Елена Тобиш: Человек предполагает, а Бог располагает

Началось всё с искусства лжи, защищаемого Петькой в качестве необходимого условия существования на нашей грешной Земле. Моя действительно довольно-таки идиотская привычка – отвечать на любой вопрос так, как если бы я находилась в суде и давала показания под присягой (правду, всю правду и ничего кроме правды) была признана неудобоваримой и нежизненной. Так, ответ в таком духе на стандартный вопрос продавщицы в магазине: «Не могу ли я Вам чем-нибудь помочь?», может быть только один: «Не знаю» и приводит её в состояние полной прострации (проверено неоднократно), поскольку ожидает она чего-нибудь типа «Мне нужна синяя кожаная куртка сорокового размера» или «Где тут у вас горчица?»

Некоторые простые правила для начинающей вруньи были мне детально изложены и пара простых ситуаций – в качестве домашнего задания — описаны, в которых полученные знания можно было бы попробовать применить на практике. Поскольку ложь, согласно учению моего сына, следует использовать для того, чтобы сделать свою жизнь счастливее, не нанося при этом урона окружающим, то переход к обсуждению понятий удачи, счастья, счастливого случая был уже совсем очевидным. Выяснилось, что понятия эти у нас почти совпадают (для него счастливый случай есть благословение Божье, для меня – подарок его же) и мы весело посмеялись над представлениями древних римлян о богине Фортуне с её стриженым затылком и длинными локонами на лбу, за которые её, собственно, и следовало хватать, стоило ей только повернуться к тебе лицом. Представляю, как ей это нравилось! Всё-таки грубый народ были эти римляне...

Совершенно естественный переход к обсуждению соотношения случайного и закономерного в человеческой жизни так же естественно и совершился, после чего оказалось, что с Петькиной точки зрения планировать ничего не следует. Человек предполагает, а Бог – располагает. Так что же нам, с Богом тягаться, что ли? Если планирование как процесс доставляет тебе удовольствие – ну и планируй себе на здоровье. А нет, так нет.

Дааа, у меня в его возрасте ответ на этот вопрос был гораздо менее радикальный. Я считала, что основные события человеческой жизни запланированы и обязательно произойдут, а «мелочами» и временем человек может управлять сам. Как если бы жизненный путь человека был просто дорогой из пункта А в пункт Б, между которыми имеется с десяток крупных станций, объехать каковые никак невозможно. Но по какой именно стёжке-дорожке переходить с одной станции на другую и с какой скоростью – прогуливаться неторопливо или загонять лошадей до смерти – это человек выбирает сам, думала я когда-то. И планировала.

С течением жизни и особенно в свете последних её лет эта  моя точка зрения сильно трансформировалась в сторону Петькиной. Многочисленные приведённые им примеры из его и моей жизни выглядели убедительно, дело близилось к полуночи, ему следовало утром отправляться в школу грызть гранит науки – короче говоря, его позиция была принята доказанной и потому правильной, и мы отправились спать. Перед сном я ещё успела несколько раз повторить про себя волшебные слова «Человек предполагает, а Бог – располагает», после чего немедленно заснула.

Поутру (Петька уже ушел в школу), насладившись первой, неторопливой субботней чашкой кофе, я детально распланировала весь своей день. Дел было невпроворот. И от своего любимого субботнего развлечения – похода на блошиный рынок в поисках старых книг, картин, серебра и фарфора, проникнутых духом иных времён – я тоже не собиралась отказываться. Итак, минимум два часа - лучше три - резервируем на усладу души (сиречь, на блошиный рынок); четверть часа – на покупку заказанной ребёнком пиццы для обеда и минут сорок – на проверку состояния Петькиного одёжного шкафа и составление списка необходимых покупок для моего в очередной раз подросшего ребёнка. Всё это следовало успеть до полудня, когда Петька вернётся из школы в надежде на поджидающую его дома горячую пиццу. После обеда мы должны были отправиться за покупкой ему одежды, затем обменять забарахливший пару дней назад телефонный аппарат на новый (слава Богу, гарантия ещё действует), купить пену для ванны, рождественские подарки, ещё что-то... В общем, в восемь с минутами я выскочила из дома и почти вприпрыжку отправилась по Хофгассе на главную площадь.

Это было смело.

