Радио "Стори FM"
Грудь как зеркало мировой моды

Грудь как зеркало мировой моды

Мода — это диалог, где вместо слов — шарфы, сумки, принты, длина юбки. Это мир знаков, намеков, сигналов, которые одни посылают, другие расшифровывают, иногда бессознательно. Но самым «горячим» сигналом моды всегда была обнаженность. О том, как она работала в ХХ веке, рассказывает аналитик моды Андрей Аболенкин

Андрей, обнаженное женское тело нынче в моде?

Нынешняя жизнь, конечно, имеет сильное сходство со съемками порнофильма. Мы живем сейчас на большой витрине, смотрим на себя чужими глазами и почти отказались от тайны частной жизни. Современный человек находится в состоянии постоянной примерки — все образы доступны, почти любой общество готово принять. Но даже в этом случае крайне необычно выставлять все напоказ. Будто мама вас не учила, что лучше мыть, чем проветривать. Мне кажется, обнаженность — прием журнальный или подиумный, для усиления рассказа о персонаже. Здесь обнаженность каждый раз воспринимается публикой по-новому: набор ног и грудей все тот же, а эмоции от его демонстрации всякий раз другие.

Появилась масса людей, которые воспринимают себя как часть журнальной картинки, которая по какой-то причине вдруг ожила. И еще больше тех, кто непременно такой картинкой желают стать. Многие эстрадные исполнители ровно так себя ощущают. Раньше музыкальный материал сильно разнился, и мы его узнавали, а образы при этом укладывались в довольно грубые клише — от «плохой» девчонки до тихони с перчиком, от интеллектуалки до порнодивы, — и это не был способ рассказать о себе, а всего лишь способ проиллюстрировать песню. 

Сейчас исполнители практически не отличаются по материалу. Если вы за ними не следите, то по радиоэфиру вы не поймете, кто поет. И задачи такой не ставится. Зато они очень четко различаются по картинке, которая с каждым годом все изощреннее. Визуальная подача стала основной. Музыкальный материал без визуального сопровождения не продается. Точно так же, как мы уже не можем читать тексты, если они не снабжены картинками. Да что там, мы и с таксистом не можем договориться, направо или налево ехать, пока пальцем не ткнем.

Визуальное подкрепление очень сейчас важно. Это наш главный язык. Поэтому визуальный словарь так перенасыщен — с каждым годом сильных или «горячих» образов все больше, они уже смотрятся вполне нейтральными, перестают работать. Теперь для создания образа важнее то, что мы скрываем, чем то, что демонстрируется. И, кстати, очень принципиально, что мы используем слово «образ». 

Образ — это не одежда, а тот комплекс эмоций, который создается с ее помощью. То есть это вещи, композиция, ткани, пропорции, аксессуары, цвета, которые могут излучать разные сигналы, как в искусстве. 

Правда, если сравнивать с искусством, у художников всегда были другие задачи — они, по крайней мере, до периода коммерциализации не ставили перед собой цели создать продаваемый образ, скорее отражали то, что видят и чувствуют. 

В искусстве важен иррациональный элемент, а в индустрии моды стараются его избежать, обеспечить продажи и сократить риски. Мода — ремесло, она обязана приносить результат, а искусство не просчитывается, чем и ценно.

В образах для продажи (неважно чего — музыкального материала, человека-знаменитости, одежды, журнальной картинки) каждая эпоха решает вопрос, как использовать наготу, по-своему. В ХХ веке такие решения менялись очень часто. Первый раз, пожалуй, мы можем говорить об обнаженности как о чем-то публичном, наверное, на примере Жозефины Бейкер. 

До двадцатых годов прошлого века певица, которая поет с голой грудью, воспринималась вполне однозначно. Понятно, где такие водились и как к ним относились… Но Жозефина Бейкер была официальной звездой, с первых полос газет, с ней общались государственные лица… Это был первый случай, когда голая грудь не вызывала у публики острого желания спрятать ее под одеждой либо за занавеской потайного ночного клуба.

