Роман 15-летней Уны О’Нил и 21-летнего Джерома Сэлинджера продолжался лето и осень 1941 года. «И это Уна вдохновила Сэлинджера на эпохальный «Над пропастью во ржи», − убеждён писатель Фредерик Бегбедер. История любви этих двух людей, проживших жизни, полные тайн, − в его новом романе «Уна & Сэлинджер», издательство «Азбука»
Дж. Д. Сэлинджеру оставалось жить ещё три года, когда мы с Жан-Мари Перье поехали к нему в Корниш, штат Нью-Гэмпшир, чтобы снимать документальный фильм. Идея была столь же абсурдна, сколь и банальна, − пробиться к писателю, слывущему величайшим в мире мизантропом. В 1953 году автор романа «Над пропастью во ржи» поселился на ферме среди лесов Новой Англии. Он ничего не публиковал с 1965-го − года моего рождения. Не давал никаких интервью, не допускал к себе фотографов и отказался от всяких контактов с внешним миром. А я как раз и воплощал внешний мир, собираясь вторгнуться в его личное пространство с камерой высокого разрешения. Зачем?
Я и сам тогда не знал, но моя тяга к этому старику была как-то связана с нарастающим отвращением к ровесникам. Сэлинджер, как и я, любил девушек намного его моложе. Во всех своих романах и новеллах он давал слово детям и подросткам.
Они символизировали утраченную невинность, никем не понятую чистоту; взрослые же были все сплошь безобразными, тупыми, скучными, авторитарными, погрязшими в материальном комфорте. Лучшие из его новелл − те, в которых он использует детскую речь, чтобы выразить своё отвращение к материализму.
Дж. Д. Сэлинджер
Он − писатель, давший самое точное определение современному миру − миру, разделённому на два лагеря. С одной стороны, серьёзные люди, отличники в галстучках, старые буржуа, которые ходят на работу, женятся на пустоголовых домохозяйках, играют в гольф, читают эссе об экономике и принимают капиталистическую систему такой, какая она есть.
А с другой − незрелые подростки, грустные дети, навсегда застрявшие в первом классе лицея, бунтари, свободные, бедные, одинокие, грязные и несчастные. Короче − вечные смутьяны, которые думали, что протестуют против потребительского общества, а на самом деле заставили западные страны обрасти долгами за последние шестьдесят лет и способствовали продаже товаров широкого потребления, начиная с 1940-х годов, на миллиарды долларов (диски, романы, фильмы, телесериалы, одежда, женские журналы, жевательная резинка, сигареты, открытые машины, алкогольные и безалкогольные напитки, наркотики − всё, что рекламировалось дерзкими маргиналами как мейнстрим). Мне было необходимо встретиться лицом к лицу с основоположником инфантильного фантазма, заставляющего мечтать наш продвинутый мир. С лёгкой руки писателя Сэлинджера люди больше не хотят стареть.
Мы взяли напрокат крытый грузовичок и отправились в путь по зелёным холмам. Нам всем в грузовичке было не по себе − и режиссёру Жан-Мари Перье, и продюсеру Гийому Рапно, да и мне тоже. И почти в самом конце я не смог выйти из машины. Я представил себе старого Сэлинджера (тогда 88-летнего): он размышляет, сидя под навесом у поленницы в кресле-качалке, а рядом кошки точат когти о старые подушки... Ни один человек не имел права нарушить такую безмятежность.
Чтобы получить прощение за то, что отступил в нескольких метрах от цели, я пригласил свою команду пообедать в любимом ресторане Сэлинджера «Лу». Там, на стене, я увидел фотографию Уны О'Нил. Когда мы вышли из ресторана, меня затрясло. Я думаю, что это Уна вдохновила роман, который навсегда запретит нам стареть.
Манхэттенский романс
...Уроженец Нового Орлеана, молоденький блондинчик с высоким, пронзительным голосом непрестанно улыбался, сопровождая трио it-girls: Глорию Вандербильт, Уну О’Нил и Кэрол Маркус.
