ИНТЕРВЬЮ С САМИМ СОБОЙ
Денис Иванович Кудрин сидел на следствии без малого пятнадцать лет. Начинал, как положено, опером в МВД, худым жилистым пацаном от спортивной гимнастики и футбола. Теперь – зам. руководителя следственного отдела, старший следователь по особо важным. Досиделся до хорошей должности и солидной комплекции, поскольку не до спорта стало. Был он человеком с простецким крестьянским лицом, носом в отца бульбочкой, глазами серо-голубыми с легкой хитрецой во взоре – проницательный различит. А еще был он умный и тертый. И интеллект, эрудиция его как-то плохо вязались с посконной физиономией породного рязанского крестьянина.
Повидал всякого. И вывел для себя закономерность. Или примету, что ли… Если выпадают убийства с экзотикой и большим количеством крови – удается раскрыть процентов семьдесят-восемьдесят. Если все традиционно по форме, а крови умеренно или нет вовсе – жди следствия мучительного, долгого, плавно переходящего в висяк.
Кудрин любил свою работу, обожал успех и ненавидел себя в тех нередких случаях, когда все усилия шли прахом и истина так и не всплывала. Или искусно переворачивалась с ног на голову, скукоживалась, растворялась в демагогическом тумане, который так ловко напускали в зале суда изощренные адвокаты.
Кудрину было пятьдесят три… Он делил жизнь между преступниками, дочкой Алиной, которую растил без матери – умерла Веточка при родах! – и поэтом Заболотским, которого чтил безмерно. Особенно его поздние стихи, из коих можно было черпать душевную стойкость, когда удручали мысли о старости и бренности бытия. Он и сам в былые времена писал в рифму тайком: за ученической партой в Касимове, в казарме под Сыктывкаром, в ночном студенческом общежитии в Случанске. Но, почитав по совету приятеля Больших Поэтов, особенно Заболотскиого, – бросил. И стал ловить преступников, поскольку каждый должен заниматься тем, что ему предначертано свыше.
Если по примете, то лежащее перед ним дело N 354 должно быть расследовано сравнительно быстро. Но что-то подсказывало Кудрину: не тот случай. Непосредственно на месте преступления следов и подсказок не обнаруживалось. Голову проломили тупым предметом, не оставившим никаких зазубрин. Мозг погиб в результате сильнейшего внутреннего кровоизлияния. Эксперт допускает, что был предмет, обернутый в толстую мягкую ткань, или даже удар кулаком с зажатым в нем кастетом, но тогда уж удар нечеловеческой силы.
На месте преступления эксперты, видите ли, не обнаружили ничего, кроме трупа и языка, у него отрезанного. Второй причиндал, можно сказать, главный, знаковый, преступник прихватил с собой или спустил в канализацию. Последнее маловероятно: почему тогда язык оставлен? Ни орудий преступления, ни следов обуви, ни отпечатков, ни вскрытого замка, ни материала, перспективного для генетической экспертизы, – ничего. Если не считать нескольких волосков на подушке, на ковре, на использованном полотенце в пластиковом баке для грязного белья. Волоски принадлежали как блондинкам, так и брюнеткам. Но, к сожалению, современная экспертиза еще не достигла такого совершенства, чтобы по цвету, длине или толщине разных волосков, найденных в помещении, определить, хозяйка какого из них побывала здесь последней. Непонятно было также, чем этого Миклачева треснули по башке. Но саданули крепко.
Да, еще очевидные следы обыска… Что искали? Вопрос. Паспорт и прочие документы не тронули… Разве что какую-то часть. Если взяли деньги и драгоценности, то кто это может подтвердить или опровергнуть – человек – то жил одиноко, бабам своим вряд ли показывал укромные места. Домработница Кукина, рыдая, клялась, что у Толеньки за все четыре года, что убирает, нитки не взяла и никаких таких денег или брильянтов ни разу не видала и не натыкалась. Правильно: солидный человек, юрист, не мог хранить деньги под матрасом. И сберкнижек не видела. А вот это странно. Их-то могли и забрать. Впрочем, зачем, если без паспорта они все равно ничего не стоят? Надо запросы дать по сберкассам, коммерческим банкам – наверняка где-то лежит. Ну и что? Лежит себе. Кроме матери близких родственников нет. Мамаше несчастной достанется… Кукина уверяет также, что нож точно его, из квартиры, она им всегда мясо резала, когда готовила на субботу-воскресенье, сама правИльным брусочком затачивала. А остальное… На ее взгляд, по ее памяти ничего в квартире не пропало.
