы привозили военные, которые возвращались из Австрии и Германии. А когда появились магнитофоны, эти песни стали тиражировать по всей стране. Многие помнят их до сих пор: “У самовара я и моя Маша”, “Стаканчики граненые упали со стола”, “Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый”. Говорят, даже Шаляпин завидовал славе Лещенко, потому что у того вышло намного больше пластинок.
Огромными тиражами, и уже совсем официально, в СССР выходили пластинки Бориса Гмыри, хотя в какой-то момент казалось, что его карьера была безнадежно испорчена, и его ждет самый суровый приговор. Знаменитый советский певец, солист киевского театра оперы и балета во время войны оказался в оккупации, у немцев. Когда началась война, певец отдыхал в Крыму и не спешил вернуться в Киев для эвакуации. Говорил друзьям: “Да через неделю война закончится, а тут тепло, хорошо...” А когда он вернулся, то уже оказался в зоне фашистской оккупации.
Гмыря опять стал петь в украинских театрах, выступал перед немцами, репертуар одобряли оккупационные власти. Когда гитлеровские войска бежали с Украины, они в спешке бросили несколько обозов с гражданскими лицами, которых собирались переправить в Германию. В одном из обозов советские солдаты и обнаружили Гмырю.
Других в подобной ситуации ожидал бы расстрел за предательство или отправка в лагерь, но Гмырю спас Хрущев, который тоже был с Украины и очень любил этого певца. Хрущев уговорил Сталина пощадить певца и даже добился его восстановления в киевском театре.
Окончательная реабилитации произошла в 1951 году, когда Гмыря выступил на концерте в Кремле в рамках декады украинского искусства. Затем на банкете Сталин, проходя по залу, остановился возле певца:
– Перед Гитлером пел?
– Пел, Иосиф Виссарионович, но не по своей воле.
– Знаю: если бы по своей, то передо мной бы не стоял.
Хрущев при этом подмигнул Гмыре, и тот понял – пронесло. После этого пластинки певца начали выходить тиражами по 600 тысяч экземпляров.
Но самая удивительная судьба была у Ивана Жадана, известного советского певца, солиста Большого театра. Вместе с Козловским и Лемешевым он входил в элитную группу теноров Большого, которые по указанию Сталина были награждены орденами “Знак Почета”. Но когда немецкие войска подошли к Москве, Жадан и еще несколько человек из труппы Большого театра окольными путями двинулись навстречу немцам. Они приехали в поселок Манихино и дождались там прихода немецких войск.
Артисты их приветствовали и устроили для них импровизированный концерт. Но вскоре советские войска перешли в контрнаступление, немцы бежали, а вместе с ними Жадан – и еще 13 человек.
После этого фактически весь коллектив Большого театра был заподозрен в измене. В частности, особое наблюдение установили за Лемешевым, который был близок к Жадану. Театр был тогда эвакуирован в Куйбышев, и Лемешев решил съездить подлечиться в местный санаторий. Певец любил гулять по сосновому лесу, петь на природе. А когда он возвращался с прогулки, сотрудники НКВД тщательно обыскивали это место: а вдруг там закопан радиопередатчик, и певец отправлял по нему шифровки немцам?
Тем временем Жадан в Третьем рейхе тоже пел, но уже совсем перед другой аудиторией, нежели в Москве. В частности, он принял участие в концерте РОА, так называемой “русской освободительной армии” генерала Власова. Неудивительно, что в Москве после расследования дела Жадана спецкомиссией НКВД певца заочно приговорили к расстрелу: “При задержании приговор немедленно привести в исполнение в присутствии военного прокурора”.
После крушения Третьего рейха Жадан бежал еще дальше - в США, выступал там с концертами перед эмигрантами. В СССР на 50 лет его имя оказалась под запретом. В итоге об одном из самых известных солистов Большого театра в 30-е годы и журналисты, и искусствоведы стали писать лишь после крушения советской власти.
фото: pixabay.com