Ему исполнилось 16 лет, звали его Трумэн Капоте, а сцена происходила по адресу: Восточная Третья, угол Пятьдесят Третьей улицы, «Сторк-клуб». В этом же баре, на другом конце зала, молодой человек ростом метр девяносто молча смотрел на шестой столик. Джерому Дэвиду Сэлинджеру был 21 год. Он ещё жил у родителей. Его отец был евреем, разбогатевшим на торговле кошерными сырами и копчёным мясом. Пока ничто не предвещало Джерри судьбы изобретателя вечной юности в кредит.
Уна была самой робкой из троицы. Наименее яркой из компании. Но отнюдь не наименее притягательной. Дж. Д. Сэлинджер подошёл к их столику. Он всегда чуть-чуть сутулился, чтобы не слишком возвышаться над другими: он был не только выше, но и старше всех.
− Подвиньтесь, девочки, − скомандовал Трумэн, − дайте, наконец, место Джерри.
...Джерри Сэлинджер говорил очень тихо и монотонно, надеясь, что остальные за столиком его не услышат. Он обращался к Уне так, будто они одни на целом свете, и в каком-то смысле в тот вечер так оно и было. Когда поздним вечером Дж. Д. Сэлинджер пешком возвращался к родителям, грустная улыбка Уны запечатлелась уже не только в его памяти, но и на каждом доме Парк-авеню. Он вглядывался в её удлинённое лицо в витринах. В следующие недели он заново переживал каждую секунду того вечера...
Дочь нобелиата
Во Франции Юджин О’Нил слегка подзабыт. За что такое пренебрежение этому хмурому и усатому драматургу, пересадившему скандинавский реализм на почву Соединённых Штатов?
Жизнь Юджина О’Нила − сплошная трагедия. Само собой разумеется, его искусство на него похоже. Если перечислить все его несчастья, невольно простишь ему угрюмый нрав. Родился он в Нью-Йорке в 1888 году, сразу после смерти старшего брата двух лет от роду (Эдмунда) от недолеченной кори.
Его мать Элла О’Нил так и не оправилась от этой утраты, а после рождения Юджина стала морфинисткой: в ту пору врачи легко прописывали тяжёлые наркотики, чтобы облегчить молодым матерям родовые муки. Его отец, ирландец, был актёром, пил, чтобы забыть смерть старшего сына. В пагубном пристрастии матери Юджин винил себя: всё детство отец твердил ему, что мать начала принимать наркотики сразу после его рождения.
Юджин О’Нил пытался покончить с собой в 1912 году, в 24 года. После этого он стал пить виски наравне с отцом. А потом, в 1917 году, как-то вечером в Нью-Йорке, в задней комнате бара под названием Hell Hole («Адова дыра»), он встретил Агнес Боултон. Она, как и он, хотела стать писательницей. Пока же пописывала статейки в журналы и изредка пристраивала новеллку в стиле pulp fiction. Общая подруга их познакомила.
В тот вечер Агнесс на всю жизнь запомнила фразу, которую произнёс на прощание Юджин О’Нил. Глядя ей прямо в глаза, он сказал: «Отныне я хочу каждую ночь моей жизни проводить с вами. Говорю это от чистого сердца. Каждую ночь моей жизни». Агнес поверила ему. В том же году они поженились. Узнав, что Агнес беременна, он запил и не просыхал все девять месяцев.
Их дочь Уна родилась 14 мая 1925 года на Бермудах. Она унаследовала прямой носик матери и чёрные глаза отца. Юджин нашёл её очень красивой, но вскоре счёл, что её плач не даёт ему спокойно писать. Для Юджина О’Нила дети были препятствием творчеству. Творением, мешавшим творить.
Беременная Агнес становилась ему соперницей, ибо он тоже должен был разрешиться своим произведением. Покуда Агнес была занята исключительно им, Юджин был счастлив. После рождения Уны и двух сыновей он думал лишь об одном − бежать. Добро пожаловать в семью Уны.