«Ни х…, в том числе и самого х…» – мрачно пошутил про себя следователь. Денис Иванович не был поклонником черного юмора и любителем крепких выражений. Родители, оба учителя в касимовской средней школе, мягко, но твердо обозначили Дениске правильный круг чтения, чем сформировали брезгливость к скабрезностям и жесткому сленгу. Туда и улица потом не перетащила. Но иногда его прорывало, и он озвучивал эмоцию в доступной простому народу лексике.
Кудрин глотнул чаю из стакана в старом мельхиоровом подстаканнике – бабушкино наследство, с которым не расставался вот уже два десятка лет. И приступил к размышлениям. Точнее, к интервью, которое он давал сам себе в процессе поиска истины: такая форма стала для Кудрина абсолютно органичной и очень помогала вылавливать зацепки и детали.
– Что имеем?
– Миклачев Анатолий Зотович, 33 года, юрист, небольшой частный бизнес. Родился в районном центре Козловске в семье милиционера и парикмахерши. Единственный сын в семье. В школе учился на отлично. Учителя отмечали работоспособность, прилежание, цепкую память, терпение. При этом был замкнут, близких друзей не заводил. Очень привлекателен внешне, что вызывало повышенное внимание девочек. Если и были отношения с кем-то из них – не афишировал. Судим в 1997 году, сразу после окончания юрфака Случанского университета, за непредумышленный наезд на пешеходном переходе со смертельным исходом. Срок о-очень гуманный – два года условно и 200 тысяч компенсации.
– Как тебе такая человечность районной Фемиды?
– Да, могут пожалеть, когда хотят. Во сколько, интересно, обошлась папаше – менту жалость к юному отроку? И кто судил? Надо выяснить. Дальше… Симпатичный, пользовался успехом у одноклассниц.
– Имеет значение?
– Еще какое! Этот успех получил развитие. Опрошенные, коих было немного, отмечают, что подруги у Миклачева водились обычно эффектные или просто роскошные. Не слишком часто, но постоянно менял. Гулена, трахал все, что двигалось? Или искал совершенства, шел к идеалу?
- Вспомни, свидетели наблюдали его и с простушками, серыми мышками. Но таких случаев два или три. Так или иначе, всех, кто прошел через его постель за долгие годы, начиная с пубертантного периода, не обнаружишь и не опросишь. Галерея, видать, впечатляющая.
– Но кто последняя?
– Салахова Анна Саидовна, 1981 года рождения, филолог, преподает в институте, она же клиентка, бракоразводный процесс с мужем Салаховым Тимуром Тагиевичем. Опрошена и проверена только на предмет алиби. Все в порядке. С мужем почти нет конфликта. Она ничего не хочет, кроме дочери, алиментов и машины. Он согласен, кроме машины. Не злобятся, разбираются мирно. Семья среднего достатка. У него любовница, он хочет быстрее развестись и жениться, вот и все.
– Отрезанный член как месть за неверность, измену – возможно? Запросто! Стало быть, шерше ля фам или, наоборот, шерше ля мужика-мстителя с бородой и кинжалом. Стало быть, надо копать интимные связи?
– Надо. Но где же взять столько народу и времени… До морковкина заговения, до второго пришествия копать будем. Найти каждую – отдельное следствие с сомнительными шансами на успех. Безумие. У него что – при всяком свидании друг со свечкой стоял или учетная запись велась? А может, бросить клич, в газетке дать объявление: просьба всех спавших с Миклачевым Анатолием Зотовичем явиться к следователю Кудрину… Но деваться – то некуда. Начнем с Салаховой. И еще хотя бы пять-шесть последних пассий этого несчастного мужика найти надо.
– А язык отрезанный – символ чего?
– Наверно, болтал много. Или жестоко оскорбил словом. Или заодно оттяпали – в комплекте. Да черт его знает! Чего пристал!
– Партнеры?
