Ночь проводник Салтыков провёл на Басманной, у одной Лилии.
Танцевали неглиже, обнимались под торшером, кушали фрукты. Пили что придется.
Но хорошо после полуночи — неожиданно и некстати! — позвонил муж из Внукова: сюрприз, я прилетел! Зайка, жди, скоро буду!
«Вот это уже не просто невезение, — имел право подумать Салтыков, ища носки и натягивая джинсы. — Какая-то банальщина! Просто глупая драма!»
Он отправился на станцию, но свой вагон не нашел.
Хотя ему казалось, что он вроде точно покинул мехсекцию на этих путях. И где теперь ее искать?
Сортировочная станция — это стрелки, семафоры, брань, сухомятка, гудки тепловозов. А еще прожекторы, мокрые рельсы, башни, колесные пары. Сам черт в ней не разберется. Кого хочешь с ума сведет. И куда там тебя спустят, с какой горки и на какую покатят, знает только Бог и диспетчер.
Но диспетчер человек, и может напутать.
С пассажирами такое случается редко.
У нетрезвых проводников — сколько угодно.
Тем временем Бессонов, врач неотложки, отдежурив на Скорой, ждал последнюю электричку.
Он глазам не поверил, когда вместо электрички на путях соткалась фигура в пальто, шляпе и с кейсом в руке. Озаренная фонарем фигура двигалась по шпалам, так сказать, нежной поступью надвьюжной.
Поравнявшись с платформой, незнакомец, придерживая шляпу, молвил:
— Извините, правильно ли я иду в Москву?
— Нет, неправильно, вы идете из Москвы, — устало произнес Бессонов. — Давайте руку, сэр и залезайте сюда, а то скоро поезд.
Едва взобравшись на перрон, путник сразу объявил, что Бессонов спас ему жизнь. Поэтому он есть герой России, едрён патрон. Не то что некоторые. Другой бы плюнул: мало ли пьяных придурков бродит ночью по шпалам?
Доктор Бессонов хотел возразить, что Салтыков не придурок, а их встреча случайна. Но проводник не слушал.
И хотя спасли не его самого, — развивал риторику Салтыков, — а именно то, что осталось от его невезучей жизни, неважно. Он его должник и мечтает Бессонова отблагодарить.
В этом смысле его кейс вмещает четыре бутылки водки. А если повезет и отыщется его вагон, закуски будет навалом.
Трудовая книжка Салтыкова давно не нравилась кадровикам.
Что-то в ней не срасталось.
А когда в судьбе трудящегося что-то не срастается, и кадровик не может его раскусить, он может дойти до невроза.
И в самом деле, люди добрые, зачем мужику с дипломом Института международных отношений железная дорога? Судим? Вроде отметок нет.
Салтыкову совали анкету, интересовались, не псих ли на учете, нет ли поражения в правах. Может, нелегал из азиатов или еврей?
Он отвечал, не судим, не азиат и не еврей. А если что, пусть спросят маму в Расторгуеве.
Еще недавно служба во внешней торговле шла как по маслу. До тех пор, пока Салтыкова не застукали в Скандинавии на измене невесте, дочери торгпреда, с местной дамой. Карьера рухнула, едва начавшись.
Взяли Салтыкова с испытательным сроком. И он как проводник первым рейсом повез в Артек школоту: от тринадцати до пятнадцати.
Плацкартный вагон ходил ходуном.
Не успели родители утереть слезы, а поезд тронуться, — детки потребовали пива.
Салтыков продал им весь запас: ну пиво же?
Детки посылали докупать.
После каждой станции он, волнуясь, считал их, как гусей.
В Адлере хватились двоих, бросились искать по туалетам и тамбурам. Но парочка спала в обнимку на багажной полке.
Разразился скандал.
Проводника отлучили от скорых поездов.
Вместо подогретых пивом тинейджеров Салтыков стал возить замороженные туши парнокопытных.
Разъезжая по просторам родины, он не мог взять в толк, отчего саратовскую свинину везут в Омск, а омскую в Саратов.
Но не спорил.
Он набил купе книгами, переводил Сигрида Унсета и «Старшую Эдду».
Он полагал для себя иную судьбу, чем бродить между ледяных туш, подметать вагон и следить за уровнем охлаждения.
Однако он не мог предвидеть другое: до какой благостной степени телятина, — а особенно баранина! — действовали на людей. От начальников станций до весовщиков.
При виде кусища мяса в пергаменте с бечевой скорбные очи служивых теплели. Их руки сами тянулись к перу, а перо к бумаге, — с готовностью подписать любой акт об усушке или утруске.
На сортировке вагонов холодильник ставили поближе к станции. Чтоб не терять из виду и начальство не напрягать.