Обещание, данное Агнес, Юджин О’Нил держал недолго. Он перестал видеться с детьми после того, как бросил Агнесс ради некой актрисы, когда Уне было два года. На протяжении всех 30-х годов она пыталась связаться со своим гениальным отцом. Её многочисленные письма с просьбами о встречах эффекта не возымели: мачеха отвечала, что отцу надо сосредоточиться на работе.
Однажды Юджин О’Нил написал сам: «Мы слишком давно не виделись». Уне было тогда четырнадцать. Получив приглашение на обед в Тао-хаус, новое имение отца, Уна потеряла сознание за столом. Так чего удивляться, что, когда Уна встретила кого-то, столь же знаменитого, как её отец, кто говорил с ней и был не против, чтобы она его слушала, она тотчас решила пожертвовать для него всем? Рецепт счастья очень прост: всего лишь вывернуть наизнанку несчастье.
Но до этого мы ещё не дошли...
Пока что Уне вот-вот исполнится шестнадцать, она проводит лето 1941 года с братом и матерью на побережье в Нью-Джерси, в местечке под названием Пойнт-Плезант, к югу от Нью-Йорка. Здесь-то Сэлинджер и увидится с нею снова.
Душа несчастливой истории
Летом 1941 года он наносит визит подруге матери Уны О’Нил, Элизабет Мюррей, с братом которой он был знаком в лицее. Спустя несколько месяцев он вновь хочет увидеть Уну, её ангельское личико, высокие скулы, лукавые ямочки и глаза испуганной лани. Они сидят в баре на берегу моря с Элизабет и Агнес, матерью Уны. Потом они идут вдоль пляжа к пирсу. Атлантический океан по-прежнему рокочет и создаёт шумовой фон: очень удобно, чтобы заполнять паузы...
Как милы эти двое и до чего же мне нравится воображать их на террасе старого дома в Нью-Джерси, под луной, дробящейся вдали в океане... Они прямо напротив, и я не могу на них насмотреться, пусть семьдесят лет отделяют меня от этого вечера 1941 года, пусть их нет в живых, я вижу, как они кружат в танце и целуются, словно кусают спелые плоды, истекающие соком... Целоваться и ссориться − таков секрет счастья.
Позвольте мне процитировать фразу из новеллы Сэлинджера, опубликованной в журнале «Эсквайр» в 1941 году, называется она «Душа несчастливой истории». Love is a touch and yt not a touch. Её сложно перевести. «Любовь − это взять или не взять? Дотронуться или не дотронуться?» Могу сказать, это одно из лучших определений любви, и звучит оно лучше по-английски. И напоминает название романа Хемингуэя To Нave and To Have Not.
«Любовь − это иметь и не иметь»
Когда Вертер случайно касается ножки Шарлотты, он делает это не умышленно: это, так сказать, считается и в то же время не считается. Любовь рождается от невольной ласки, от неподвластного нам движения. Любовь − это делать вид, будто вам плевать, хоть вам и не плевать. Искать себя не находя. Такая игра, если усвоить её правила, может занять целую жизнь.
Влюбиться − значит нажить на свою голову новую проблему, требующую решения. Позвонить ей, написать письмо? Как увидеться с нею вновь, не показавшись назойливым? Как снискать восхищение балованного дитятка, которым восхищается Весь-Нью-Йорк? Вот о чём думал Джерри после той, второй их встречи.
Потом оба вернулись в Нью-Йорк, провели осень и зиму 41-го флиртуя. Впервые и он, и она считали себя парой, однако за руки при друзьях не держались. Первая любовь редко бывает самой удачной, самой совершенной, но она остаётся... первой.
«У неё был только один недостаток: она была совершенна. А в остальном она была совершенна», − позже напишет Трумэн Капоте об Уне О’Нил, своей подруге детства. Это правда: бедой Уны было её совершенство.
Она так тщательно маскировала свои страхи чрезмерным очарованием, что рисковала однажды буквально взорваться (что и случилось с ней в пятьдесят два года). Джерри же был далёк от совершенства: характер скверный, а амбиции непомерные. Он был собственником, мегаломаном и злюкой.