– Трое. У двоих весьма убедительное алиби. Лейкинд Леонард Семенович, 34 года, тоже юрист по образованию и вроде бы близкий приятель (сам он это отрицает), был в отъезде, в Арабских Эмиратах с семьей. Оповещен секретарем конторы, прилетел на следующий день, оставив на курорте жену и сынишку. В шоке. Сокурсник по юрфаку. По бизнесу, как он уверяет, у них абсолютный тип-топ, да и бизнес-то плевый по нынешним временам, клиентов кот наплакал, только раскручивались. Говорит, дай бог по паре-тройке тысяч баксов в месяц выходило. Проверим… Говорит, Толик был хороший, честный, но в свою жизнь не пускал, в друзьях задушевных никого не числил, о женщинах своих никогда не рассказывал. Пару раз знакомил с неохотой: деваться было некуда, встречались на улице, в баре. Имена не помнит, внешне – смутно, но узнать может, если предъявить в живом виде или на фото. Второй – Севрук Роман Григорьевич, 30 лет. В день убийства был дома, ОРЗ, температура, приходил врач. Жена, бухгалтер в риелторской конторе, вернулась с сыном из яслей в 19.00, Миклачева убивали между 20.00 и 21.00. Муж лежал, болел, глюки и враки исключены. Севрук молодой юрист, приехал из Кемерово, где практиковался на горняках и мелких угольных мафиози – пьяные драки, убийства, рэкет, левые поставки… С убитым познакомился по Интернету. Приехал по приглашению – чем-то понравился Миклачеву. Отношения товарищеские. Но подтверждает: Толик был закрытый, себе на уме при внешнем радушии и порядочности. До денег нежаден, хотя расчетлив. Умен и отлично юридически подкован. И, наконец, Голышева Алла Осиповна, 37 лет, юрист, полноправный партнер. Коренная жительница Случанска, юрфак нашего гуманитарного университета. Очень ничего себе внешне. Блондинка. Разведена, детей нет, живет одна. Заявила, что в тот вечер засиделась на работе допоздна, разбирала очередное дело. В 22.00 выехала, к 23.00 была дома, попила чаю и легла спать. Свидетелей нет: никому не звонила, ни с кем не общалась. Алиби нет. Если не считать вопиющего несоответствия: довольно хрупкая леди, а какая сила удара! Затылок Миклачеву проломила – будь здоров! Хотя криминалистике известны случаи, когда страсть и жажда мести придавали субтильным барышням невообразимые физические свойства. Да, есть еще секретарь Леночка со смешной фамилией Тутышкина.
– Родители убитого?
– Папа умер. Бывший мент, был в отставке в чине подполковника. Надорвал печень – водка, цирроз. Мать на пенсии, до последнего ухаживала за мужем. Жили небедно, но скромно. Отношения с сыном нормальные, навещал, помогал деньгами потихоньку. Это ж надо было менту в таких чинах, при таких-то, можно не сомневаться, взятках и откатах столько пропить, чтобы к концу жизни на лекарства не оставалось.
– Ну что, может, начнешь работать, да побыстрей? Допросы соседей, дополнительные осмотры места преступления, поиск баб и все такое… Словом, следствие бы учинить по всей форме! Ты как?
Кудрин тяжко вздохнул, поднял трубку и призвал народ.
* * *
Прикосновение. Вдох едва слышен. Легкий, еще безмятежный, чуть настороженный. Выдох мягкий, мятный, с оттенком нарождающейся тревоги. Вздрогнули веки, медленно опустились.
Прикосновение.
Первая дрожь. Волнообразно, от ступней, по телу, до легкой пульсации у затылка. Выдох чуть шумней, отчетливей. Руки ожили, приподнялись, обвили, невесомо расположившись на спине.
Прикосновение, второе, третье, пальцы остановились, неподвижны, замерли.
Глубокий вздох, уже подобие стона. Но нет, не стон. Что-то предшествующее, неопределимое…
– Тише. Только тише. Не торопись. Все будет. Оно придет. Не торопись. Почувствуй. Ты чувствуешь?
– Да.
ПАША И МАРЬЯНА: СЛЕДСТВИЕ
«Народ», составлявший костяк следственной группы, которой Кудрин решил поручить это дело, звался Пашей и Марьяной.
