Юбилей одного из самых экзотических художественных явлений ХХ века: 100 лет назад в Берлине состоялась международная “Дада-выставка”. Публика впервые увидела такой прием как фотомонтаж – а среди скульптур привлекала внимание работа Макса Эрнста: к скульптуре прилагался топор, чтобы разбить ее.
Так летом 1920 года возникший в Цюрихе дадаизм вышел за пределы Швейцарии и стал международным движением, объединившим известных художников и поэтов. Во Франции дадаистами были Марсель Дюшан, Луи Арагон и Поль Элюар, а в Испании Сальвадор Дали, прежде чем назвать себя сюрреалистом, тоже побывал в рядах дада. Дали учился тогда в художественной академии в Мадриде, он стал экспериментировать с методами дадаизма – и за это его выгнали из академии.
Дадаизм - малоизвестный современной публике термин, но можно сказать, что люди встречаются с искусством дада на каждом шагу. Современный поп-арт, хэппенинги, инсталляции – все это выросло из дада, из экспериментов художников и поэтов, которые в 1916 году основали в Цюрихе свой союз. Поэты Тристан Тцара и Хуго Балль, скульптор Ханс Арп, архитектор Йоханнес Баадер и другие создатели дадаизма считали, что мир сплошь безумен – и так его и надо изображать.
Что касается названия – дада – то существует несколько версий, и самая экзотическая связана с Лениным. Якобы в кафе “Кабаре Вольтер”, где собирались художники, за одним из столиков сидел неприметный человек, который что-то писал и возбужденно говорил по-русски сам себе: “Да! Да! Да!” – и художникам эти звуки очень понравились. Действительно Ленин часто заходил в кафе – он жил в доме напротив. Он играл в шахматы с Тцарой - так что дадаизм возник как минимум в присутствии Ленина.
А по некоторым утверждениям, он вообще участвовал в создании дада. Баадер писал, что Ленин с Тцарой вместе придумали это движение, а затем Тцара через своих знакомых договорился о том, чтобы Ленина пропустили через Германию в Россию, делать революцию.
Тцара стал главным идеологом дадаизма. Именно он написал манифест с объяснением названия нового движения. Он тоже напомнил о русских корнях слова дада - но упомянул и другие смыслы, которые можно найти в нем:
“На языке негритянского племени Кру дада означает хвост священной коровы. Это может быть обозначением детской деревянной лошадки, кормилицы, воспроизведением бессвязного младенческого лепета. Во всяком случае – нечто совершенно бессмысленное, что и стало самым удачным названием для всего течения”.
Впрочем, русский вклад в дадаизм не ограничивался названием. Говоря об этом движении, историки называют немало знакомых нам фамилий.
Например, Василий Кандинский выступал на перформансах в “Кабаре Вольтер”. Он также печатался в журнале Dada. И русскими дадаистами критики называют ленинградскую группу ОБЭРИУ (Объединение Реального Искусства).
Как и у дадаистов, ключевым понятием эстетики обэриутов была нарочитая бессмыслица и так называемая “заумь”. Техникой “заумного языка” увлекались многие русские авангардисты, начиная еще со знаменитого литературного экспериментатора Велимира Хлебникова. Ярким представителем русских дадаистов был обэриут Николай Олейников - с его абсурдистскими стихами, где парадоксы и бессмыслица перемешивались с насмешками над советскими стереотипами.
Когда ему выдали сахар и мыло,
Он стал домогаться селедки с крупой.
Типичная пошлость царила
В его голове небольшой.
Другой обэриут Николай Заболоцкий примерно так же экспериментировал с советской реальностью в своей эпической поэме о сельской жизни “Торжество земледелия”, за что жестоко поплатился. В разгромной статье в “Правде” его обвинили в пропаганде заумной чепухи и поповщины:
“Он плясал, высовывал язык, отпускал скабрезные шуточки там, где речь шла о деле, руководимом ленинской партией, руководимом ее вождем”.
Заболоцкий был арестован, но после шести лет лагерей он вышел на свободу. Ему повезло больше, чем Олейникову, которого расстреляли.
Но, пожалуй, ближе всего к дадаизму был Даниил Хармс – по своим взглядам и стилю, по любви к мистификациям. Хармс, мастер литературного абсурда, и всю свою жизнь сделал мистификацией. В школе он убеждал учителя, что является сиротой, а в автобиографии описывал, как родился раньше срока и потом четыре месяца сидел на вате в стеклянном инкубаторе.
Мистификации продолжились в его фантастических рассказах, и это было стремлением подчеркнуть абсурд самой жизни, окружающей действительности. Пушкин у Хармса очень мучается от того, что у него не растет борода, а один советский литератор в гневе убивает другого ударом огурца - и рассказ заканчивается словами: “Вот какие большие огурцы продают теперь в магазинах!”.
В рассказах Хармса революция, политика, советские реалии – все превращалась в какой-то театр абсурда. Пионеры кричали друг другу: “Я теперь совсем не Петя, а советский самолет”. Царь Николай II улетал на небо со словами “прощай, прекрасный Петербург”, а борцы против царизма, приветствуя революцию, выходили на улицу с песней:
“На баррикады мы все пойдем,
За свободу мы все покалечимся и умрем”.
Конечно, советская власть не могла любить такого писателя. Как Заболоцкий и Олейников, Хармс тоже был арестован – летом 1941 года. Вскоре он умер в тюремной больнице в возрасте 37 лет, а его произведения оставались запрещенными до реабилитации в 1956 году.
фото: Портрет Тристана Тцара, 1920 год; Topfoto/FOTODOM