Пора абсолютного и безоблачного счастья продлилась у них всего несколько недель, после чего Уна начала тяготиться этим верным рыцарем, предъявляющим на неё права, а он − понимать (раньше, чем это дошло до неё), что их вкусы, их чаяния, их образы жизни попросту несовместимы. Он не мог с этим смириться, но он не был слеп и в глубине души понимал, что Уна, брошенная отцом, никогда никого не полюбит.
Красивая девушка, окаменевшая от нелюбви, − вот, пожалуй, худшее из унижений, что могут выпасть на долю мужчины.
...1941 год. Когда приближается война, возможны только две здравые реакции:
веселиться напропалую, пока ещё есть время, или спрятаться в надёжном месте с запасом продовольствия и оружием.
Джером Сэлинджер выберет третий вариант. Призванный в армию, ибо президент Рузвельт сделал военную службу обязательной, он мог бы уклониться от воинской повинности по состоянию здоровья: на медосмотре армейский врач диагностировал у него сердечную недостаточность.
Но вместо того, чтобы воспользоваться везением и получить белый билет, Джерри настоял на своём и добровольно явился на призывной пункт. Джерри хотел также доказать своё мужество, чтобы вырасти в глазах Уны. Он уже видел себя этаким красавцем в военной форме, прощающимся на пристани с заплаканной наречённой на фоне дымящего трубами корабля, удаляющегося к югу Англии. Но всё произошло не совсем так, как он планировал. Уна не пришла с ним проститься.
В их последний вечер она сообщила, что уезжает в Лос-Анджелес.
Мать Уны перебралась в Голливуд, где надеялась продать свои писания продюсерским компаниям. Отъезд Уны в Лос-Анджелес был предсказуем, но для Джерри, ослеплённого войной, стал неожиданностью.
Затянувшийся дебют
Джерри сделал свой выбор: ушёл на войну. Он, конечно, догадывался, что она его не дождётся. И всё же сердце его разбилось, когда она нашла ему замену. И он ошибся в Уне: она якшается с несчастными богатыми девочками, но сама она не из их числа. Её мать живёт в trailer park в Лос-Анджелесе, а отец − давно отрезанный ломоть.
Уне только и нужно было, чтобы её утешили, обласкали, приютили. Это одинокое дитя в Нью-Йорке искало защитника, кого-то, кто позаботился бы о ней, подобно кошке, которая делает вид, будто гуляет сама по себе, но требует свою мисочку с молоком в урочный час. Она не могла довольствоваться воинственно настроенным юнцом, отлучённым от родины солдатом, сумрачным писателем и уж тем более травмированным ветераном... Но, чтобы понять это, надо было быть как минимум на двадцать лет старше.
Итак, Джерри отправился в казарму, а Уна О’Нил села в поезд и поехала к матери в Голливуд. Там на свадьбе Глории Вандербильт Уна нашла себе хорошего агента, Минну Уоллис, женщину, десятью годами раньше открывшую Кларка Гейбла.
А теперь я предлагаю вам отчаянно современный опыт. Зайдите на YouTube.com и наберите Oona O’Neill. Поисковик выдаст вам чёрно-белую картинку, Уну, повязанную косынкой, вот она. Вы можете оживить Уну О’Нил, кликнув на «play».
Уне 17 лет, и она только что приехала в Голливуд. 1942 год. Сокровище, которое вы сейчас увидите, − первый и последний актёрский опыт Уны О’Нил. Это кинопроба, снятая Юджином Френке для фильма «Девушка из Ленинграда», − на этот проект уже дала согласие Грета Гарбо.
Уна должна была играть русскую девушку Тамару, отсюда эта косынка. Ну вот, вы увидели Уну. Согласитесь, она буквально пожирает экран. Камера влюблена в её детские черты. Её хрупкость как магнитом притягивает взгляд. На этих редчайших кадрах Уна О’Нил оставляет далеко позади Одри Хепберн в амплуа трепетной лани, затмевает Полетту Годдар с её нескрываемой печалью, Грету Гарбо с её горделивой томностью, Марлен Дитрих с её ядовитой холодностью, потому что она естественнее и проще. Её утончённость не наигранна, она не прилагает для этого ни труда, ни усилий; наоборот, она как будто постоянно старается не привлекать внимания, и это лучший способ завладеть им всецело.
