ПИЛЮЖНЫЙ: СОБАЧЬЯ НОЗДРЯ
Человека Грини звали Федор Пилюжный. В прошлой жизни работал в Москве дознавателем – после армейской десантуры и заочного юрфака. Быстро поднялся до следователя. Подавал большие надежды. Сам чуял в себе талант, он же нюх.
Вылетел из органов за уникальный вид российского грехопадения: мздоимство. Взял-то мелочь за ерундовую поблажку, но – надо же! – попался. Коллеги подставили, как он потом понял. Скорее всего, из зависти. Понял, да поздно было. Помыкался – наткнулся: один приятель детских лет за рюмкой предложил послужить в частной охране хорошего человека, но не в столице. Что же, Случанск так Случанск, тоже большой город. Долго ли, коротко ли, минуло десять лет. Федя старался. Тот человек оценил, не обижал, повысил, пригрел. Квартира трехкомнатная, джип «субару импреза», жена не работает (а зачем?), сынуля подрастает.
Федор Пилюжный был в шоколаде. А с недавних пор – по особым поручениям.
На этот раз задание выпало труднейшее, считай – невыполнимое. Игорь Тимофеевич лично вызвал, попросил (он не приказывает, вежливо просит, но так, что не выполнить – себе дороже) поузнавать, кто бы это в городе мог замочить или приказать замочить троих юристов из адвокатской конторы. Пилюжный конечно же читал про это дело почти все, что писали.
– Врать не стану, Федя, говорил я с серьезными людьми. Они без понятия. Знаю, что следаки в нулях, светит им три висяка, и натягивает их начальство, сдается мне, по самые помидоры. Если ты узнать не сможешь, я тебя ругать не буду, обижаться на тебя не буду. Но я очень тебя прошу постараться. Можешь задействовать всех моих ребят, кого сочтешь нужным. От моего имени. Лады?
Ну как тут из кожи вон не вылезти!
Федя в компьютере и в библиотечном архиве пролистал все, что про это еще не знал. Только один большой и толковый материал попался. Криминальный репортер – явно парень способный и дотошный. Дал не просто канву и всякую пафосную туфту о криминальном разгуле: раздобыл конкретику по существу дела. Пусть не богато, но кое-что…
Пилюжный три раза кряду перечитал его статью. И обратил внимание на одну деталь. Повествуя об убийстве Аллы Голышевой и при этом ссылаясь на свои источники в следственных органах, журналист сообщал сразу о трех таинственных посещениях ее квартиры с интервалами в несколько часов. Первым Голышеву навестил убийца – в этом у следствия не было сомнений. Вторым гостем оказался ее коллега, некто Роман Севрук. Он явно состоял с убитой не только в профессиональных отношениях – своим ключом открывал. Его арестовали, но выпустили под подписку. Тут совпадение, все понятно. Но были еще визитеры. Двое. Они оставили открытой дверь. Их видела соседка в глазок. Видела, но не разглядела. Про этих больше ничего.
«Они кто?» – спросил себя Пилюжный. Он не раз убеждался еще по московской практике: первый же недоуменный вопрос, который возникал у него в начале расследования, впоследствии всегда оказывался уместным, даже ключевым. Этот вопрос залетал в мозги с небес. Или еще откуда-то… Или его порождало особое обоняние, коим наделен был Федор Пилюжный, – провидческий нюх.
Он действительно был дьявольски прозорлив, ноздря собачья. Он знал про себя…
Пилюжный продолжил задавать себе четкие вопросы. Мог ли предполагать, что такая же манера у следователя по особо важным делам Кудрина, истязавшего этом методом мозг, психику и нервы порой без видимого толка?
«Пришли двое в этот же день, вскрыли дверь, увидели мертвую женщину и ушли, ничего не взяв. Кто это? Родственники? Нет. Соседи? Нет. Люди, посланные убийцей, чтобы замести какие-то следы, что-то взять забытое? Крайне сомнительно! Не они ли оставили записку странного содержания, о которой упоминает журналист в репортаже: якобы она от убитого коллеги с признанием в любви – точный текст автору узнать не удалось? Бред! Один убивает, другие любовные записки приносят от имени трупа, вскрывая замок и рискуя. Хрень собачья! Тогда что? Чудесное совпадение? Домушники – и как раз в этот злосчастный день? Еще одни нежданные визитеры в течение нескольких часов?». Он пытался найти иные какие-то объяснения, но ничего внятного в голову не пришло.