Живу я в старой части Линца и дом мой – один из самых старых в городе. По крайней мере пятьсот последних лет его существования запечатлены в различных документах и летописях. Иные впрочем, утверждают, что средней части дома лет скорее семьсот и что в ней когда-то находилась конюшня. Улица моя называется Туммельплац, что означает место для рыцарских турниров, и в общем говорит в пользу конюшни. Каменная мостовая, по которой когда-то скакали на лошадях закованные в доспехи воины, хранит в памяти, кажется, до сих пор и звонкое цоконье копыт, и тяжёлый скрежет железных доспехов, и пропахшую вчерашним пивом отрыжку рыцарей... Ах, этот дух времён иных необходим хотя бы для того, чтобы лучше почувствовать дух своей эпохи!

Но есть, конечно, и проблемы. К примеру, старинный фарфоровый столовый сервиз не поставишь в посудомоечную машину, а высокие каблуки немыслимо элегантных итальянских сапог, купленных пару недель назад в каком-то помрачении ума за соответствующую их красоте немыслимую же цену, ну совсем не подходят для ходьбы вприпрыжку по старинной каменной мостовой. Особенно если она обледенела. Интересно, часто ли в подобной ситуации лошади теряли подковы? Я лично каблук потеряла.

Хозяйственно поднявши и положивши его в карман, я застыла, стоя на правой ноге, в том самом месте, где Хофгассе вливается в главную площадь, и начала рассматривать свою левую бескаблучную ногу. Итальянцы, как всегда, не подкачали – сапог и без каблука выглядел столь же немыслимо элегантно... Получив таким образом совершенно необходимый в данной ситуации заряд положительных эмоций, я  задумалась о своих ближайших планах на будущее.

План номер 1: поворачиваю назад и, придерживаясь за стены соседних домов, прыгаю на одной ноге до самого моего дома, который находится всего метрах в двадцати от места происшествия. Для поддержания боевого духа поискала в сумке ключ от квартиры – и не нашла. Дома забыла.

План номер 2: стою на этом месте до полудня, пока Петька, который ключа никогда не забывает, не вернётся домой. Осталось всего три с половиной часа.

План номер 3: подзываю такси, благо остановка находится в прямой видимости, и еду...

Додумать дальше я не успела, так как проходящий мимо молодой человек лет двадцати пяти остановился рядом со мной как вкопанный, издавши какой-то странный приглушённый хлюпающий звук. Глаза его напоминали небольшие блюдца, а в раззявленный рот вполне могла бы влететь ворона. Ну, воробей. Не знаю, как ему это удавалось, но при всём этом выглядел он очень привлекательно. Я молча смотрела на него.

- Вы такая красивая! - заявил незнакомец. – Вы такая красивая!! Пойдёмте со мной!

Обомлев от неожиданности, я ответила как всегда – правду, всю правду и ничего, кроме правды:

- Я не могу идти, - и показала ему оторванный каблук.

- Это ничего, мы возьмём такси, -  жизнерадостно заявил мой новоявленный почитатель. – У меня масса времени. Я иду с вечеринки (затянувшейся, очевидным образом, до самого утра), но я всю ночь искал только Вас. Пойдёмте со мной! Вы такая красивая!

Это Леон во всём виноват, мой парикмахер. Золотые руки и неуёмная фантазия. Заполучив в моём лице покладистую клиентку, у которой имеется и густая копна волос для его многообразных экспериментов, и деньги (немалые, надо сказать), чтобы эти эксперименты оплачивать, он развернулся во всю. Но в последний раз, имевший место дней пять назад, он всё-таки немного переборщил. Волосы мои, обыкновенно рыжевато-коричневые, на сей раз полыхали алым пламенем, слегка разбавленным соломенными, розовыми и зелёными прядями. Ну просто неопалимая купина какая-то, освещающая туманное декабрьское линцское утро.

Я поняла, что спаситель меня из моего одноногого плена явился, но мне следует обяснить ему, что он должен делать – и быстро. Пока он совсем не свихнулся. Горит, понимаешь, не сгорает.

- Прежде всего, Вы проводите меня к ближайшему сапожнику, - заявила я твёрдо. – А там видно будет.

Ближайший - он же и лучший в городе - сапожник по имени Зиги  ещё спал и мастерскую открыть собирался минут через сорок, не раньше. Другой находился неподалёку, что при моей скорости передвижения составляло-таки минут пятнадцать ходу. Короче говоря, через сорок минут с момента нашей встречи я сидела в кафе в «Пассаже», выпивая очередную чашку кофе, а сапожник за углом чинил мой сапог. Вид дамы с пылающими волосами, обутой в один сапог, вызывал лёгкое оживление глазеющей по сторонам публики, не слишком выбиваясь, впрочем, из общего приподнятого предрождественского настроения.

