Радио "Стори FM"
Григорий Симанович: Клеточник, или Охота на еврея (Часть III. Глава 2)

Григорий Симанович: Клеточник, или Охота на еврея (Часть III. Глава 2)

ВА-БАНК

Вадик Мариничев несся под сотню, понимая всю неизбежность пробок ближе к центру столицы. Наступал вечер, и более или менее состоятельные граждане великого города ехали в том же направлении – расслабиться после трудов праведных в бесчисленных ресторанах, киношках, злачных местах. Он хотел заехать к Тополянскому, все рассказать, посоветоваться. Но понял, что упустит драгоценное время и к тому же подвергнет дополнительной опасности Учителя.

Он поступил проще: по дороге набрал со своего второго, точно не засвеченного, мобильного мало кому известный закодированный телефон Алексея Анисимовича. Такой связью они договорились пользоваться в экстраординарных ситуациях. Тем не менее, подчиненный докладывал полунамеками, шифровался и страховался, используя эзопов язык. Главное, шеф все понял, судя по его реакции, - понял, что Вадик собирается предпринять.

- Правильно ведешь себя. Нельзя забывать о несчастных пожилых людях. Как не навестить старушку!? Хлебушка ей купить или еще чего. Пообщаться… Они же, старушки, в тоске одиночества хотят выговориться… Молодость вспоминают. Выслушать – это очень гуманно. Вот сам, небось, когда тебе одиноко, ждешь звонков, общения. Воздастся, люди хорошие и тебя на склоне лет не покинут, помогут, подсобят – я уверен. Они ведь есть, хорошие. Ты в этом недавно убедился. Ну все, удачи тебе, привет бабуле. Сможешь – заезжай. И не гоняй за рулем-то, береги себя, по сторонам смотри. Сейчас в городе движение такое сумасшедшее, психов до черта. Посматривай! Привет!

Конечно, Вадик прочел скрытый смысл и подтекст этой тирады шефа. И понял, что решение принял верное.

«К Юлии Павловне! Она может, должна прояснить. Всю жизнь вместе. В здравом уме и твердой памяти… была до всех событий. Глядишь, умом пока не повредилась, хотя после такого не всякая любящая жена выдержит. Вдове и то легче: определенность. А тут… Жив ли, убили? Не дай бог испытаньице… Но телефончик точно слушают. А вот следят вряд ли: зачем? Рискнем…»

Рассуждая таким образом, он подкатил в район Башиловки и оставил машину за два дома до арки Фиминого двора. Проверяясь как никогда тщательно, он полчаса кружил по кварталу, заходя и выходя из подъездов, меняя направление движения и ныряя за выступы зданий. Наконец, решился и прошел под аркой в большой двор.

Даже цепкая зрительная память не помогала сразу определиться с нужными окнами: он был здесь лишь однажды, в вечер, когда они с Тополянским привезли Фогеля на конспиративную квартиру. Ага, вот они, эти окна! Одно из двух светится. Она дома. Может, и не одна.

Вадик энергичной походкой спешащего куда-то человека прошел мимо подъезда, приподняв воротник и слегка ссутулившись, чтобы выглядеть со стороны хоть немного пониже. Никого и ничего подозрительного. Стайка молодежи метрах в пятидесяти на лавочке, две бабульки вышли и направились невесть куда в такую позднотищу – моцион, должно быть.

Надо рисковать! Он вошел в подъезд и поднялся на лифте двумя этажами выше, на седьмой. Стал неторопливо спускаться, прислушиваясь. К счастью, на лестнице никого. У нужной двери, в нише справа от лифта, слабо горела под потолком люминесцентная лампа. Он приложил ухо к замочной скважине. Смутно доносилась фортепьянная мелодия, что-то классическое. Он позвонил и отошел от дверного глазка – вспомнил, что не панорамный. Приблизился звук мягких, слегка шаркающих шагов. Ее голос: «Кто там?». Вадим снял пистолет с предохранителя и назвался. К его изумлению, дверь открылась немедленно: он-то полагал, что запуганная, деморализованная хозяйка поостережется или, по крайней мере, переспросит.

Юлия Павловна предстала в домашнем халате, тапочках на босу ногу, с растрепанными волосами. Она не успела ничего произнести, а Вадим уже мягко втолкнул ее внутрь и прикрыл ногой дверь, после чего довольно бесцеремонно заткнул ей одной рукою рот, второй выхватил пистолет. Шепнул: «Вы одни?» Она кивнула, преодолевая сопротивление жесткой руки. В глазах ее застыл испуг, скорее - от неожиданного жеста внезапного гостя.

Он завел ее в ванну, отпустил и тотчас включил кран. Юлия Павловна по-прежнему пребывала в шоке, но уже начинала адекватно оценивать ситуацию. Гость для верности приложил палец к губам и зашептал ей на ухо. Она едва слышала его сквозь шум воды. Но главное поняла: следствие не знает, жив ли Фима, но весь ход событий подсказывает: скорее всего, жив. Если да, то его удерживают в потаенном месте и чего-то от него хотят. Он, этот парень, ищет, ведет дело, но неофициально, потому что официально нельзя – это еще опаснее. Многое зависит от нее. От ее памяти. Есть фамилия, имя и отчество человека. Надо вспомнить, кто это? Не было ли у Фимы такого знакомого, даже случайного?