«Хорошо, допустим – один шанс из ста! – домушники. Вошли, увидали, ужаснулись, смылись, дверь толком не прикрыв. Но почему не отследили жиличку? Шли на разбой? Не исключено. Но тогда у ребят другие характеры, другие нервы. Их бы труп не остановил. Они и сами, случись чего, могли бы хозяйку замочить. Хоть второпях, но шмон бы устроили. Допустим, только денег бы хотели. Нет, эти шли на кражу. И нарвались. А кто навел? Навел козел. Кто навел, должен был хорошо проверить, нет ли дома, или же на стреме стоять, убедиться. Такие технологии. Ни то, видать, ни другое не сделал. И телефон домашний не знал или не удосужился прозвонить. Лопухнулся? Или подставлял их специально? А вдруг он как-то связан с убийцей и наводил по его просьбе, чтобы запутать следствие вконец? Ладно, с чего-то надо начинать. Попробуем найти домушников и расколоть, если они после этого дела в штаны не наложили, не смылись или не легли на дно, плавники в песок зарыв».
Пилюжный позвонил и попросил о встрече одного из самых компетентных людей шефа. Он был «по связям с общественностью». По его просьбе другие люди запросто могли прочесать домушников Случнска – не так их и много, квалифицированные известны. Этим людям шефа воры признаются. Без всяких иголок под ногти и утюгов на пузо. Эти люди представляли тех четверых, считая Игоря Тимофеевича, которые держали город, область и кое-что в столицах.
Но придется подождать.
ВЫБОР – АВСТРИЯ, ЗЕММЕРИНГ
Пришел тот час, который Олег Олегович, сам себе не признаваясь, оттягивал, которого боялся. Пора было открыться Лерочке.
Вечером он сел напротив нее в гостиной у небольшого камина. Она любила читать в кресле возле камелька, даже иногда в нежаркие дни лета, хотя до октября они его обычно не разжигали.
Она оторвалась от книги – на этот раз «Мадам Бовари» Флобера, конкурент ее любимой Бронте, – и посмотрела на Дымкова вопрошающе– рассеянно.
– Что, милый? – Она была еще в тексте, в тенетах романа, трудно переключалась.
– Мы уезжаем, киса…
– Да? Куда же?
– В Австрию.
– Здорово! А нельзя ли поподробней, господин судья? – так она частенько называла его в обаятельно – ироничной интонации, при этом улыбаясь уголками губ.
– Выслушай меня. Это серьезно, киса… Почти самое серьезное, что я когда-либо говорил тебе в жизни, если не считать признаний в любви.
Валерия Павловна напряглась, отложила книгу и посмотрела Дымкову в глаза, словно пытаясь бегло прочесть в них все то, что он собирался ей выложить.
Он говорил спокойно, внятно, очень искренно, без пафоса.
Они прожили вместе большую часть жизни. Он устал здесь, в этой стране, на этой работе, среди этих людей и реалий – и она это знает. Смертельно устал от лжи, грязи, мерзости, подлости, скаредности, жестокости, хамства – от всего, с чем сталкивается по работе, а иногда и в жизни вот уже долгие годы, изо дня в день. Она больна, требуется хорошая медицина, качественные лекарства, не вызывающие сомнений в подлинности, чистый горно-лесной воздух, покой. Вокруг только знакомые, коллеги, друзей рядом настоящих почти нет, они двое на этой земле, он любит ее, как и прежде, и хочет, чтобы в умиротворении, достатке, покое, в гармонии с дивной природой они прожили отпущенные им Богом остатки лет – кто знает, может еще долгих-долгих и вполне счастливых. Он грешил, чтобы стать достаточно богатым. Он в чем-то уподобился тем, кого презирает. Но он ничего не хочет и не будет ей объяснять. Только одно: он не всегда выносил правосудные приговоры, но почти каждый раз – в сторону смягчения наказания. Иногда, если очень сильно давили сверху и на кону стояла должность, шел на компромисс. Да, так было надо. Иначе он не смог бы работать в Системе. И никто не может. А коли так, было бы глупо, если не преступно, упустить при этом возможность остановиться. Избавить себя от необходимости лгать и нарушать закон до конца дней. Он заработал избавление. Он готовился. И главное, самое главное – она должна поверить: он делал это, чтобы скопить денег и уехать с ней в другую страну. Именно – в Австрию, в Альпы, в собственный домик. Теперь наступил финал. Есть фиктивное, но вполне надежное приглашение. Материально все подготовлено. Через месяц-другой он должен оплатить дом, за него деньги внесут надежные люди из надежной фирмы. «Конечно, конечно, это Владик во всем помогает. Ты же симпатизировала ему». Он единственный верный друг. Для начал визы на три года. Потом вид на жительство. А там и гражданство при открытии фирмы плюс недвижимость. Все надежно. Отъезд в мае – июне будущего года. Можно спокойно подготовиться, не торопиться. Он предлагает городок Земмеринг, альпийский рай всего в полутора часах от Вены. Он покажет фото по Интернету – шале выберут вместе.
