Для меня то, что наш гость сказал, было совершенно неожиданным. Мы записывали с Иваном Купреяновым очередной стрим «Современная литература», и в этот раз к нам пришел Шамиль Идиатуллин. Помимо всего прочего интересного, он сказал вдруг, что уже ушедшая для нас в читательское прошлое книга Николая Островского «Как закалялась сталь» очень популярна в Китае.
Прикованный к постели, потерявший зрение (он даже после этого думает о самоубийстве), пишущий по ночам вслепую, с помощью им же самим изобретенного трафарета, диктующий днем продолжение, совсем не сразу получивший на уже написанную книгу одобрение издательства («выведенные типы нереальны»), Островский до сих пор читаем в Китае и любим. («Читаем в Китае», – это почти готовый слоган для какого-нибудь фестиваля русских поэтов и писателей в Поднебесной. Только тут уже не краткое причастие, а глагол. Еще вариант: «Читаем в Китае и любим» (допустим, китайскую лапшу). Ударение во втором глаголе на первый слог.)
То есть там действительно (я нашел потом подтверждение в интернете, вернувшись домой) популярна советская книга «Как закалялась сталь». Листают страницы справа налево, восхищаются, пугаются, горюют.
Это совершенно не умещается в голове.
В хит-парад русской прозы, составленный китайским юношеством в 2017, предсказуемо вошли Чехов, Достоевский и Толстой, тут всё понятно, еще бы они не вошли. Но на первом месте сияет недосягаемый Николай Островский.
«Юность, безгранично прекрасная юность, когда страсть еще непонятна, лишь смутно чувствуется в частом биении сердец; когда рука испуганно вздрагивает и убегает в сторону, случайно прикоснувшись к груди подруги, и когда дружба юности бережет от последнего шага! Что может быть роднее рук любимой, обхвативших шею, и – поцелуй, жгучий, как удар тока!»
Или – более жесткое. Кстати, я эту сцену единственную помню. Даже нашел легко в поиске.
Сцена в вагоне, который везет в эмиграцию девушку, когда-то нравившуюся Павлу.
«Щеки Нелли запунцовели.
– Что бы вы со мной сделали, если бы вам удалось взять Варшаву? Тоже изрубили бы в котлету или же взяли бы себе в наложницы?
Она стояла в дверях, грациозно изогнувшись; чувственные ноздри, знакомые с кокаином, вздрагивали. Над диваном вспыхнул свет. Павел выпрямился.
– Кому вы нужны? Сдохнете и без наших сабель от кокаина. Я бы тебя даже как бабу не взял – такую!
Ящик в руках, два шага к двери. Нелли посторонилась, и уже в конце коридора он услыхал ее сдавленное:
– Пшеклентый большевик!»
Ладно, понятно, что книга эта стала популярной в Китае, когда там особенно отчаянно строили коммунизм (восстановление народного хозяйства после долгой гражданской войны, провозглашение КНР 1 октября 1949 года, книга тут работала как мотиватор: китайские коммунисты видели в ней живой пример того, с какой самоотдачей нужно жить и работать на благо Родины). К тому же и советско-китайская дружба навек, и лозунг «Учиться у СССР». Но потом-то, потом?
И тем не менее.
«Кончилась зима, весна открыла оконные рамы, и обескровленный Корчагин, уцелев от последней операции, понял, что больше оставаться в лазарете он не может. Прожить столько месяцев в окружении человеческих страданий, среди стонов и причитаний обреченных людей было несравненно труднее, чем переносить свои личные страдания.
На предложение сделать новую операцию он ответил холодно и резко:
– Точка. С меня хватит. Я для науки отдал часть крови, а то, что осталось, мне нужно для другого».
Может, всё дело в том, что идея самопожертвования и служения своей стране до самого конца очень близка китайской душе? И поэтому Павел Корчагин для них некий идеал?
Ну а кого еще этим идеалом сделать? Тонкого в ладони Андрея Болконского? Странного голубоглазого князя Мышкина? Заслуженного профессора Николая Степановича из «Скучной истории» Чехова?
Время других героев пришло, омыло их именами берег, откатилось назад.
Подойти к кромке воды – там что-то блестит. Посмотри, нагнись, подбери. Там лежит стойкий оловянный солдат. На голове его остроконечная суконная шапка с красной звездой, напоминающая современный детский шлем для малышей. Буденовка. Говорят, что сперва буденовки переделывали из хранившихся на складе военных шлемов царских времен, просто перешивая двуглавого орла на красную звезду.
По другой же версии, это был специальный конкурс – и будёновку придумали Кустодиев и Васнецов.
Как бы там ни было, она похожа на средневековый шлем русского богатыря. А стойкий оловянный солдатик – на Пашку Корчагина.
Только он еще молодой, может стоять и всё видит.
Правда, зовут его Баоэр Хэчацзинь.
Хоть Баоэр Хэчацзинь при жизни никогда не говорил по-китайски.