Мой собеседник пил сок и пялился на меня, почти не моргая. Стоило ему узнать, что я приехала из России, как к двум основным темам нашей беседы (какая я красивая и почему бы нам не поехать куда-нибудь вдвоём немедленно) прибавилась ещё одна – русские женщины необыкновенны и душа их таинственна. Рассуждая о таинствах русской женской души, он смотрел в разрез моей не слишком короткой, но всё же открывающей колени кожаной юбки, так что оставалось предположить, что душа эта тоже находится где-то неподалёку. Та часть его организма, которую в иных кругах принято называть мужским достоинством, жила своей жизнью и доставляла хозяину массу неприятностей. Выглядело это так, как если бы в брюки молодого человека ненароком забрался хомячок и резвился там в своё удовольствие. В конце концов, юноша извинился и, взявши с меня твёрдое обещание его непременно дождаться, удалился в туалет. Когда минут через десять он вернулся, хомячок подуспокоился и мне удалось  перевести разговор на более нейтральные рельсы.

Мы с интересом обнаружили, что наши литературные вкусы во многом совпадают. Романы Эко чересчур умственны, хотя его короткие рассказы и фельетоны просто великолепны. Кишона оба нашли скучноватым. «Сто лет одиночества» Маркеса книга, безусловно, гениальная и хотя его же «Любовь во времена холеры» тоже очень хороша, но до первой книги ей далеко. Однако Маркес, с его любовью и одиночеством, оказался темой небезопасной и мотивы женской красоты и русской таинственности зазвучали снова, так что тему опять пришлось менять. Оказалось, что работаем мы в одной фирме – на ней, впрочем, много тысяч человек работает – и мы обсудили некоторые интересные детали холодной прокатки и оцинковки стали. Очень подходящая тема для охлаждения пыла разного рода... Время шло уже к одиннадцати, сапог был починен, а материнский долг напоминал про пиццу и голодного ребенка, который вот-вот вернётся домой. Молодому человеку было позволено записать свой телефон на нашедшемся у меня в сумке обрывке старого конверта и велено убираться восвояси. Совсем уж без телесного контакта обойтись не удалось, так что в щёку он меня на прощание всё-таки поцеловал.

Уф. Теперь мне оставалось только зайти в «Шпар», находящийся тут же в «Пассаже», купить пиццу и немедленно отправляться домой. Проходя по рыбному отделу, я почувствовала, как кто-то ухватился за рукав моей шубы и чей-то слегка надтреснутый голос произнёс очень прочувствованно: «Милая дама, Ваше лицо мне так знакомо...». Ну как ему удалось разглядеть моё лицо из-за спины?!

Я обернулась. Передо мной стоял человек лет семидесяти, ростом чуть повыше моего плеча, в лихо посаженном набекрень вишнёвом берете. Самое смешное, что мне его лицо тоже было знакомо и почему-то связывалось с городским театром, где работает много моих друзей и приятелей. Оказался он бывшим капельмейстером театра, с год назад вышедшим на пенсию и работающим теперь эпизодически там и сям с разными оркестрами. Свой хор у него, впрочем, тоже имелся.

Мы быстро перебрали нескольких общих знакомых, среди которых оказалась и моя лучшая подруга Валентина, великолепное меццо-сопрано, гастролирующая сейчас где-то в Швейцарии, и гениальный русский пианист Саша, умерший уже почти два года назад, и одна бывшая московская интеллектуалка, разгоняющая свой линцский сплин игрой на арфе в одном из его самодеятельных оркестров. После чего тема нашей беседы, превратившейся незаметно в монолог господина капельмейстера, покатилась уже по каким-то совсем извилистым дорожкам и примерно через полчаса я вдруг обнаружила, что выслушиваю историю большой любви своего собеседника к одному чешскому музыканту. Музыкант этот, впрочем, после нескольких лет совместной жизни бросил его ради какого-то русского, с которым и жил в Праге, пока не умер от рака в возрасте 51 года. Зато теперь урна с его прахом принадлежит господину капельмейстеру и, следовательно, больше они уже никогда не расстанутся.

