Радио "Стори FM"
Максим Жегалин: Подземная синичка

Максим Жегалин: Подземная синичка

Ходил на Введенское кладбище. В октябре смеркается быстро, поэтому заходил ещё при свете, а вышел уже в темноте. Я вообще-то не любитель ходить в сумерках по кладбищам, просто живу теперь почти напротив, поэтому и опоздал, припозднился, не рассчитал.

Введенское кладбище раньше называлось Немецким. Основано оно в 1771 году во время эпидемии чумы. Мертвецов увозили подальше, за границу тогдашней Москвы, на берег реки Синички. А где теперь река Синичка? Улетела, наверное.

Потом здесь стали хоронить «иноверцев» - то есть католиков, протестантов, англиканцев. Между деревьев то тут, то там - мраморные ангелы, лица которых потемнели от времени, а крылья покрылись мхом, серым налетом, некоторые и вовсе отвалились. Лица ангелов полны высокой скорби - еще бы, летают здесь только вороны, а вы стойте, стойте до скончания веков, сторожите давно забытые могилы.

Вороны сидят на крестах, на кого-то кричат, что-то невидимое защищают. А может быть ничего такого не делают, а помещены сюда для окончательной выразительности, чтобы у идущего в сумерках по Введенскому кладбищу холодело внутри то ли от красоты, то ли от ужаса.

Становилось темнее и безлюднее, я решил свернуть с главной дорожки и пошел по узкой тропе. Деревья здесь будто бы знают, где растут, поэтому тоже играют в готику, мрачно шевелятся, скрипят костями. Я шел и читал надписи на надгробиях, многие из которых написаны по-немецки. Родился в тысяча-восемьсот-таком-то в Берлине, умер в тысяча девятьсот таком-то в Москве. Ученые, актеры, изобретатели, купцы первой гильдии, балерины, булочники, художники, писатели и музыканты, вдруг Оливье - создатель того самого салата (вам отдельное спасибо); мужья и жёны, родители и сыновья, целые семьи; нездешние Карлы, Генрихи, Урсулы, Петры, Людвиги Оттовичи и Анны Вольфганговны. Братское захоронение наполеоновских солдат. Вдруг Васнецов и «Витязь на распутье» в камне, вдруг Пришвин и птица Сирин над могилой. Есть, конечно, и православные захоронения, и деревянные кресты, и привычные имена и даты, но в целом - место это совершенно нездешнее, вырезанное из прошлого, как из бумаги, вырезанное из Европы, из другого мира, куда мне хотелось бы отсюда выйти, но выйду я на территорию нового жилого комплекса, он прямо здесь - за кладбищенской стеной.

Я шел всё глубже, дорожка иногда прерывалась, а могилы располагались уже хаотично, вплотную, наравне с землёй - повсюду. Почти стемнело. Ноги по щиколотки утонули в листьях, куда наступить - не знаю, вороны, опять же, ангелы и октябрьские скелеты деревьев. Я пришел сюда, чтобы спокойно гулять и размышлять о том, о чём принято размышлять на кладбище, но где-то глубоко я чувствовал себя нарушителем, дураком, возомнившем о себе, я чувствовал, как растет волна обыкновенного страха, и вот уже готов был побежать, и даже вспомнил какую-то страшилку из детского сада - чуть ли не про гробик на колёсиках, но как тут побежишь. В итоге неловко, бочком-бочком, извиняясь, я вышел на большую тропу и быстро пошел к мавзолею Эрлангеров, ради которого эту странную прогулку и затеял, ведь известно, что место это волшебное.

Всё, о чем не попросишь - сбудется. Нужно только написать просьбу на стене усыпальницы, построенной, кстати, по проекту Шехтеля. Я ничего просить не хотел, мне надо было узнать - о чем пишут, чего жаждут, на что надеются. Но стены, как оказалось, давно побелены, и почтовое отделение переместилось в соседний склеп, теперь письмо нужно писать там, на серо-розовых облезлых стенах.

Некоторые надписи совсем стерлись и уже неразличимы, некоторые, написанные фломастерами (это ведь надо было не забыть взять фломастер), сохранились до сих пор. Жалко, что они не меняют цвет и не исчезают по мере исполнения. И непонятно - что сбылось, а что уже никогда.

- Хочу быть очень богатой. Хочу, чтоб у меня и у мамы были мужья, которые нас будут любить. Аминь.

- Хочу, чтобы у моей бабушки было много здоровья.

- Хочу, чтобы Олега и Николая уволили.

- Господи, дай нашему другу В. сил завязать с наркотиками.

- Господи, пошли моей внучке хорошего мужа.

- Хочу поступить во МХАТ.

- Сделай так, чтоб в Балашиху провели метро.

- Хочу, чтобы все были счастливы

- Помоги сдать экзамены.

- Сиськи.

- Господи помоги закрыть долги.

- Развод - свобода.

- Пусть будет проклят NN и его выродок Рома! За мою сломанную жизнь! Господи, накажи!

- Господи, помоги моему сыну встать на ноги и стать прежним.

Склеп исписан полностью. Надписи лезут друг на друга, перебивают, перекрикивают, отчаянно требуют чьего-то внимания. И странно стоять в этом совершенном мире мертвых и читать эту совершенно живую, жалкую, трогательную, высокую, мелкую, никем, кроме таких же, как я, прохожих, не услышанную болтовню.

А речка Синичка никуда не улетела. Просто теперь она течет под землей. И никто не смотрится в эти воды.

фото: личный архив автора

 

Похожие публикации

  • Максим Жегалин: Где же булочная?
    Максим Жегалин: Где же булочная?
    Сентябрьский вечер был такой, что заходить в метро даже как-то кощунственно, а пешком далеко и уже поздно, поэтому я пошел к автобусной остановке. Автобус идет через полгорода и, так совпало, останавливается прямо у моего дома
  • Максим Жегалин: Где искать сирен
    Максим Жегалин: Где искать сирен
    Деревня, в которой родился мой отец, называется Буераки. Название очень точное, и даже странно, что такое ничтожное, никому неизвестное место, присвоило себе это слово. Буераки-реки-раки-руки-ноги-береги
  • Максим Жегалин: Детсад в тумане
    Максим Жегалин: Детсад в тумане
    Уже утром, когда будильник был дважды отложен на попозже, а сосед с дрелью приготовился за стенкой, приснилась мне Людмила Ивановна, музыкальный работник детского сада «Березка»