– Ты согласна?
Спросил как можно спокойнее, обыденнее, словно речь шла о поездке в соседний супермаркет за продуктами.
Она минуту, а то и две не могла выйти из оцепенения, не отрываясь глядела ему в глаза, словно надеясь, что сейчас они рассмеются и все это растает, превратится пусть в не очень удачную, но шутку, розыгрыш, тест. И вдруг из этого ступора она вышла с вопросом, от которого Дымков утратил дар речи. Перехватило дыхание от внезапного прилива нежности и счастья. Девочка, его дорогая, единственная, бедная и любимая девочка вдруг округлила глаза, еще дивно сохранившие юношескую синеву, и спросила с неподдельной озабоченностью в голосе:
– А как же вещи, книги мои, мебель, кастрюли?..
Дымкова прорвало, он не мог понять, хохочет он или плачет. Она поддалась такой же радостно-горькой истерике, и это был ответ, абсолютно понятный им обоим.
ШКОЛЬНЫЙ УЧИТЕЛЬ ВОЕННОГО ДЕЛА
В начале августа, незадолго до трагических событий вокруг юридической фирмы «Миклачев, Лейкинд и партнеры» в районный центр Тишары, что в полусотне километров от Случанска, в единственную в том городке гостиницу вошел и снял номер рослый загорелый шатен тридцати пяти лет, предъявивший паспорт на имя Петрова Николая Викторовича. Он был гладко выбрит, джинсы и заправленная в них джинсовая же рубашка с короткими рукавами хорошо гармонировали со спортивным телосложением. Плакатно правильные черты лица с поправкой на легкую горбинку носа придавали приезжему вид мужественный, а внимательный взгляд серых, слегка водянистых глаз этот вид довершал.
Оставив чемодан в одноместном полулюксе с грязноватой раковиной, допотопной кроватью и неисправным телевизором неслыханной китайской марки, мужчина прихватил с собой небольшую брезентовую сумку, которую не хотел оставлять нигде, и отправился прямиком в местную школу. Он заранее узнал, что, несмотря на середину лета, директор была на посту. Представился соискателем на ту вакансию, которую школа объявила на сайте областной администрации: учитель физподготовки и военного дела. Директор, Наталья Васильевна Сорокина, женщина в годах, уставшая искать на эту работу нормального непьющего человека с приличным резюме, быстро пробежала глазами рекомендацию из санкт-петербургского районного военкомата, краткую биографию, заверенную там же печатью и неразборчивой подписью, с надеждой посмотрела на боевого офицера, но затем безнадежно озвучила оклад. Петров сморщился, будто его пообещали посадить в карцер, но потом развел руками как бы в безысходности, обаятельно улыбнулся и дал согласие, попросив лишь подсказать, где лучше и дешевле снять комнатку. Наталья Васильевна на радостях немедленно предложила чаю и свою рекомендацию одной милой старушке, которую знает лично, – здесь, недалеко, в паре километров от школы она сдает квартиру. Николай Викторович от чая не отказался, порасспросил о городке. Услышал то, о чем и сам прекрасно знал: дыра. Вот и славно. Поведал схематично про свою жизнь, рано ушедших на тот свет родителях, беспризорном детстве, суворовском училище, службе под Воркутой, а потом и на Северном Кавказе, в пехотной дивизии, командиром роты – вспоминать не хочется. Потом Дальний Восток, потом демобилизовался. Личная жизнь как-то не сложилась, семья не состоялась, решил плюнуть на все и учить детей, чему сам обучен, где-нибудь подальше от столиц. Детей он любит. Ну а если приспичит – Случанск недалеко, можно будет и съездить иногда, развлечься, невесту поискать – молодой ведь еще, а вдруг…
Чистая, уютная, хоть и бедноватая однушка в старой, но вполне крепкой хрущевской панельной пятиэтажке подошла как нельзя лучше. Хозяйка, старушка Замятина, оказалась радушной, но недокучливой. Сама жила у дочери через две улицы. Подтекающий кран и растрескавшиеся, отходящие плинтуса подсказывали путь к ее сердцу. Он зарегистрировался в местном ОВД, оформился в школе, подкорректировал пособие с учебной программой для 8 – 11-х классов. Предстоит спокойная мирная деятельность на благо подрастающего поколения лоботрясов, прыщавых хамоватых олухов, сексуально озабоченных и непрерывно матерящихся девиц, юных пьяниц и курителей всякой дряни, среди которых надеялся обнаружить несколько приличных парней и девчонок.