Паша Суздалев был среднего роста блондином, «белокурой бестией» с голубыми глазами, тонкой линией губ и накачанной мускулатурой завсегдатая тренажерных залов. Кудрин терпеть не мог такой атлетический тип, не в силах побороть раздражающие ассоциации с тупыми киногероями и бритоголовыми уличными бандитами. Сам будучи отнюдь не слабаком и при возрастной тучности не брезгуя ежедневной силовой зарядкой, он видел в этих мужиках что-то пошлое и карикатурное. Однако Пашу легко принимал таким, каков он есть, по причине вполне уважительной: этот 35-летний «Шверцнеггер», пришедший три года назад из оперативки УВД, сумел приобрести и сохранить изрядный запас умственной энергии, отнюдь не всю перекачал в телесную. Правда, мозги его были устроены своеобразно. Быстро переваривая информацию, он, словно заправский сценарист сериалов в жанре «экшн», в порыве вдохновения выдавал с ходу вереницу абсолютно фантастических, вздорных, порою банальных, порою просто смехотворных «решений сюжета», то есть идей и версий, одна из которых внезапно ошарашивала своей достоверностью и продуктивностью. Кудрин называл это «лупить картечью» и по-своему ценил такую особенность Пашиного подхода к следствию.
Марьяна Залесская, напротив, энергичным конвейерным выпеканием версий и идей не отличалась. В свои 34 года дама она была довольно флегматичная и не слишком разговорчивая. Яркая модельная внешность также не входила в число ее очевидных достоинств, если не считать больших темно - зеленых глаз неоспоримой красоты – такие любой модельной диве не помешали бы. Зато была она из тех женщин, в которых тренированный взгляд способен уловить сдерживаемую эмоциональность, обаяние и артистизм, способность вдруг преобразиться. Не случайно факультетская театральная студия приветила Марьяну, и режиссер отдавал ей чуть ли не все главные роли. И опять же эти глаза, глубокие, обычно малоподвижные, жившие на лице ее какой-то автономной жизнью, выдавали природой отпущенный ум, проницательность, способность заглядывать за очерченный горизонт проблемы, поверх логических барьеров. Лучшая выпускница курса психфака, кандидат наук, незамужняя, она шесть лет назад была привлечена к разгадыванию возможного психотипа искомого убийцы. И «прочла» его, как потом выяснилось, словно открытую книжку, – с точностью до абзацев и запятых. Интерес оказался взаимным, Марьяна отбросила иллюзии относительно смены профессии на актерскую, стала экспертом-аналитиком в следственном отделе, работала исключительно с «важняками», чаще всего с Кудриным, ценившим ее по заслугам.
«Народ» вошел и расселся. Кудрин кратко обрисовал, «что мы имеем» на сей момент. В основном для Марьяны, поскольку собранные данные оперативно предоставил, собственно говоря, Паша, подключив двух дознавателей.
– Какие мысли?
– Позвольте, Денис Иванович? – Паша был суров и деловит. – Я полагаю, мы слишком еще мало знаем. Нужно соседей всех по подъезду тотально прочесать, партнеров еще раз допросить с пристрастием, с матерью его поговорить, как только сможет, проверить алиби Голышевой этой… блондинки, поднять личное дело убитого – школа в Козловске, работа, университет, компании, организация конторы. Само собой, вокруг судимости покрутить – что там за история. И главное, кровь из носу нужны зацепки по его амурам.
– Молодец! – перебил Кудрин. Он встал, обошел свой стол и картинным жестом показал Паше на освободившееся кресло. – Присаживайтесь, Павел Игоревич. После ваших рекомендаций по дальнейшему ведению следствия я считаю свою миссию исчерпанной. Вы блестяще освоили методику поиска преступника. Точно сформулировали план действий. Добавить нечего. Разрешите выполнять?
Паша стал пунцовый, отчего светлые его волосы еще эффектнее контрастировали с крупным кругловатым лицом. Он хотел было что-то сказать в свое оправдание, но Кудрин прервал.
– Паша, если ты хотел мне потрафить или продемонстрировать, как глубоко ты в деле, то радуйся: тебе это удалось. Но мы с тобой не первый день, фигурально выражаясь, замужем. Какого рожна, прости, пожалуйста, ты формулируешь то, что ожидаешь услышать от меня через минуту? Как дитя малое, честное слово!
Оставшись довольным тем, как он славно поёрничал и осадил бедного Пашу, Кудрин примирительно продолжил:
– Пожалуйста, конкретизируй, как ты изволил выразиться, по амурам.
– Начать с Салаховой – как ее там… Саидовны, и пусть его партнеры по фирме отсмотрят женскую картотеку, походят по кабакам, может, узнают кого из тех, с кем он мимоходом знакомил…
В отличие от Паши, с Марьяной Кудрин таких вольностей себе не позволял, был только на «вы», хоть и не всегда «по отчеству», непоказно уважителен и даже ласков, хотя и не стеснялся пожурить, если дело шло слишком туго, и анализ казался ему излишне отвлеченным, не приближающим к разгадке.