Полиция на халяву жарила с ним шашлыки. Мясцо легко обменивалось на спирт. Открывало двери кабинетов. При желании его вагон вообще могли прицепить к любому составу и отправить куда угодно.
Хоть даже и в Китай.
Только нахрена нам Китай? Там своего хватает.
Бессонов с детства любил все железнодорожное, бродил по вокзалам, рисовал паровозы. Ему была подвластна логика сортировочного хаоса. Поэтому он легко провел Салтыкова к его мехсекции — дикими тропами между пакгаузов и гор металлолома.
Встреча с родным вагоном вызвала у проводника приступ эйфории:
— Наконец-то, едрён пень!
Он налил Бессонову уже в тамбуре, и на радостях прочел ему и вагону свежий перевод из «Старшей Эдды»:
— Было нас трое ко всем беспощадных! За Сигурдом вслед страну мы оставили! Каждый правил своим кораблем, когда на восток судьба привела нас!
Между тем винтажная кукушка ходиков на Басманной прокуковала трижды, когда муж Лилии предъявил ей обнаруженный в ванной ремень.
Как неопровержимое, сука, доказательство!
Лилия была в шоке. По пряжке с Юрием Долгоруким она сразу же узнала ремень Салтыкова. Поскольку сама же его и расстёгивала.
Объяснение типа что может третьего дня ремень забыл сантехник, мужа не устроило.
Поэтому он неспешно допил водку. С отвращением закусил сельдью — под луком и картофелью в мундире, которую Лилия готовила, собственно, для Салтыкова. Порвал все фото и свидетельство о браке.
Когда же кукушка прокуковала четыре раза, Лилия зарёванная, простоволосая, в шубейке почти на голое тело, вызвала Яндекс-такси и выскочила на Басманную.
— Вам куда?
— Спросите что-нибудь полегче!
И включив смартфон, она погрузилась в тайны геолокации.
За окнами вагона шел снег.
Стейки шкворчали в сковороде.
После первой на бруньках Бессонову показалось, что лучшего места чем этот вагон не существует в мире. А может быть, таким и бывает счастье? И получается, что даже нечего его искать.
Салтыкова же распирало прочесть что-нибудь из своих переводов. И он выбрал «Краткую песнь о Сигурде»:
— Сидя под вечер около дома, так, не таясь, дева сказала: «Будет Сигурд в объятьях моих, юный герой, или умрет!»
В этот момент раздался дикий грохот. Стучали по вагону, и может быть, даже ногой.
Салтыков побежал проверить, кто стучит, и с недоумением впустил Лилию.
Лилия выглядела усталой и заснеженной, как пьяная Снегурочка. По щекам текла тушь от ресниц.
— Я звоню, звоню, ёж макинтош, а ты трубку не берешь! — сказала Лилия, отчего-то в рифму.
— Телефон на зарядке.
Едва подняли тост за женщину, по-офицерски, — в поезде вспыхнули плафоны, что-то загудело, зажужжало, дёрнулось, и за окном поплыли корпуса кирпичного завода.
— Что это? — не без тревоги спросила женщина Лилия, пытаясь встать. — Куда мы едем? Я имею права знать, Салтыков! Я настаиваю!
— Не кричи, Лиля, ничего особенного, — сказал Салтыков. — Это наш вагончик тронулся. Следующая станция Калуга товарная.
Застучали колеса.
Поезд, как поётся, мчался в чистом поле.
Проезжая Апрелевку, они еще сомневались.
А под Малоярославцем, — когда почали перцовую под бараньи котлеты, — решили, что никто их дома не ждет.
Впрочем, у них и дома-то нет.
Есть только перст судьбы, который свел их в этом рефрижераторе.
Бессонову надоело мотаться по городу на Скорой — за такие копейки, что не выдержала жена и ушла, забрав таксу.
Лилия не хотела возвращаться на Басманную, так как это была наследная квартира мужа до брака, без шансов.
А Салтыков тем более никуда не спешил из своего вагона, в котором разъезжал с веселой компанией замороженных полутуш.
Когда закончилась баклажка спирта, и поезд вырвался на просторы Транссибирской магистрали, Лилия тяжко призналась Салтыкову, что пусть Салтыков не удивляется, но она любит не его, а доктора Бессонова. Отчего и перебралась в его купе.
Такие дела.
Молодые сошли на станции Новосибирск-Главный, где жила родня Лилии, и растворились в метели.
Салтыков закончил перевод «Старшей Эдды» уже где-то под Владивостоком.
Он вернулся в Москву, уволился из железных дорог и задумал роман.
Чем он закончится, Салтыков не знал.
Зато знал, с чего начнется.
Именно с той ночи, когда проводник мехсекции отправился по шпалам искать свой вагон.
фото: АО «Коммерсантъ/FOTODOM
