Мне и не только мне довольно долгое время казалось, что чемпионом последних десятилетий по повышенной интенсивности роковых исторических событий из всех месяцев года стал месяц август, до самого последнего времени не знавший себе в этом смысле равных.
Когда-то я даже сочинил и опубликовал здесь же текст под названием «Осторожно, август». Примерно как раз об этом.
Но так было не всегда. Когда-то, еще даже и в годы моего детства и юности – август, напротив, был временем всеобщего социального и личного расслабления, «водяного перемирия» и ленивой событийной паузы.
В историческом же смысле это был месяц как месяц. Вполне обычный, с разными событиями, по своей судьбоносности не слишком выделявшимися из прочих времен года.
Что такого случалось в августе разных годов, разных эпох?
Читаю календарь:
В августе 1933 года Открыт Беломорско-Балтийский канал имени Сталина.
Для многих поколений это событие сконцентрировалось в виде знаменитой папиросной пачки «Беломора».
В августе 1899 года американский изобретатель Альберт Маршалл запатентовал холодильник.
Первый холодильник, появившийся в моей семье, назывался «Север». Он испортился почти сразу же. Несколько раз приходил мастер и его чинил, но он опять ломался.
Потом появился подержанный, но неистребимый «Саратов». По ночам он издавал такие же примерно звуки, какие доносились иногда из комнаты Гали Фоминой, когда к ней приходил какой-нибудь очередной жених. Женихов было много, и они часто сменяли друг друга, подолгу не задерживаясь.
В августе 1973 года начался показ фильма «Семнадцать мгновений весны».
В это время я отдыхал в Эстонии, в маленькой деревне. Телевизора не было. Да хоть бы и был. Что, я ехал туда, чтобы телевизор, что ли, смотреть?
Когда в начале сентября я вернулся в Москву, я все время слышал вокруг себя совершенно непонятные слова «Штирлиц», «Плейшнер», «Мюллер», «радистка Кэт».
Кто-то из друзей все-таки объяснил мне, что все это значит.
В августе 1877 года изобретатель Томас Эдисон впервые предложил использовать для обращения по телефону слово «Нello».
Прочитав об этом, я немедленно стал вспоминать, кто из моих коммунальных соседей как, каким образом отзывался на телефонные звонки. Большой черный телефон висел на стене, исписанной торопливыми надписями типа «Ремонт тел. Боря. Е-5-15-44» или просто «Люся. Вторник 18.00. Пушк.».
Телефон висел прямо напротив нашей двери, поэтому все разговоры были слышны.
И я вспомнил, как женщина со странным именем Ганя, когда ее подзывали к телефону, всякий раз говорила «Это кто?». Женщина Валентина Николаевна говорила «слушаю». Ее дочка Анька говорила «Вас слушают». Бывший майор госбезопасности Никитенко говорил «На проводе». Пожилая и интеллигентная Клавдия Николаевна, семье которой когда-то принадлежала вся квартира, говорила «Алоу». Метростроевец Гаврилов коротко и грубовато говорил «Да». Алкоголичка Нюра, которой никто никогда не звонил, брала трубку и говорила «Вам кого?»
В августе 1935 года было опубликовано решение СНК СССР и ЦК ВКП(б) о замене двуглавых орлов на башнях Кремля пятиконечными звездами.
Мой друг-художник жил в Замоскворечье. В его квартире имелся туалет, куда по вечерам, когда на улице становилось темно, можно было водить экскурсии. Дело было в том, что в этом туалете было узкое вертикальное окно, в котором, как на картине, горделиво высилась Спасская башня Кремля с красной звездой наверху.
В августе 1934 года в обстановке, конечно же, небывалого общественного подъема состоялся Первый съезд советских писателей.
Так началась официальная история советской литературы. Не литературы советского периода, каковая началась, естественно, раньше, а именно «советской литературы» как особого социально-культурного феномена. Феномена, который окончательно сложился, то есть окончательно и наглядно продемонстрировал свою мертвую природу лишь к концу семидесятых годов, незадолго до своей естественной и вполне бесславной кончины.
Об этом съезде написаны сотни воспоминаний и исследований. От самых восторженных (Какие яркие имена! Какой плюрализм! Какой энтузиазм и исторический оптимизм! Какие надежды и упования!) до злорадно-иронических (А чем все закончилось, забыли?) Но дело в том, что верно и то, и другое, и третье и что одно другому не противоречит. Да, многие писатели восприняли этот съезд с надеждой. Да, некоторые из них восприняли слова о «неустанной заботе партии и правительства о творческой интеллигенции» абсолютно всерьез. Да, поверили в то, что литератору даны «все права, кроме права писать плохо».
Но правда и то, что русская интеллигенция в лице не самых худших своих представителей в очередной раз продемонстрировала мазохистскую волю к сладострастному самоистреблению.
С наступления «лихих 90-х» власть на время забыла о литературе, вынужденной за неимением надежного патрона заняться штурмом рыночных бастионов.
Впрочем, мучиться, как оказалось, пришлось не слишком долго. Государство, несмотря на все свои насущные дела, хлопоты и тревоги, вновь озаботилось вопросами культуры, вновь оно ласково, по-отечески прижимая «мастеров культуры» к шершавой стенке и жарко дыша в их лица, спрашивает вкрадчиво: «С кем вы, мастера, культуры? А? Отвечать быстро, смотреть в глаза!»
Когда-то, еще в начале нулевых, сравнивая всякие советские «творческие союзы» с колхозами в том смысле, что они тоже результаты «сплошной коллективизации», я написал о том, что «заря новой колхозной эры уже маячит на горизонте».
Теперь – какое там «маячит»! Какое там «на горизонте»! Она уже в самом зените.
Август как источник повышенной опасности и тревожности потерял свою былую мощь и славу. То есть, нет, не совсем так. Катастрофический потенциал августа в последние пару лет неравномерно, но не менее густо распределился между всеми двенадцатью месяцами. Так что можно с уверенностью сказать, что в наше время каждый месяц - август.