– У вас, Марьяна Юрьевна, какие-то первые впечатления возникли?
Только сейчас, задав этот вопрос, Кудрин вдруг почувствовал некую неловкость: отныне и до скончания дела в его разговорах с нею должен фигурировать отсеченный мужской орган. Ценитель поэзии и музыки, он мог быть резок, а порой и грубоват с мужчиной, но с женщинами вел себя неизменно галантно и с трудом общался на столь деликатные темы, если, конечно, собеседницей не была судмедэксперт. Облик же Марьяны Юрьевны, манера ее поведения уж и вовсе не располагали Дениса Ивановича к тому, чтобы называть такие «вещи» своими просторечными именами. Надо бы придумать эвфемизм! Желательно – сугубо медицинский или литературный.
– Скорее – ассоциация, Денис Иванович!
– С чем же?
- А вам не доводилось смотреть японский фильм под названием «Империя чувств»?
– Что-то слышал, но, увы, каюсь, не видел – пробел в моем кинообразовании. Просветите, пожалуйста, Марьяночка!
– Выдающийся режиссер Ошима или Осима – по-разному произносят. История любви молодой японки и ее хозяина. Это была любовь-страсть, явно на грани сексуальной патологии. Еще это называют перверсия или девиация – в зависимости от формы и степени отклонения от нормы. Так вот, они придумывали все новые способы и позы, чтобы эту страсть утолить. В конце концов, прибегли к известному, описанному в специальной литературе рецепту: во время акта девушка слегка придушивала партнера. В смысле дыхание ему перекрывала шейным платком. Это действительно повышает сексуальное возбуждение… – она сделала едва заметную паузу, испытав, видимо, неловкость от столько категоричного заявления, и тотчас добавила: – …как считают сексопатологи.
Мужчины слушали ее с естественным вниманием, причем, по выражению глаз Паши Суздалева можно было сделать вывод, что у этого здоровяка интерес еще и вполне практический.
– Апофеозом этой их страсти, – продолжила Марьяна, – стала сцена, когда, придушив любовника до смерти, обезумевшая женщина отрезала его плоть и радостно ходила с нею… с ним… по деревне.
После этих слов интерес Паши к упомянутой технике любовных утех сразу угас.
– Так вы полагаете… – произнес Кудрин и осекся, встретившись взглядом с Марьяной. Она смотрела, как обычно, сквозь него куда-то в другие сферы или, может быть, на этот раз просто воспроизводила перед мысленным взором кадры упомянутого ею то ли порнографического, то ли действительно выдающегося фильма.
– Полагаю, Денис Иванович, что страсть наверняка здесь замешана. И не обязательно между мужчиной и женщиной. Я бы порекомендовала еще раз тщательно исследовать место преступления на предмет наличия следов спермы и борьбы. Неплохо бы узнать с достоверностью, не случилось ли полового акта, в том числе гомосексуального, непосредственно перед актом… усекновения.
«О, то, что надо, сама словечко подсказала», – подумал Кудрин. Он обрадовался, что за него решили эту маленькую этико – филологическую проблему.
– Работаем, дамы и господа! Шум изрядный, пресса атакует, начальство держит под контролем. Работаем интенсивно. Начинаем сегодня же. Паша, ты знаешь, что делать. Я сам допрошу эту разводящуюся Салахову, ты – партнера Романа Севрука, у которого в день убийства болезнь случилась. Вас, Марьяночка, попрошу побеседовать с Голышевой. Вдруг она вам, как женщина женщине, расскажет какие-то сокровенные вещи про убиенного. Уверен, что эффектная блондинка не могла быть для него просто коллегой.
– Всякое бывает! – философски заключила Марьяна и убрала со лба небрежно подкрашенную рыжеватую прядь.
* * *
– Нет, не уходи. Пожалуйста…
Пальцы отведены. Пауза. «Невыносимо, не могу больше».
Прикосновение. «Господи, какая… Я умру…»
Прикосновение, еще одно, пальцы застыли. «Не торопись, ощути…»
Глубокий вздох навзрыд, прерывистый, жадно вбирающий воздух, глаза открылись, умоляют.
Прикосновение увереннее, настойчивее. Конвульсивное движение ног, стон сильнее, хриплый, изнемогающий.
Пальцы отошли. «Не могу больше!..»
