Радио "Стори FM"
Ганна Слуцки: Гитлер, Кощей и Дзержинский

Ганна Слуцки: Гитлер, Кощей и Дзержинский

Ганна Слуцки – одна из самых остроумных драмургинь (если применить неловкий феминитив) России, ироничный, но очень добрый человек, автор(ка) изящных кинокомедий. Ее рассказ о киностудии им. Горького, который мы предлагаем вашему вниманию, полон ума холодных наблюдений и в то же время это сердечный юмор, а не злобная сатира.

...На киностудию имени Горького я пришла работать в свои шестнадцать. В те времена перед входом в эту фабрику грез в любое время толпились мечтающие добраться до вершин славы через …бюро пропусков.

Будучи совсем юной, я с сожалением взирала на этих жаждавших популярности несчастных, за кем так и не пришли ассистенты, чтобы провести их в здание мечты.

Зато сейчас я думаю, что судьба уберегла их от массы разочарований и трагедий, и они мирно проживают отпущенный им земной срок, не изнывая от зависти и отчаянья, запоев, страха старости и пр.

 

Вон из моего фильма!

…Ну вот, сейчас мы пройдем мимо них и окажемся в вестибюле. В просторном зеркальном пространстве - специальное место для портретов в черной рамке. Дело в том, что на киностудии всегда трудился огромный коллектив, почти никто не увольнялся, работая до глубокой старости, и потому на кладбище многих увозили прямо отсюда.

Об ушедшем долго помнили, горевали по нему и заботились об его осиротевшей семье. И я что-то не могу припомнить, чтобы в те времена была такая лавина безвременных кончин, обрушившихся на нас сейчас.

Не исключено, что тогда я просто иначе воспринимала смерть, менее подробно, что ли…

Итак, мы прошли по вестибюлю – пока мы здесь, пусть печальное траурное место пустует. Свернем направо и попадем в широкий коридор, где за тяжелыми коваными воротами стояли два самых больших съемочных павильона. В павильонах всегда кипит работа, и ярко горит табличка «Тихо, идет съемка!».

Я и по сей день помню эту особенную атмосферу – смесь запаха перекаленных ламп, смешанный с приятным ароматом свежевыструганных деревянных панелей. И еще - стойкого водочного духа, который равно источали и подсобные рабочие, и народные артисты. По всей длине коридора, вплотную к стене, были прикованы узкие стальные скамейки, на которых перекуривали, отдыхали и выясняли отношения вышедшие из павильонов.

Редко кто, может, только дурно воспитанные режиссеры, позволяли себе ругаться прямо в павильоне, а вот культурные творческие работники выбегали, чтобы поскандалить, в коридор, плюхаясь на скамейки и давая волю чувствам. Не участвующие в данной разборке трусливо отсаживались подальше и отрешенно курили, дабы проходящим мимо было очевидно, что они, дескать, мечтают плодотворно поработать, но вот те нате, из-за скандалов приходится бездельничать. Замечу, что скандал во время съемок не считался чем-то постыдным, будучи неотъемлемой частью съемочного процесса.

…Я пришла на киностудию сразу после школы, росла среди деликатнейших и тишайших родственников, и поначалу, наблюдая эти оскорбительные перебранки, была убеждена, что скандалисты больше никогда не подадут друг другу руки. Потому-то для меня большим шоком стала картина мирного чаепития непримиримых противников, зверски поливавших друг друга всего минуту назад.

Со временем я привыкла и уже спокойно слушала вопли в таком роде: «Ты бездарь и подонок!», «Вон из моего фильма!», «Этот фильм такой же мой, как и твой!»

Напротив павильонов был буфет, одно из самых судьбоносных мест киностудии. Здесь пили чай, сильно отдающий содой (которую добавляли для цвету), поглощали вареные яйца под майонезом и, обжигаясь, сдирали целлофан с сосисок, одновременно решая важные вопросы - кого пригласить на ту или иную роль, как перехитрить Госкино, дерьмо или шедевр снял Тютькин, бросать ли опостылевшую жену ради юной монтажницы или пусть всё остается как есть.

В студийном буфете царила демократия - директор киностудии и артист Тихонов стояли в очереди вместе с остальными, и сметану им наливали точно такую же прокисшую, как и другим людям, попроще.

Без очереди пропускали только тех, кто срочно выезжал на натурные съемки и еще шоферов, которые всегда спешили. Помню, как там яростно обсуждали положенного «на полку», ныне всем известного «Комиссара» Аскольдова.