Она так хорошо пела? Поэтому ей можно было показывать грудь, а другим нет?

Просто первый раз чернокожая певица сумела приперчить европейский песенный репертуар намеком на африканскую подачу. Это был период, когда новая музыка воспринималась через джазовую стилистику, от Стравинского и далее по списку. 

Бейкер — первая звезда, которая органично подала «дикарский» образ и музыку, и это позволило вывести грудь на сцену не ради демонстрации тела, а как часть общей задачи. Без этой сверхзадачи — ни-ни. 

Первые английские шоу-бурлески, где показывали голую грудь, оформлялись как живые картины, но женщинам там не позволяли двигаться, за этим строго следили. Канцелярия лорд-мэра давала разрешение на показ открытой груди на сцене только в тех случаях, если задачей была не сексуальная провокация, а именно сюжет, который требовал обнажения. Как только общество было готово к принятию таких задач в культуре, как в случае с Бейкер, так грудь стала разрешена. Хотя и до этого были провокативные моменты в истории моды. 

Можно вспомнить платья поздней Директории или ранней Империи во Франции, которые были до такой степени прозрачны, что прочитывалась форма груди и ног. Но эти платья тоже появились не потому, что хотелось показать грудь. Наверное, кому-то и хотелось, но главное было то, что они отсылали к культуре, к раскопкам Помпеи, имитировали античные наряды. И в этом было их оправдание.

Выходит, когда ты раздевался, ты просто переодевался в одежду другой страны, расы или другой эпохи? Что-то типа маскарада…

Но при этом было важно, какие привязаны культурные ассоциации, цитаты, контекст. Именно эти приемы из груды одежды создают образ. Не на уровне «нравится — не нравится», а потому что у данного костюма есть культурная предыстория. 


Задача одежды состоит именно в создании таких ассоциаций, и чем они устойчивее, тем лучше. В самой прочной связке мы называем это имиджем.    


В какой-то момент одним из разрешенных художественных приемов стала обнаженная женская грудь. В разные периоды ХХ века ее воспринимали по-разному. В Европе, особенно в южных странах, в Италии, например, платье с открытой грудью в средние века носили проститутки. Это одно. А потом способов расшифровки значений открытой женской груди как символа становилось все больше. 

В 20-е годы прошлого века началось оживление вокруг спорта. Первый раз люди из общества вдруг начали заниматься не игровыми видами спорта, а всерьез увлеклись физкультурой и здоровьем. К 30-м годам это превратилось в официальную государственную идеологию у немалого числа стран — у России, Германии, Италии, Испании. За очень короткий период европейцы по-другому стали относиться к телу. 

Если лорда Байрона современники обвиняли в том, что он плавает и боксирует, а аристократам это не к лицу, то век спустя своим телом занялись так, как если бы оно приносило доход. С 20-х годов в моду вошли комплексы упражнений, публичные купания, велосипедные прогулки. Демонстрация тела больше не связывалась с проституцией или работорговлей. Появилась одежда, которая была призвана рассказать всем, что под ней есть тело. А до этого даже такой намек считался неприличным. Человек представлял собой палатку, а что под этой палаткой — никого не интересовало.

А кто в итоге разобрался с  «палаткой»?

Дизайнеры, особенно американские, век назад, поняли, что одежда связана с движением. Коко Шанель ведь именно на этом сделала карьеру — на одежде, которая позволяла легко, без бесчисленных пуговиц, без подгонки-усадки под фигуру, двигаться. Это было приметой новой спортивности. В этой системе координат мы с вами сейчас и живем. В системе победившей американской спортивной моды. Носим одну и ту же одежду с небольшими дополнениями с утра до вечера, комплектуем элементы. Нам не нужно, чтобы она была непременно по фигуре, стесняла, обтягивала. Она должна быть удобной. Причем удобство, поверьте мне, — относительно новое понятие в арсенале моды.