Она могла бы сделать колоссальную карьеру, стать звездой, иконой, всемирной и бессмертной. Что же произошло? Здесь мы вступаем в тайну Уны, основу её величия: через несколько недель после этих поразительных проб она окончательно и бесповоротно поставит крест на всех мечтах о карьере в кино.
Результатов проб у Юджина Френке ещё не было, и Минна Уоллис устроила обед, чтобы представить Уну величайшему гению мирового кино. Чарли Чаплин, которому было тогда пятьдесят четыре, пришёл к Минне раньше времени.
«Вот что пишет Чаплин в своих мемуарах: «Я увидел лучезарную красавицу, очаровательную, слегка загадочную и обольстительно нежную»
Он сразу понял, что эта девушка сыграет важную роль в его жизни. Чаплин любил молоденьких девушек и нажил из-за этой склонности массу проблем: суды, скандалы, сплетни. Его второй женой была Лилит Макмюррей, в двенадцать лет сыгравшая роль ангела в фильме «Малыш»: она забеременела от него в пятнадцать, а на момент их тайного бракосочетания в Мексике ей было шестнадцать, а ему тридцать пять.
Американская пресса едва не растерзала его тогда, и с тех пор он проявлял бдительность, когда ему нравилась молодая женщина. Однако спокойствие Уны его успокаивало: эта девушка не пыталась продать себя как товар или привлечь его, хлопая ресницами. Она была хорошо воспитана и скромна, а это всё, что ему требовалось после тридцати лет семейных разочарований: немного искренности и простодушия.
После обеда у Минны Уоллис Чаплин пригласил Уну на уроки актёрского мастерства в свой дом на Саммит-драйв. Уна сразу подружилась с сыновьями Чарли, её ровесниками (Чарльзом-младшим и Сиднеем). Но глаз она не сводила с их отца...
Известие о новом романе Чарли Чаплина с несовершеннолетней дочерью Юджина О’Нила стало скандалом на всю страну. Узнав об их помолвке, Юджин О’Нил окончательно порвал с дочерью и умер десять лет спустя, так и не увидевшись с ней больше.
О’Нилу невыносима была мысль, что его дочь выбрала себе другого папу. Чарли Чаплин и Уна О’Нил оба были безотцовщиной: он своего отца тоже не знал. Позже оба брата Уны покончили с собой (Юджин О’Нил-младший, трижды разведённый, спившийся и безработный, вскрыл себе вены в ванне в 50-м, а Шейн, сидевший на игле, выбросился из окна пятого этажа в Нью-Йорке в 77-м). И только Уна выжила, потому что Чарли сделал её счастливой.
Уне пришлось побороться за своё счастье. Этого ничто в её жизни не предвещало, и всё же это случилось. В тот день одинокое дитя обрело защитника, подобно Холли Голайтли с её старым бразильским миллионером. В выборе между возможным и невозможным она не колебалась ни секунды.
Слишком молода для тебя
Вот что пишет Дж. Д. Сэлинджер в письме, обнародованном на судебном процессе, который он возбудил против своего первого биографа Яна Гамильтона: «Я представляю себе их в спальне вечером. Чаплин сидит, поджав ноги, на комоде и покачивает своей щитовидкой вокруг бамбуковой тросточки, точно дохлой крысой. Уна, в сине-зелёном халате, бурно аплодирует из ванной. Агнес, в купальнике фирмы «Jantzen», обносит их коктейлями. Я издеваюсь, но мне очень жаль. Жаль Уну, такую юную и прелестную».