Что-то шевелится в памяти, увы, уже совсем не той, не той!.. Что-то далекое, безумно далекое. Кажется, Фима называл эту фамилию в связи… с чем? Когда-то давно, очень давно, в другой жизни… Годы назад. Или десятилетия. Ведь они так давно вместе, так давно… Друг юности? Коллега? Ученый-филолог? Кто-то из знакомых Лени Бошкера, их ближайшего друга? Институтский приятель, однокашник? Господи, ну разве вспомнишь – столько лет…

- У этого человека мог быть повод мстить Ефиму Романовичу или его родителям, - прошептал Вадим, зловеще акцентируя на слове «мстить».

             - Господи, какая месть родителям, за что? – сдавленным шепотом отвечала Юлия Павловна, прижавшись губами к самому его уху, для чего Жираф опустил шею. – Тишайшие люди, он редактор в научном издательстве, она в литчасти театра, рукописи, редактура, все такое… А если и было что – откуда мне знать? Я его отца вообще не застала, а со свекровью общались редко, у нее характер был – не приведи бог, меня недолюбливала, Фима ограждал …

   - Спокойно, Юлия Павловна, сосредоточьтесь! Вспомните! Не был ли этот человек случайно обижен на вашего мужа? Конфликт во дворе? В трамвае? Соперничество в юности из-за вас? (Вадим произнес это и сам же мысленно назвал себя идиотом: девичий расцвет Юлии Павловны пришелся на весьма уже зрелые годы человека, чьи останки до недавних пор покоились за оградой круглогорского кладбища. Впрочем, всякое бывает?!)  

- Вы никогда не бывали в Круглогорске?

- Нет, что мне там делать?

- А он дневников случайно не вел, мемуары не писал?   

-  Насколько я знаю, никогда. Ой, подождите! Он со студенческих лет сберег записные книжки телефонные. У него с юности бзик: вдруг потеряется, не восстановишь. Он их раз в два года переписывал с обновлениями, а старые сохранял. Бросил это дело лет восемь назад, когда компьютер появился. У него целая коробка на стеллаже книжном.

- Идемте, но… - он снова прижал палец ко рту -…ни звука!

Вадим вышел вслед за ней на цыпочках в прихожую, ступал в унисон шаркающим шагам хозяйки, чтобы микрофоны, если установлены, не засекли шагов второго человека. Юлия Павловна указала на верхнюю полку стеллажа и на стоявшую рядом табуретку. Последняя Вадиму не понадобилась. Он потянулся и достал небольшую, плотного картона коробку. Они прошли в комнату, Вадим уселся прямо на палас и приступил к изучению телефонных книжек, аккуратно размещенных по хронологии. Юлия Павловна, опустившись в кресло, наблюдала за ним с такой надеждой в глазах, словно из этой коробки, как ангел, мог в любую минуту выпорхнуть ее живехонький и невредимый Фима.

Во всех шестнадцати книжках Жираф прежде всего изучил странички, соответствующие первой букве фамилии отца Мудрика и его имени-отчеству. Ничего не нашел. Стал просматривать все подряд, от «А» до «Я» – а вдруг!

Мимо.

Он чуть не выругался вслух от досады! Он так надеялся найти зацепку, связь.

Он уже привстал с пола, но что-то остановило. Не мог ли Фогель с его склонностью к ребусам и кроссвордам как-то зашифровать, закодировать именно эту фамилию? Кроме того, в книжицах были и странички вне алфавита, «для заметок» или просто дополнительные. На некоторых значились люди без телефонов, телефоны без фамилий, какие-то названия лекарств, термины, случайные пометки – видимо, когда под рукой не оказывалось листка бумаги. Многие записи выдавали рано пробудившуюся склонность Фогеля кодировать, сокращать и шифровать.

Он решил снова пролистать книжки, всматриваясь во все записи, пометки, цифры – во все без исключения. Вот вторая по хронологии за 1974 год – мягкая, потертая, с захватанной грязноватой обложкой из дешевого синеватого дерматина. Внутренняя сторона задней обложки. Мелким шрифтом восемь цифр, рядом две пары слов-сокращений: «Кон-т» и «К-к».

«Семь цифр. Если телефон, то межгород. Двузначный код плюс пятизначный номер. Какие тогда были коды и на какие города? Черт его знает! Я еще тогда не родился. «Кон-т» - что это? Непонятно. Может быть, «контакт»? А два К? Кисловодск? Котовск? Епт… А может, Круглогорск! Вот оно!..

Он вскинул голову, глаза победно заблестели. Юлия Викторовна поняла, Вадик что-то нашел, и ответила взглядом, в котором читались и немой вопрос, и надежда. Он жестом пригласил ее в ванную комнату. Вода продолжала глушить его и так почти неслышный голос:

- Вы помните о контактах мужа с кем-то из Круглогорска в 1974 году и позже? Напрягитесь. Что он вам мог рассказывать о телефонных разговорах или встречах с человеком из Круглогорска? Или просто из Подмосковья?