Ярче всего эти процессы отразились на купальных костюмах, они сжимались, как шагрень, прямо на глазах. Еще в тридцатые годы по пляжам, особенно общественным, американским, расхаживал специальный человек, который измерял, насколько высоко от колена заканчивается ваш купальный костюм, и можно было получить серьезный штраф за чересчур короткий костюм.

То есть слишком много бедра открыто?

Много бедра… Много колена! 

А как же технический прогресс? Казалось бы, автомобили, велосипеды, бытовая техника, все меньше наклонов над стиральной доской. А при этом получается, что тело значит все больше?

Ну да. Чем меньше его функциональность, тем больше его символика. Тело уже воспринимается не в связи с тем, что оно умеет. А с тем, что оно может означать… А обозначать оно начинает все больше, причем именно женское, потому что у мужского меньше вариантов трактовок. 

Как только женщина за время мировых войн приобрела новые социальные роли, все эти процессы усилились. Военная мода была наполнена социальной символикой. Тогда женщина не просто выполняла новую социальную роль, но формой, силуэтом, деталями ее очень четко обозначала. 

Поэтому после войны Диор произвел настоящую контрреволюцию, предложив одежду, которая совершенно не соответствовала тогдашнему пониманию женского тела. Это было очень красиво и было именно то, по чему женщины соскучились — чтобы их оборачивали и воспринимали бы как цветок. Но это был откат в старое, потому что новизна была связана с тем, что одежда дает возможность свободы движений — ездить на автомобиле, легко садиться, спокойно проходить в дверь…

С диоровскими кринолинами все это затруднительно. В «Карнавальной ночи» платье на Людмиле Гурченко, ужасно затянув, просто зашили на спине, а ведь в нем надо было еще петь и танцевать…

Только если вы ставите социальный статус превыше всего, только в этом случае вы захотите так одеться. 50-е были последним десятилетием, когда принадлежность к моде была частью социализации. Если вы принадлежите высшему классу, вы обязаны следовать моде, неважно, идет вам это или не идет. Все было очень жестко. Почему Диора называли диктатором? Потому что он в каждый сезон предлагал новое, чтобы отделить старую моду от новой. А если вы не следуете моде, вы автоматически десоциализируетесь, и это очень заметно.

Но Диор ведь никого не раздевал…

Нет, ну что вы… Диор драпировал, упаковывал и оборачивал. Раздевали другие. В 1948 году появился бикини. Это французское изобретение. А монокини, купальник без верха, Руди Гернрайха — американца австрийского происхождения — появился в начале шестидесятых. Нельзя сказать, что его часто использовали, но у него и функция была абсолютно другая. Это была грудь как политический манифест.

Манифест чего?

Того, что раз мужчины не скрывают грудь, то и женщинам не нужно. Закрытая грудь на этой стадии феминизма стала восприниматься как один из символов угнетения. Женских оков. Помните истории с публичным сжиганием лифчиков? Вопрос о том, носить или не носить верх от купальника, был не бытовой, а политический. Именно поэтому монокини не получил широкого распространения. 

Достаточно было того, что модель Пегги Моффит появилась на журнальных страницах и пляжах, спровоцировав скандал. У Руди Гернрайха была четкая нацеленность на создание одежды, которая не просто не различает мужское и женское, а по возможности стирает границы между ними… Которая не только обменивает мужчин и женщин ролями, а говорит, что гендерные различия не являются существенными для личности. 

Гернрайх закончил тем, что создал вечернее платье с открытой грудью. Это тоже было политическое послание, что очень, в принципе, характерно для шестидесятых годов, когда одежду оценивали не по эстетике, а по актуальности. По тому, что ее помощью манифестировали, что декларировали. Сразу после студенческих выступлений в Париже в мае 1968 года наступило время манифестов. И в моде тоже.

А можно пример?

«Платье Лаланн» Ив Сен-Лорана. Это одно из главных платьев шестидесятых годов с открытой грудью. Клод Лаланн, одна из моих любимых художников-дизайнеров, сделала для кутюрной коллекции Лорана 1969 года украшения для двух платьев — пояс и точную копию грудей немецкой модели Верушки из анодированной меди. 

ysl.jpg
Ив Сен-Лоран и его "марокканские доспехи"

Сами платья из синего креп-жоржета с шифоновыми головными шарфами были вдохновлены любимыми Лораном марокканскими песками. Эти платья — просто энциклопедия посланий. 