Впрочем, Николаю Викторовичу было все равно. Он быстро даст понять, что с ним не забалуешь. Себя оценивал адекватно: внешность его не располагала к вольному поведению на занятиях, тем более, к хамству. Дело даже не в том, что рослого, с каменными мышцами человека обычно остерегаются. Он умел говорить с тем ледянящим спокойствием, какое обычно останавливало любые агрессивные поползновения взрослых. Подростков тем более.
Приступить к военно-спортивной педагогике готовился один из самых опасных и засекреченных убийц современной России, один из самых умелых, изощренных, беспощадных диверсантов по кличке Кадык. Он выбрал захолустные Тишары в качестве убежища втайне даже от того единственного человека в стране, которому доверял и который знал о нем все.
АНЖЕЛА РУБЕНОВНА И ЕЕ ДЕВОЧКИ
Марьяна проснулась с головной болью и мерзким ощущением похмелья. Мелькнувший просвет, замаячивший результат поиска вызвал легкую эйфорию, и она безотчетно последовала совету благодетельницы Веры выпить еще. В конце концов она довела себе до полного соответствия названию клуба, и как она из этой «Пьяной пантеры» добралась до дома, помнила смутно. Отчетливо запечатлела в памяти потную рожу какого-то налакавшегося престарелого рокера, настырно предлагавшего кайфануть и расслабиться.
Она дотащилась до душа и там, под чередующиеся струи холодной и горячей воды, пришла в себя. Настроение поднялось. Через полтора часа они с Пашей докладывали Кудрину.
Паша перечислил оперативные действия сотрудников следственной бригады и архивные изыскания, предпринятые лично им. С упорством, достойным, быть может, лучшего применения, Суздалев продолжал изучать все дела, что вели жертвы в последние годы, допрашивать некоторых фигурантов и клиентов, выискивать новые детали биографий, уточнять особенности характеров, привычки, склонности, странности в поведении Миклачева и партнеров. Он снова дотошно опросил несчастного Севрука, жена которого, конечно, все узнала (как тут не узнать!) и, в довершение всех неприятностей Романа Григорьевича, подала на развод. Он нашел двоих подруг Голышевой, с которыми она познакомилась на занятиях йогой, и клещами выпытывал у них что-то такое, чего сам толком не мог сформулировать – «ну вот какая она была подруга, какой человек, какие черты характера вы могли бы выделить?». Судя по Пашиному удрученному виду, никаких зацепок он не надыбал, ничего конструктивного не узнал и, видно, сам безжалостно резал и кромсал десятки сценариев-версий, непременно рисуемых по ходу допроса его неуемным воображением. Единственной вопрос, поднимавший эмоциональный тонус его унылого отчета о проделанной работе, был связан с деньгами Миклачева.
– Я все себя спрашиваю, Денис Иванович, с чего такая щедрость? На счетах, сами помните, не густо. А Лейкинду два «лимона» одолжил и не поморщился. Родственники подали на право наследования, запросы разослали по банкам, на биржу, – без толку. Кроме того, что мы выявили, – ноль. Бумаг никаких в доме не нашли. Где же основные деньги-то? Спрятал. Но вопрос главный – откуда? Деньги нечистые, само собой. Явных бандитов среди клиентов, чтобы большой черный нал отстегивали, не просматривается, я проверял, с ребятами из УБОПа консультировался. Крупных предпринимателей по серьезным статьям тоже нет. Средних есть пара – неосторожное обращение и драка с тяжкими телесными. Все больше уголовные дела мелкого и среднего пошиба, автоавария с участием чиновника, взятка небольшая, хулиганство, разбой и все такое прочее. Я, конечно, всех дел отсмотреть не мог, но… Даже если он часто выигрывал и гонорары были нормальные, все равно, при его-то разгульной жизни вряд ли он миллионами мог благодетельствовать коллег и приятелей. Вывод: была другая статья дохода, про которую мы не знаем. Там разгадка, я уверен. Или подсказка к разгадке. Надо копать дальше. Не исключаю сговор с судьями, которым оппонировал, – у адвокатов и судей такая практика в последние десятилетия, как вы знаете, широко распространена. Но поди докажи… Тут у меня затык, Денис Иванович. Вот все.