Было видно, как Юлия Павловна насилует память нещадно и отчаянно. Прошла минута, Вадим ждал, жадно глядя на нее как на спасительницу, как будто от воспоминаний этой несчастной пожилой женщины зависит его судьба и чуть ли не вся жизнь. Он словно сам пытался помочь ей, экстрасенсорно питая энергией своего охотничьего азарта.

- Очень смутно, Вадим, очень смутно… Что-то было, связанное то ли с журналистикой, когда он только начинал, либо с его первыми публикациями кроссвордов, или же… Да-да, что-то с кроссвордами связанное, некая проблема. Был какой-то неприятный разговор. Но с кем и о чем? И был ли межгород, Круглогорск или другой, или все же Москва – нет, не помню. Вы представляете! – больше 35 лет назад, и вряд ли серьезное, иначе запечатлелось бы…

«Кроссворды, проблема, 35 лет назад… то есть 1974-й, год смерти Сергея Сергеевича. А телефон непонятно чей. Фогель в молодости с ним разговаривал. Звонил в Круглогорск. Или друг Фединого отца Мудрик ему звонил и оставил телефон. Но почему нет фамилии в блокноте, а запись на «обочине» книжки, впопыхах? Была бы фамилия, Фогель с его памятью непременно бы вспомнил. Ему не представились? Поэтому пишет просто «Кон-т», то есть «контакт». Нет, не может быть. Это слово как-то не подходит к ситуации. И вообще противоестественно обозначать в записной книжке конкретного человека, с которым поговорил по телефону, словом «контакт». Тогда что? И почему он звонил или ему звонили? И о чем могла идти речь?»

- Юлия Павловна, две вещи! Первое: мне нужен обратный словарь русского языка. Есть?

- Конечно, сейчас принесу.

- Второе: а не сохранились ли подшивки ранних публикаций мужа и первых кроссвордов, которые он составлял?

- Разумеется! Он же собирал архив с самого начала. Ранние точно есть. Потом, правда, оставлял редко, только памятное. Иначе квартира бы утонула в подшивках. Это на антресолях, но в глубине. Надо все выгребать. Есть лестница.

Действуя по возможности тихо, Вадик приставил лестницу и опустошал антресоли, подавая Юлии Павловне все подряд, пока не добрался до увесистой стопки подшивок, сделанных по альбомам в плотных картонных переплетах. Его не напугал объем. Если что-то и найдется, то только в начале. Хотя…

Юлия Павловна принесла «Обратный словарь русского языка» и жестом показала - идет на кухню ставить чайник. Вадим раскрыл первый альбом.

Юноша Фогель, очевидно, рассчитывал, что его «досье», все написанное на заре журналистской карьеры, продемонстрирует кому надо его уровень и опыт и поможет трудоустроиться. Надеялся парень. Статейки о тружениках московского быта, об ударниках пятилетки, о новшестве на фабрике игрушек, интервью с поэтом-песенником, славившим Родину, – штук пятьдесят материалов, среди которых были и совсем коротенькие информации без подписи, гордо желтели от времени, присобаченные канцелярским клеем к тонким листам увесистого крупноформатного альбома. Публикации сперва в комсомольской газете, потом в более серьезной и известной. А вот и первый кроссворд – снова в молодежном издании. Скорее всего дебют: жирно обрамлен красным фломастером. Только вот имени составителя нет – странно. И дальше кроссворды. Также анонимные. А вот уже один авторизован, но другое издание, журнал «Ровесник». Тоже фломастером выделен. Видимо, впервые предложили подписать.»

Вадим долистал до конца – ноябрь 75-го года. Пустой номер! Он захлопнул альбом и тут обнаружил под ногами незаметно выпавший листок – вырезку. Поднял. Это был кроссворд, почему-то не приклеенный. Вадик хотел было сунуть его куда попало в альбом, но взгляд остановился на мелкой подписи под кроссвордом. И тут он вошел в такой ступор, из которого выводит лишь неожиданный пистолетный выстрел над ухом.

Подпись гласила: «Составил Сергей Алешин».

Это был отец Федора Захаровича Мудрика. Человек, до поры до времени лежавший под камнем Круглогорского захоронения самоубийц и безымянных грешников.

Та же молодежная газета, в которой печатал свои кроссворды молодой Фима Фогель.

Вадим наконец опомнился и бросил взгляд на дату, сохранившуюся по нижнему краю газетной полосы. Быстро вернулся к первому фогелевскому кроссворду: датирован неделей позже.

Во второй раз за несколько секунд словно током пробило: стало быть, соперник на газетной полосе, конкурент. Вот оно – «Кон-т»!

Неслышно подошла Юлия Павловна и жестом пригласила на кухню. По глазам его поняла: найдено нечто решающее, может быть, спасительное.

Так оно и было.

Похожие публикации