Во-первых, они отсылают к эстетике тридцатых: Трэвис Бентон одевает Марлен Дитрих для фильма «Марокко» — все красиво развевается на ветру… 

Во-вторых, металл в одежде с момента его использования Пако Рабанном из экзотики превратился в привычный элемент и применялся даже в готовых вещах. 

В-третьих, в шестидесятые годы была крайне популярна фантастика, а после выхода фильма «Барбарелла» в 1968 году, женские варианты доспехов уже больше никогда не выходили из моды у художников по костюмам. И, наконец, тема пустыни. Она стояла тогда в топах молодежной культуры — на 1967—1968 годы приходится взлет популярности The Doors, названных в честь книги Хаксли о приеме мескалина, а в 1967-м выходит первый том «Учения дона Хуана» Кастанеды.

Чтобы создать знаковую вещь, кутюрье должен быть интеллектуалом?

Скорее, ему надо чувствовать время. Тогда он что-то определяет. Иногда на него влияют не только идеи времени, но и модные журналы, и талантливые фотохудожники. К примеру, первый жакет сафари появился не у Сен-Лорана. Его снимал для парижского Vogue августа 68-го все на той же Верушке ее тогдашний бойфренд, Франко Рубартелли. А буквально за месяц до этого в американском Vogue вышла другая его эпохальная съемка. И тоже с Верушкой. 

Главный редактор журнала Диана Вриланд отправила их с молодым стилистом Джорджио Сант-Анджело в самое гиблое место Аризонской пустыни и не дала с собой никакой одежды. Удивительно, что хоть воды дала. Туда они везли куски тканей, меха, пояса и аксессуары, а обратно привезли съемку, которая определила не только стиль Сант-Анджело, но и стиль следующих сезонов мировой моды. На чудовищной жаре Верушку укутывали и заворачивали, но эти свободные многоцветные драпировки в цыганском стиле очень повлияли на тогдашнюю манеру.

Именно под влиянием этой моды на ниспадающие окрашенные шифоны и прочую хипповщину у Сен-Лорана в дополнение к этнике появились льющиеся силуэты с капюшонами, пэтчворк и т. д. в коллекциях 1970 года. Кроме того, Верушка одолжила для этих платьев не только слепок своей груди, но и провокативную идею — у синего платья отсутствует лиф, и иногда его показывали с голой грудью, покрытой золотой краской. А с кем, как не с ней, связать идею бодиарта в моде? 

Одним словом, речь шла именно об актуальности, о вовремя и в нужном контексте показанной груди. Первое платье с прозрачной грудью появилось у Лорана и, вероятно, в истории высокой моды вообще, в зимней коллекции 68-го, и никакого особенного оживления не вызвало.

А «платья Лаланн» оказались программной вещью, подводившей итог десятилетия. В 1971 году Сен-Лоран заявит, что его смена направления была протестом против всей этой «цыганщины». И дальше к стилистике неохиппи и психоделике он уже не вернется. 

А «платья Лаланн», эти марокканские доспехи, лишний раз подчеркнули, насколько Сен-Лоран в то время был радикален и как протестовал против буржуазности кутюра. Ведь обнаженность в шестидесятые была левацким жестом, что, кстати, вытекало из французской культуры — свобода и обнаженная грудь иконографически близки французам с XVIII века. Во времена Великой французской революции нагая грудь и образ кормящей матери-воительницы был одним из основных. Вспомните «Свободу на баррикадах» Делакруа. 

gryd.jpg

А что происходило с обнаженной грудью дальше?

Много чего. Например, отказ моды от украшательства — за это еще Верушка ратовала, когда говорила, что ей скучно быть просто красивой, ей важнее быть интересной. В начале 80-х с этой идеей в Европу пришли японцы, а потом появилась Prada и бельгийцы. 