Дело в том, что из-за проблем с этой картиной всю студию лишили годовой премии, и народ, естественно, не безмолствовал; не подозревая, что в будущем «Комиссар» войдет в историю мирового кинематографа, режиссера, актеров, оператора и других причастных, не стесняясь, крыли трехэтажным.

…Но спустя много лет я случайно встретила пожилую костюмершу, работавшую на «Комиссаре», и она со слезами на глазах сказала: «Только что нашего «Комиссара» посмотрела. Пропади пропадом та проклятая премия, мы же себе место в раю на этой картине заработали!»

 

Редактор с бойни

…Из буфета, мучимые изжогой, мы дойдем до конца коридора и, минуя шоферскую, откуда несется многосложный мат, поднимемся на второй этаж.

Второй этаж был царством редактуры, гнездо идейно-художественной цензуры.

Здесь стояла мертвая тишина, пахло копиркой и парфюмерией. Редакторами, за редким исключением, были женщины, зато главред - всегда мужчина. Эти главные часто менялись - при каждом спорном в идейном отношении фильме удобнее всего было снять главного редактора и назначить другого. Новых приводили из самых невероятных мест, даже из колбасной промышленности, а то и из милиции или комсомола.

Один из таких, очередной бывший мент или мясник, точно не помню, абсолютно не знакомый с кинопроизводством, на первом же собрании гневно заявил:

- Я ознакомился с работой студии и потрясен! Почему такой хороший режиссер, как Станислав Ростоцкий, снимает только один фильм в год, а не два или, что еще лучше, пять?

Сценарная коллегия ошарашенно молчала.

- И потом, почему одну и ту же сцену снимают по нескольку раз, а в фильме мы видим только один вариант?!

Одна редакторша не выдержала:

- Вы правы, надо показать в фильме все пять-десять дублей.

Новый главный похвалил изнемогающую от скрытого хохота даму:

- Верно, пусть зритель сам выберет лучшую сцену.

Кстати. Еще одно наше заблуждение: раньше нам казалось, что профессия редактора - лишнее звено в кинопроизводстве. Сейчас это звено практически упразднили, и тут же экран захлестнула пошлость вкупе с безграмотностью и чудовищными драматургическими проколами.

Простите меня, дорогие мои, Сара Михайловна Рубинштейн, Ира Добровольская, Вера Бирюкова, Ляля Ольшанская, Тамара Торчинская! Нам всем сейчас так не хватает ваших деликатных замечаний, вашего точного взгляда со стороны, вашей веры в будущий фильм…

 

Гитлер, Кощей и Дзержинский

…Итак, мы миновали второй этаж и сейчас поднимаемся на третий, производственный. Этаж, где вы не услышите (такой невообразимый шум тут стоял) собственного дыхания.

На третьем располагались комнаты съемочных групп с табличками на дверях - «Белый Бим, черное ухо», «17 мгновений весны», «Странные люди», «Иванов катер», «Вам и не снилось».

Двери ежесекундно открывались, и из комнат, словно им дали пинка для ускорения, буквально вылетали кинематографисты и, не останавливаясь, мчались в разные стороны. По этому же коридору вели Штирлица, молоденькую Надюшу Крупскую, еще не встретившую Володю Ульянова, Бабу Ягу и множество пионеров (студия числилась детской и юношеской).

Я лично наблюдала Гитлера, Кощея Бессмертного и Дзержинского, грызущих семечки на лестничной площадке, и уборщицу, которая разогнала их, выкрикнув: «Сами нечисть и гадите на пол!»

Идя прямо по производственному коридору и завернув налево, проходим мимо тонировочных залов, пошивочных цехов и упираемся в две двери, за одной из которых - фотоцех, а за второй сидит сапожник дядя Вадик. Сотрудники киностудии охотно посещали и фотографов, и сапожника. В фотоателье просили сделать снимок на паспорт или на память, у дяди Вадика меняли прохудившуюся подметку или набивали набойки на тонкие каблуки. При этом сапожнику исправно платили, фотомастера же довольствовались благодарными поцелуями.

В фотоцехе всю жизнь проработал самый остроумный человек советского кино, Аркаша Гольцин (об этой совершенно потрясающей личности я когда-нибудь непременно напишу отдельно).

 

Поддельный документ

Осторожнее, здесь всегда не хватало двух ступенек, мы с вами спускаемся в сердце киностудии, в бухгалтерию! В этом священном для всех нас месте начислялись заплаты, суточные, премиальные, декретные, гонорары и «погребальные», то бишь деньги на похороны.

Здесь было полезно иметь подружек, ведь благодаря личным связям можно было получить зарплату вперед, выпросить ссуду из «директорского фонда», выписать суточные за месяц, а потом никуда не ехать.