В книге воспоминаний «История моей жизни» Чарли Чаплин говорит о своей склонности к молодым женщинам: «Очень молодая женщина сочетает в себе маленькую маму и первую любовь. С годами девушка становится любовницей или дамой. Лишь в юной девушке есть всё, что только может быть лучшего и прекраснейшего»
Многие думают, что похотливых старцев привлекают крепкие грудки и стройные ножки, а между тем больше всего возбуждает их доброта (отнюдь не исключающая крепких грудок и стройных ножек). Ласка − наркотик старых развратников. Вкупе с желанием лепить. Мужчине необходимо чувствовать свою значимость, с тех пор как женщина освободилась от него.
Уна О’Нил-Чаплин довольно уклончиво высказалась на эту тему в интервью «Дейли геральд»: «Покой и душевное равновесие с Чарли мне даёт не его богатство, а именно разница в возрасте между нами».
Всё гораздо проще. Не надо далеко ходить за объяснением загадочной тяги к зрелым мужчинам: для многих молодых женщин любовь состоит попросту в том, чтобы найти мужчину, способного заменить папу.
Юноши недостаточно восхищаются девушками. Двадцатилетним мужчинам слишком многое предстоит совершить, чтобы заниматься ещё и женщиной. Уна влюбилась в Чаплина, потому что его амбиции были позади; Чаплин влюбился в Уну, потому что её жизнь была впереди. После их встречи он снимал только плохие фильмы, настолько был переполнен счастьем.
Самый долгий год
Джерри не умеет целиться, винтовка в его руках ходит ходуном, и он систематически промахивается по мишени с двух метров. В парке Уна стрижёт кусты белых роз красным секатором. Джерри роет траншею в грязи под ледяным дождём. Уна, в белой юбочке, проигрывает на корте в саду партию в теннис со счётом шесть-один. Джерри с трудом перезаряжает винтовку отмороженными пальцами. Уна заказывает с доставкой на дом клубнику, малину и ванильное мороженое в придачу. Джерри ощупью проверяет, на месте ли ампула с морфином и шприц в кармане гимнастёрки. Уна играет в бадминтон на пляже. Джерри слушает, как взрывается бомба за бомбой, бомба за бомбой, и всякий раз думает, что следующая будет его. Уна слышит по калифорнийскому радио, что война скоро закончится. Джерри делит бутылку кальвадоса с тремя товарищами − двух убьют в бою в тот же день. Уна дышит эвкалиптами...
Еще полгода после окончания войны Джерри не мог уснуть без барбитуратов и лежал в постели в позе эмбриона, скрючившись и обхватив согнутые колени руками. Психическая травма пехотинца Джерри Сэлинджера не заживёт никогда, эта боль не пройдёт.
Самоубийство Симора Гласса в рассказе «Хорошо ловится рыбка-бананка» − это, несомненно, самоубийство самого Сэлинджера. С мая 45-го Джерри, который отныне называл себя Дж. Д., стал живым мертвецом. Точнее, как часто говорят о себе солдаты, страдающие синдромом ветерана, он не мёртв, но больше не принадлежит к миру живых. Тут и начинается его заточение.
Его изоляция − не выбор денди, но побочное действие его освободительной миссии во Франции и в Германии: в 40-м Сэлинджер был романтиком, в 45-м страдал раздвоением личности, а потом до самой смерти оставался агорафобом и геронтофобом.
И тогда Джером Дэвид Сэлинджер начал придумывать своего героя Холдена Колфилда...
В 51-м году Сэлинджер публикует роман «Над пропастью во ржи». Это отчаяние ветерана Второй мировой, пересаженное в сердце нью-йоркского подростка.
Поворот
С лета 45-го года пропасть между Чаплином и Голливудом всё углублялась. Кинематографическая среда простила ему пьянство и аресты за появление в непотребном виде в общественных местах на Голливудском бульваре, его любовные и сексуальные похождения.
Зато она никогда ему не простила ни поддержки СССР во время войны, ни нежелания ликовать по поводу уничтожения Хиросимы и Нагасаки.
Чаплин смотрел на Голливуд свысока, за что и поплатился: в считаные годы самый популярный в Америке человек стал врагом общества номер один.
Непопулярность Чаплина в Соединённых Штатах стала насущной проблемой для его семьи. Атмосфера охоты на ведьм в Лос-Анджелесе достигает такого накала, что Чаплин решает устроить премьеру «Огней рампы» в Лондоне в октябре 52-го года.