С конца 1985 года, с первых съемок Кристи Тарлингтон, возник интерес к естественным образам. Все они доказывали, что личность и позиция в одежде важнее, чем модность и правильность. И неудивительно, что возник новый женский образ. Если взять на себя труд подумать, какую женщину чаще и удачнее всего фотографируют последние двадцать лет, первой придет в голову Кейт Мосс. 

Поражает, как голой манекенщице удается невероятно точно передавать дух времени вот уже два десятилетия. Совершенно, как Лев Толстой, плодовитое отражение. Первой съемкой Кейт Мосс была знаменитая сессия ныне покойной Корин Дей. Я прекрасно помню свое тогдашнее чувство. После всех переперченных, навороченных ужасов 80-х это был настоящий глоток воздуха, сигнал приближающихся перемен. 

Съемка несла множество неочевидных сейчас сигналов: что концептуализм сменяется минимализмом, что изобразительные средства будут экономить, что стиль превращается из системы внятных семафоров в далеко не всем понятный чертеж, что секс — не всегда власть, а спортивность — не всегда сила. Что понятие «бельевой стиль» будет вскоре кардинально пересмотрено. Что «простота — это новая сложность», выражаясь журнальным языком. Было понятно, что традиция будет раскопана до корней, как топинамбур. Представления о красоте и статусе готовились к радикальной перемене. И неудивительно, что дизайнеры и фотографы начали именно с демонстрации тела.

Это связано с именем Кельвина Кляйна

Арт-директоры Кельвина Кляйна работали в этом направлении уже долгое время, стилистика спортивного мужского белья на дамах считалась провокативной, но модной не признавалась. Многие журналы также использовали в журнальных съемках мужского вида майки на бретелях, сорочки и так далее. 

Dolce Gabbana построили на этой провокативности рекламные кампании рубежа 80-90-х. Однако все это было по-прежнему далеко от магистрального представления о красоте и моде. И в этот момент Корин Дей делает для британского Vоgue еще одну легендарную съемку, после которой понятие «элегантность» так и не смогло вернуться в рамки, установленные для него Диором. А Мосс раз и навсегда стала звездой.

На снимках Дей нет отрисованных бровей, подкладных плечей, мини, тяжелого мейка, взбитых волос, тяжелых цветовых решений и избытка аксессуаров. Собственно, смысл «голых» фотографий заключался именно в том, чтобы показать свежесть от отсутствия всего перечисленного. 

Одновременно со съемкой Корин Дей запустили журнальную версию рекламы Кельвина Кляйна, телеверсия которой появлялась очень дозированными порциями на MTV с ноября 92-го и произвела страшный фурор. Херб Ритц в качестве режиссера и фотографа снимал полуголых Кейт Мосс и Марки Марка для основной, бельевой и джинсовой линий. 

Примерно тогда же появились парфюмерные рекламы бренда, одна из которых, сделанная тогдашним бойфрендом Кейт Мосс, Марио Сорренти, кажется мне лучшей за всю ее карьеру. Этот новый образ мгновенно получил резонанс как самый современный на тот момент. 

Обсуждали не столько его актуальность, сколько а) анорексию, б) педофильскую направленность и в) «героиновый шик». В девяностые выходили сотни возмущенных статей на эту тему. Одним словом, переворот удался. Для Кляйна обвинения не были новостью — телеверсию его ранних бельевых реклам с пятнадцатилетней Брук Шилдс («Между мной и моими Кельвинами ничего нет...») уже запрещали к эфиру за педофильскую направленность. 

Использование резинки от трусов в качестве аксессуара также не грешило новизной: Марки Марк появлялся в низко посаженных джинсах с торчащим бельем на обложке Rolling Stone в 1992-м и при любом удобном случае. Правда, Марк воспринимался скорее как комический персонаж — белый псевдорэппер с прошлым из New Kids on the Block — и славился примечательным отсутствием таланта и неспособностью сказать три слова подряд. 