Сюда приносили свои финансовые отчеты жуликоватые администраторы, и из кабинета Главного бухгалтера Тамары Рахимзяновой слышался ее звонкий голос:

- Я сто раз тебя, дурака, учила, что поддельный документ обязан быть оформлен убедительнее, чем настоящий!

 

Судьба-злодейка

Вплотную с бухгалтерией вчерашними биточками благоухала столовая, но мы с вами еще не избавились от изжоги после кафе, поэтому не станем задерживаться.

Проделав круг по киностудии, спускаемся снова на первый этаж, правда уже в другом крыле. Здесь есть небольшой кафетерий, где снимались почти все эпизоды, связанные с заграницей. Стоящие на полках трехлитровые банки мутного персикового сока меняли на иностранные бутылки и, пожалуйста, полная достоверность.

Завернув налево, увидим дверь актерского отдела. Сюда, бледнея от страха и надежды, приносили свои фотографии начинающие актеры и студенты театральных училищ. Фотографии расклеивали в альбомы по возрастам, а раз в пять лет, по мере актерского старения, переклеивали их в альбом следующей возрастной группы. Увы, немало побывавших во всех альбомах так нигде и не сыграли…

Теперь невозможно понять, были ли среди них равные по таланту Смоктуновскому, Чуриковой или Борисову или нет. Актерская судьба сродни рулетке, где все решает слепая случайность и разворот фортуны, либо к вам лицом, либо менее прекрасной частью тела.

 

Сплетни и парики

За актерским отделом шли гримерные и постижёрские.

Как, вы не знаете, что делают в постижёрской? Отвечаю: шьют парики. На деревянный муляж головы была натянута сетка и старательные гримеры вязальным крючком привязывали по одному волоску. На один парик уходило месяца два труда.

Гримерные заменяли работникам студии и актерам исповедальню. Не знаю, почему сложилась такая традиция, но именно в гримерную прибегали выговориться, поплакать, пожаловаться. То ли гримерши были душевными людьми, то ли зеркала, лаки, краски и тональные кремы располагали к откровению, но гримерши, не прекращая орудовать крючком, выслушивали, сочувствовали, советовали, а то и принимались плакать вместе с огорченным человеком.

Здесь можно было не только облегчить душу, но и всё выведать обо всех, милые сердечные женщины охотно делились доверенными им секретами - таким образом, на киностудии им. Горького все обо всех знали буквально всё.

 

Все свои

Да и какие секреты в семье? Ведь коллектив студии в те годы и был семьей. Для большинства - единственной, ибо работа в кино, частые экспедиции и вольность нравов в итоге разрушали самые крепкие браки. По коридорам студии носились дети, рожденные от краткой любви (такие романы называли «однокартинные», то есть длящиеся во время съемок фильма). Вообще к любви здесь относились не слишком серьезно, ведь здесь на всех была одна любовь, вечная и преданная, святая любовь к КИНО.

Мы не успели зайти к пиротехникам, к бутафорам, в операторский цех. Устали. Выходим на свежий воздух. Чуть правее - Институт Марксизма, левее - ВГИК.

 

…Мы часто торопим жизнь, ожидаем от грядущего необычайной щедрости, а потом выясняется, что ничего лучшего, чем те давно исчезнувшие годы, у нас и не было.

И память-снег летит и пасть не может…

фото: Советский экран/FOTODOM, Кадр из фильма 'Пассажир с 'Экватора'', СССР, 1970

Похожие публикации

  • Ганна Слуцки: Внебрачная дочь Татьяны Лиозновой
    Ганна Слуцки: Внебрачная дочь Татьяны Лиозновой
    Татьяна Лиознова всю жизнь подвергалась прессингу - советская цензура давила нещадно, и не только на нее. Но она смогла преодолеть все препятствия, оставшись в выигрыше. Мы публикуем рассказ Ганны Слуцки, в юности ставшей свидетельницей интересного эпизода, связанного с Лиозновой
  • Ганна Слуцки: Жалею, зову и плачу
    Ганна Слуцки: Жалею, зову и плачу
    Один редактор как-то сказал сценаристу: - Что за странные стихи у вас в сценарии читает герой? Что это за неверие ни во что? Почему «не жалею, не зову, не плачу»…? Чем занимается ваш герой? Исправьте немедленно! Пусть он читает так: «Жалею, зову, плачу!»
  • Ганна Слуцки: Истерика
    Ганна Слуцки: Истерика
    Была середина восьмидесятых. Я сидела в кабинете тогдашнего главного редактора Госкино и слушала приказ об очередном закрытии моего сценария