Уважение к сединам удерживало меня от резкого поведения, хорошо интонированный голос действовал гипнотически, а запах свежей рыбы я вообще очень люблю, так что простоять там я могла бы и до закрытия магазина, если бы не повторяющийся рефрен о таинственной и непостижимой русской душе. В душе этой что-то кликнуло и она, в своём таинстве, каким-то образом связала нового знакомого, престарелого дирижера, с недавним знакомым, молодым металлургом, а оттуда непостижимо так перекинулась вдруг на пиццу и голодающего дома Петьку. Материнский долг взвыл наподобие иерехонской трубы, и я очнулась. Несколько раз подряд изложивши своему собеседнику мне самой уже изрядно поднадоевшую историю про пиццу, ребенка и материнский долг, а также пообещав прийти петь у него в хоре (сразу же за углом, нужно только перейти главную площадь и даже не доходя до Ледерерштрассе, по левой стороне, будет один дом, на нём ещё что-то написано, так вот прямо там, каждую среду, в девятнадцать тридцать...), мне удалось, наконец, откланяться.

Взглянув на часы, я мысленно охнула – второй час. Петька уже больше часа дома, пицца ещё не куплена и что вообще я делаю так долго в этом магазине?! Чтобы хоть как-то оправдать своё здесь присутствие, я немедленно набросала в тележку всего подряд и две пиццы, выстояла огромную (последняя суббота перед Рождеством!) очередь в кассу, строго отразила попытки своего соседа по очереди завести со мной разговор (а ведь сердце кровью обливалось! Я его ещё на той неделе заметила, когда мы тоже рядом в очереди стояли...), заплатила в кассу и вышла из «Шпара».

Уф. Теперь мне оставалось только подняться один пролёт на эскалаторе, выйти на Ландштрассе и постараться дойти до дому, что при обычных условиях заняло бы минут семь-восемь, по возможности не ломая каблуков. Выйти-то на Ландштрассе я вышла, а вот ни одного шага по ней сделать мне так и не удалось. Поскольку какой-то двухметрового роста мужчина очень энергично обнял меня, чуть не оторвавши при этом от земли, и заявил громогласно: «Я так и знал, что мы с Вами обязательно снова встретимся!» Моя сумка с продуктами упала на тротуар, колени предательски задрожали и тут во мне что-то сломалось - слава Богу, не каблук... Просто я вдруг поняла, что планирование – по крайней мере, на сегодня – дело совершенно бессмысленное и мне только и остаётся, что плыть по течению.

Осторожно высвободившись из объятий и сделавши небольшой шаг назад, я принялась рассматривать своего очередного попутчика по плаванию в житейском море. Больше всего он походил на худого грустного медведя, преждевременно вырванного из зимней спячки и волею судеб перенесённого зачем-то в самый центр Линца, с его праздничной суетой, толпами подвыпивших жителей, мигающими огнями, нежной и почему-то немного печальной музыкой, запахами горячего вина, жареного сыра и сладких орехов... Встрепанная масса вьющихся полуседых волос, добрый и печальный взгляд, левый глаз дёргается постоянно, а правая щека – только время от времени. Лицо знакомое.

В памяти смутно всплыло: май (или это был июнь?), вечер, трамвай, я еду с работы домой... Мой визави заводит разговор, и минут десять мы оживлённо обсуждаем то, что обоих в данный момент больше всего интересует – а именно, австрийское патентное законодательство. Мой попутчик как раз собирается заявить патент, пытаясь при этом не нажить проблем со своим работодателем, я же пару месяцев назад свой патент заявила и соответствующие проблемы уже нажила, так что поговорить нам было о чём. Доехав до главной площади, я попрощалась и вышла из трамвая.

Ага, значит изобретатель. Но глаз, кажется, раньше не дёргался. А щека? И похудел он килограммов на двадцать... Да это же мне знак Божий – выбросить немедленно из головы все надежды на получение денег за свой патент! А то хуже будет.

Всё-таки человеческий мозг очень странно устроен. Сидишь себе, работаешь, зарплату получаешь, уравнения решаешь, программы пишешь... Тишь, гладь, Божья благодать. И вдруг видишь – да ведь решать-то ничего не нужно. Решение – вот оно! Простое, красивое, быстрое. И не только для этой задачи, но и для целого класса задач, так что и сталь прокатывать можно, и фольгу алюминиевую, и медный лист какой-нибудь... Короче, муза творчества посетила тебя и стал ты, таким образом, изобретателем. Что это: Подарок? Наказание? Проверка нервной системы на устойчивость?..