«Обнаженности, как правило, становится много именно тогда, когда она всерьез никого не интересует» 

 

Однако этот же стиль пропагандировали тысячи рэп-исполнителей, которые в припопсованном варианте стали на тот момент очень влиятельной силой в музыке. Вместе со свежестью Кейт Мосс (и чего тут скрывать — отличной работой реквизитора, который положил в белье Майки фаллоимитатор убедительного размера) удалось сделать демонстрацию белья главным фетишем следующих пятнадцати лет. 

Без преувеличения — русских туристок до недавнего времени за границей узнавали по торчащим стрингам. У более сознательной части человечества стиль продержался до начала следующего века.

А образ, который воплощала Кейт Мосс, что-нибудь манифестировал?

Героиновая стилистика середины и конца 90-х протестной составляющей не имела. Это была только фиксация происходящего. Эстетика родилась как лучший способ показать развитие образа, найденного для Мосс и противостоящего насыщенному глянцу 80-х. 

И гранж родился именно потому, что очень многим женщинам был близок образ человека, который не увлекается не только своей внешностью, но и жизнью вообще. Красота на время вышла из моды. И обнаженность больше не являлась ссылкой на классическую культуру, не была предназначена для провокации или соблазнения. Это было просто нежелание прикрываться, наплевательское отношение к обстоятельствам. И понятно, что долго такое отношение сохраняться не могло. 

В начале 1997 года от передозировки умирает Дэвид Сорренти, и открытое письмо его матери, очень влиятельной фигуры в модных кругах, с призывом «дегламуризировать» героин довольно быстро свело эту эстетику на нет. Уже осенью того же года в коллекциях появился цвет, депрессивность исчезла, а демонстрация тела вновь стала ассоциироваться со спортивностью.

Дальше процесс уже было не остановить. За очень непродолжительное время мода от отношения «остатки груди вываливаются, ну и что?» перешла к порно-шику реклам Gucci. Надо сказать, кризис 98 года этому немало поспособствовал. Моде надо было наращивать продажи и развивать новые рынки, и демонстрация сексуальности казалась для этого самым привычным и надежным способом. Кроме того, в послекризисные времена понизился сексуальный градус обыденной жизни, что неизбежно приводит к его повышению в изображениях и на словах тоже.

Выходит, экономические кризисы и обнаженная грудь между собой связаны?

Выходит так. Еще один «приступ обыденной обнаженки» случился после экономического кризиса пятилетней давности. Тогда речь уже шла не о порношике, а о порнотрэше, когда обнаженность выступала в качестве проводника «низкой» или гротескной эстетики. 

Мосс, которая недавно отпраздновала сорокалетие, здесь вновь оказалась весьма уместна, но появилось и большое количество новых имен, правда, ненадолго. От манекенщиц сейчас не требуется индивидуальности, их задача — создать благоприятный контекст для одежды. Да и одежда в последнее время становится все более закрытой. 

Грудь пока снова спрятана, но это только до поры. Как мы видели, без ее символической роли современной моде не обойтись. 

фото: GETTY IMAGES/FOTOBANK, CORBIS/FOTO S.A.

Похожие публикации

  • Могучие Гуччи
    Могучие Гуччи
    История бренда Гуччи — это душераздирающая сага, как отцы-основатели создали бизнес, а потомки пустили его под откос. И хотя дело Гуччи живёт и процветает, но это -- уже без представителей славной династии. Их персоны больше в деле не участвуют. А что, собственно, произошло?
  • Самка Дали
    Самка Дали
    Веру фон Лендорф, более известную миру как Верушка, называли «идеальной феминой» и «голой графиней». Она умела превращаться в животных и растения, в цариц Египта, в водяных принцесс и каменные валуны. Встретившись с Сальвадором Дали, она нашла настоящее сокровище. Какое?
  • Проводы эпохи
    Проводы эпохи
    Татьяна Толстая - о былом. О девушках в крепдешинах, о сливочном мороженом, и чтобы никаких маффинов и дэнишей!