Они с Уной и со своими четырьмя детьми плывут на пароходе через Атлантику. На борту лайнера «Куин Элизабет» они получают телекс от иммиграционных служб, уведомляющий, что мистер Чаплин выдворен из Соединённых Штатов и получит визу на обратный въезд только в случае, если ответит за «моральную и политическую непорядочность» перед Советом по дознанию Службы гражданства и иммиграции. 29 октября 52-го года на пресс-конференции в отеле «Риц» Чаплин заявляет, что не вернётся в Америку.
Подобно многим богатым людям, Уна и Чарли решают обосноваться в Швейцарии, на берегу Женевского озера в Корсье-сюр-Веве.
Но беда в том, что всё состояние Чаплинов в Калифорнии! 17 ноября 52-го года в строжайшей тайне Уна возьмёт на себя хлопоты по возврату денег. Она вылетает самолётом Лондон − Лос-Анджелес якобы для присутствия на административном совете «Юнайтед артистс». На самом же деле она мчится на Саммит-драйв, где рассчитывает всю прислугу и выставляет дом на продажу, затем летит стремглав к адвокату Чарли, чтобы продать акции.
По доверенности мужа она опустошает все сейфы Bank of America и забирает оригинальные копии всех фильмов Чарли. Переводит максимально возможную часть их состояния в чеках и ценных бумагах на счета в Европе, а всё остальное берёт наличными в тысячедолларовых банкнотах и зашивает их в подкладку своего норкового манто. После этого она вылетает в Лондон и весь полёт обливается пóтом, не снимая мехов, в которых спрятаны миллионы долларов. Эту сцену совсем недавно воспроизвёл Скорсезе в «Волке с Уолл-стрит».
Джерри перебрался в Корниш, а Чаплины остались в Корсье-сюр-Веве. Считается, что Уна и Джерри больше никогда не виделись.
«Ойстер-бар», весна 1980 года
Чаплин умер рождественским утром 77-го года в поместье Мануар-де-Бан. Убитая горем Уна купила двухуровневую квартиру в Нью-Йорке на Восточной Семьдесят второй улице и подолгу жила там. В Веве было слишком много воспоминаний.
Уна не могла жить без Чаплина. Безбашенная ирландка топила своё горе в спиртном. В Корсье она прятала бутылки в обувных коробках, в ящиках комода под одеждой, за книгами в шкафах, в карманах своих манто и даже под матрасом. Когда дети покинули поместье, она постепенно стала такой же нелюдимой, как Дж. Д. Сэлинджер.
В 54 года она закрутила интрижку с молодым, 38-летним амбициозным актёром Райаном О’Нилом, только что снявшимся в «Барри Линдоне». Мало-помалу за леди Уной О’Нил-Чаплин закрепилась репутация малахольной вдовы-затворницы, смешивающей водку с антидепрессантами и разъезжающей босиком в своём «роллс-ройсе» с шофёром.
В 70-е годы Сэлинджер иногда наездами бывал в Нью-Йорке, Лондоне и Париже, но об этом мало кто знал. Однажды, в 80-м, Уна получила по почте белую карточку со следующим тщательно выведенным синими чернилами текстом: «Дорогая Уна, не спрашивай меня, как я раздобыл твой американский адрес. Ты найдёшь седовласого дылду за блюдом морепродуктов и бутылкой шардоне в «Ойстер-баре» на вокзале Гранд-Сентрал в следующий понедельник в полдень. Джерри».
Она не сразу поняла, о ком идёт речь. Дошло до неё из-за Гранд-Сентрал: Холден в романе «Над пропастью во ржи» оставляет свои вещи в камере хранения этого вокзала. Уна нередко обедала в «Ойстер-баре», пила много шампанского и заказывала устрицы. Официанты её любили: леди Чаплин не раз оставляла сто долларов чаевых.