Ответ зависит от состояния конкретной нервной системы. Я однажды уже рассказывала про сложности, возникающие при попытке опубликовать какой-нибудь новый теоретический результат – а ведь там речь идёт, как правило, лишь о приобретении широкой известности в узких кругах. Изобретение же означает деньги, причём в моём случае – весьма и весьма солидные. Так что основным немедленно становится вопрос о том, кто именно их получит. Как говорится, изобретение нужно всем, изобретатель – никому... При помощи двух знакомых адвокатов, одного элегантного трюка, приведшего в восторг их обоих (сама придумала!), и моего бойцовского характера мне удалось остаться в числе изобретателей. Владельцем изобретения стала, однако, моя фирма и теперь мне предстояло торговаться насчёт теоретически положенных мне по закону денег. До теоретических денег дело, впрочем, пока не дошло, а дошло оно только до моего очень даже практически возможного увольнения – и причём в самом скором времени. Нервная система моя пришла от всего этого в полную негодность, бойцовских качеств сильно поубавилось, а нервный тик моего встрёпанного собеседника показывал, что хуже тоже бывает...

Поток моего сознания был прерван вопросом официанта, чего именно желает выпить дама, и я с лёгким удивлением отметила, что мы как-то незаметно оказались в «Аркаде» и сидим в том милом кафе, где бар такой высоты, что оно даже однажды попало в книгу Гиннеса. Шуба моя лежит на соседнем стуле - я так всегда делаю, когда хочу показать, что засиживаться не собираюсь, а медведь-изобретатель рассказывает о том, как его ещё в августе выгнали с работы, и как туго идёт дело с дележом будущих доходов, и во что обходится адвокат... Сознательно я в беседу почти не включалась, хотя рассказала и о том, в каких случаях можно пользоваться услугами бесплатного профсоюзного адвоката, и о том, что сама ожидаю увольнения через пару месяцев. В некоторый момент в каком-то полусне я вдруг услышала свой собственный голос, излагающий основы теории кодирования, которую мой собеседник пытался использовать для ещё одного своего изобретения, связанного, кажется, с применением светодиодов для каких-то измерений. Битому, как известно, неймётся.

Мысли мои плавали в густом тумане независимо от произносимых мною слов, пытаясь образовать ещё не поддающуюся осмыслению простую и чёткую структуру, причём присутствие моего собеседника непонятным образом стимулировало процесс. Был тут и голодный Петька (вот выгонят с работы – и пиццу не на что будет купить), и моё принесшее столько проблем изобретение (а всё-таки красивую штуку я придумала! Эти умники из Кэмбриджа почти десять лет бились – и не додумались), и мои новые сапоги (эх, лучше бы деньги отложила на чёрный день), и этот специальный патентный адвокат (мне ещё не знакомый), о котором с таким воодушевлением рассказал в некоторый момент медведь-изобретатель... 

И вдруг не стало больше никакого тумана, а было совершенно простое и очевидное решение, которое позволяло мне либо сохранить работу, либо существенно увеличить мои шансы на получение приличной суммы за патент. А при удаче – и то, и другое вместе. И как же я раньше не додумалась? Нужно немедленно позвонить патентному адвокату и договориться о встрече. Мысль о том, что ни в обычную, ни тем более в предрождественскую субботу никакие адвокаты не работают, просто не пришла мне в голову. Взглянув на часы (половина шестого!), я стремительно распрощалась с собратом-изобретателем и вприпрыжку отправилась домой, чтобы успеть позвонить до шести вечера. И каблуки не подвели, и адвокат оказался в конторе. Что, интересно, он там делал? Похоже, моего звонка ждал. И время для меня у него нашлось, и идею мою он оценил, и стоить мне это будет совсем недорого...

А потом дело уже опять шло к полуночи, возбуждение от совершенно сумасшедшего первого дня моих рождественнских каникул не давало уснуть, а сильно приободрившийся внутренний голос тарахтел без умолку о том, что от рождественнских каникул осталось всего две недели, а ещё столько всего нужно сделать! Вычитать корректуру книги и отослать её, наконец, в издательство; подготовить документы по налогам; написать письмо Кому; разобраться с рисунками для Татьяны; сбросить три, нет, лучше четыре килограмма...

Я немедленно принялась планировать. 

фото: Depositphotos.com/FOTODOM