– У тебя везде затык, Паша. Плохо дело. Но раз уж ты прицепился к деньгам этого Миклухи, доводи до конца. Чем черт не шутит! С судейскими связываться себе дороже, но мы и не будем. Просто изучим. Подними еще раз все доступные дела Миклачева, но не один их отсмотри. Посади рядом какого-нибудь адвоката опытного. Попроси убедительно от имени следственных органов помочь. Пусть анализирует все приговоры с точки зрения их соответствия закону и вмененным статьям. Глядишь, и нащупаешь какую-нибудь тенденцию, систему. Сам не знаю, что это нам даст, но интуитивно не возражаю против такой работы… не в ущерб всей остальной. Продолжай поиск свидетелей и зацепок. Все. Ну, теперь вы, Марьяночка!
Она сидела все эти несколько минут в любимой статичной позе, с «тухлым» взором, обращенным в никуда. Но пришел ее черед, и все изменилось…
– Денис Иванович, я, кажется, что-то нащупала. Надеюсь, не зря потратила в кабаках казенные средства – отчет представлю. Позвольте без подробностей для экономии времени. Некая то ли администраторша, то ли сутенерша, то ли проститутка в рок-клубе «Пьяная пантера» видела там Миклачева, он же Миклуха, несколько раз с одной и той же девицей. И еще она в курсе, что Миклачева убили. Я узнала вчера, в последний вечер, за полночь. Поэтому больше информации никакой. Кроме имени Анжела и уверенности, что она каждый день там. Как выразился мой источник, она там всегда. Возможно – пустышка. Но это все, что у нас есть по версии «шерше ля фам». Прошу срочно ее опросить. Лучше у нас. Со своим театром я к ней подступиться уже не могу. Мой персонаж ей засветили. Не дезавуировали, но сценарий отыгран.
- Мудрено выражаетесь, Марьяна. Объясните!
– Долго, Денис Иванович. Простите меня и поверьте на слово. Прошу разрешения участвовать в допросе.
– Хорошо, вы и проведете, я поприсутствую. Как, говорите, зовут?
– Анжела, фамилии не знаю.
Ближе к вечеру Марьяна в сопровождении сотрудника прокуратуры приехала в «Пьяную пантеру». Начали на удачу: Марьяна спросила охранника, где Анжела. Попали…
– Гукасова, что ль? А вам зачем она?
– Коммерческое предложение, – уверенно и строго заявила Марьяна.
– В зале работает.
- Не сочтете за труд познакомить?
– Не могу, на посту. К любому официанту подойдите, вам покажут.
Им указали на пышногрудую армянку лет пятидесяти с высоким черным начесом, огромными глазами слегка навыкате, в черном брючном костюме и с длинной сигаретой во рту. Она сидела за столиком у сцены, где еще только разогревались очередные рокеры или металлисты (Марьяна никогда не стыдилась своего невежества в этой сфере музыкального искусства, поскольку искусством полагала совсем другую музыку).
Они подсели, поздоровались, Марьяна незаметно для окружающих показала удостоверение. На Анжелу это не произвело ни малейшего впечатления. Бровью не повела, выражение лица не изменилось. Марьяна предельно вежливо и спокойно объяснила причину, по которой хотелось бы попросить у Анжелы…
- …Рубеновны…
… у Анжелы Рубеновны не более часа для беседы у нас, в следственном комитете.
– Нам надо расспросить вас о человеке, который не раз бывал в вашем клубе. Сразу подчеркиваю, что лично к вам у нас нет никаких претензий и через час-полтора вы сможете вернуться на работу.
Гукасова удивленно пожала плечами, вышла вместе с гостями из клуба, на ходу бросив охраннику: «Вернусь через час», и безропотно села в машину.
Марьяна слукавила насчет часа. В управлении их уже поджидал компьютерный дизайнер, готовый создать очередной фоторобот.