Войдя в ресторан, Уна не сразу его узнала. Они не виделись сорок лет, а Сэлинджер был не из тех, кто машет руками, чтобы его заметили. И всё же она разглядела поджарого, седого старика, смотревшего на неё в упор чёрными глазами. Изменилось всё − кроме его глаз доброго орла.
Увидев её, Джерри вспомнил, что Уна всегда делала ему больно: есть люди, которые рождены для этого; мы сами даём им право мучить нас всю жизнь. Он сожалел не о боли, а о своей юности. Не мог ей простить, что она постарела так же, как он. Двое бывших любовников, у каждого позади жизнь, дети, воспоминания, два старика на железных табуретах, а перед ними только бутылка белого вина в ведёрке со льдом (к которому они не притронулись) и неминуемая смерть: её − через десять лет, его − через тридцать.
Эпилог
В Корсье-сюр-Веве я посетил дом семьи Чаплин, который скоро станет музеем. Не исключено, что Мануар-де-Бан будет в ближайшее время переименован в Chaplin’s World. Белый дом окружён парком в четырнадцать гектаров. Интересно, водятся ли привидения в этом необитаемом ныне поместье, где Уна прожила всю свою жизнь?
Её дети и внуки рассказывают, что после смерти Чарли их мать и бабушка замкнулась в молчании. Уна Чаплин умерла от рака поджелудочной железы 27 сентября 91-го года, в 66 лет, за двадцать лет до Джерри Сэлинджера. Одна из её последних фраз была: What the fuck did I do with my life! («В какое дерьмо я превратила свою жизнь!»).
Чаплин и Уна с дочерьми Джеральдиной и Джейн. 1965 год
Слова этой средневековой песни − определение галантной любви: это любовь рыцаря к прекрасной даме, которую он даже не видит и любит на расстоянии, ни на что не надеясь в ответ. Любовь взаимная счастлива, но заурядна, любовь галантная мучительна, но возвышенна. Сэлинджер и Уна − это история галантной любви.
Чаплин и Уна - самый счастливый брак, какой я знаю. Жизнь, можно считать, состоялась идеально, если пережить и то и другое, как Уна.
Я думаю, галантной любви не стоит желать и злейшему врагу. Но я думаю также, что литература − не жизнь и что нет ничего прекраснее в книге, и только в книге, чем подобные непрожитые истории. Они не состоялись, ничего не дали, не длились, они были (или не были) лишь для того, чтобы стать романом или поэмой.
Давным-давно трубадуры в своих смешных нарядах поняли, что иные истории заслуживают большего, чем быть пережитыми; пропев свои оды недосягаемой прекрасной даме, они зачехляли мандолину и, вскочив на белого коня, отправлялись отдыхать в объятиях законной супруги. Они искали несчастья вне стен своего дома. Их жизнь была богата всеми этими историями любви, которых не было в жизни. Воздадим должное несостоявшимся встречам, заполняющим наше воображение: они не менее важны, чем наши удачные браки. Уна сумела изгнать несчастье из своей жизни на период с семнадцати лет и до смерти Чарли.
Я прожил четыре года изо дня в день с людьми, которым сейчас было бы, будь они ещё живы, 89 лет (Уне О’Нил-Чаплин), 95 лет (Джерому Дэвиду Сэлинджеру) и 125 (Чарли). Надо верить, что мёртвые моложе живых. По какому праву взялся я сочинять их молодость? Я только что понял. Мне хотелось знать, кто победил − Джерри или Чарли. Вечный подросток, удалившийся от мира? Или добрый дедуля, заделавший ораву детишек матери-наседке? Мятежный затворник или обуржуазившийся экс-анархист? Мизантроп из лесной глуши или изгнанник налоговой политики из светского общества? Кого надо было выбрать − молчаливого ветерана или первого набоба? Между чистой душой и мирской жизнью я сделал тот же выбор, что и Уна. Уна жила долго и счастливо, и было у неё много детей. В кои-то веки это не присказка, а правда.
фото: CORBIS/EAST NEWS; AMERICAN MASTERS&CO; GETTY IMAGES RUSSIA; AFP/EAST NEWS
