Король-солнце

Автор: Илья Носырев

Туркмены изобрели колесо, а величайший из них – Туркменбаши – повернул колесо истории вспять, построив в ХХI веке развитое феодальное государство

В перестройку мой отец, как настоящий советский интеллигент, ловил по радио «вражьи голоса». От ведущих «Би-би-си» и «Голоса Америки» мы узнавали, что живём в ужаснейшем в мире государстве. Оказывается, в СССР не решён национальный вопрос – средь бела дня в Сумгаите азербайджанцы режут армян. Да и как им не резать, если Сталин намеренно провёл границы республик так, чтобы заложить семена будущих конфликтов? 

И это не удивляет: монстру, поделившему с Гитлером Польшу, подстраивать конфликты за полвека заранее – раз плюнуть. И ведь как был СССР оккупантом, так и остался – вот и сейчас ведёт неправедную войну в Афганистане. То, что говорили дикторы, казалось убедительным: как можно продолжать жить в стране, где люди убивают друг друга? Где ещё недавно половина граждан сидела в лагерях, а другая строчила на них доносы? Нет, СССР надо безо всякой жалости демонтировать – и на его руинах создавать новое государство, с милосердием в сердцах и колбасой на прилавках.

Когда распадался СССР, нам не было его жалко – очевидно, что именно сейчас республики, освободившись от оков, воспрянут к новой жизни. Эта новая жизнь приходила на глазах – как в 1920-е годы, в виде новых законов и разрухи, бесконечных реформ и удивительных бытовых феноменов. Например, «купонов» – листов формата A-4, от которых требовалось отрезать ножницами квадратики, которые использовались в качестве денег.

Узбеки обретали историю: ежегодно в городе проводились торжества в честь «великого предка» Тамерлана, некогда складывавшего пирамиды из черепов их предков. Вот предсказанного рыночниками изобилия почему-то не наступило: мясо считалось экзотикой, десяток яиц – антиквариатом. Но это была ерунда – зато в Узбекистане была стабильность. 

В СССР это состояние было чем-то само собой разумеющимся – как воздух, который мы не замечаем, но без которого бы умерли через минуту, – а вот теперь мы учились её ценить: в соседнем Таджикистане вовсю шла гражданская война – исламисты бегали по горам с автоматами, в перестрелках гибли люди и через границу то и дело прорывались суровые бородачи, которых милиция, слава богу, быстро отлавливала. «Лишь мы живём в краю хранимом, пока здесь царствует Каримов», – писал о президенте наш школьный поэт.

Но куда было нашей стабильности до той, которая, по слухам, царила в одной из соседних республик! Туркмения всегда стояла среди среднеазиатских республик особняком. Как три разговорчивых собеседника, в пылу дискуссии придвинувшиеся друг к другу, Узбекистан, Киргизия и Таджикистан исторически сползлись друг к другу своими наиболее населёнными областями, и никто не удивлялся узбекам, живущим в Киргизии, или таджикам, с давних пор обосновавшимся в Узбекистане. 

А вот Туркмения была где-то далеко на западе, за бесплодными пустынями, и её жителей никто в глаза не видел. В 90-е годы оттуда стали доходить рассказы о жизни, не уступавшие сказкам «Тысячи и одной ночи», – говорили, будто местный правитель Сапармурат Ниязов вывел народ к процветанию и за это благодарные туркмены разрешили ему поставить в столице собственную золотую статую и даже переименовать в честь себя и своих близких месяцы года. И это лишь тысячная доля чудес, которые совершал мудрый владыка Туркменбаши! На рубеже тысячелетий он буквально повернул историю вспять, решив вернуть свой народ к золотому веку.

 

Добрый дикарь

Само появление на свет у Туркменбаши было другим, чем у обычных людей: его отец, рабочий Атамурат Аннаниязов, погиб в тюрьме более чем за год до рождения своего сына. Имело место непорочное зачатие? Правда, впоследствии сам Ниязов поведает миру, что на самом деле его отец пал, сражённый фашистской пулей. 

И всё же многие его биографы упорствуют, утверждая, что будущий президент Туркмении был незаконнорождённым: в год его рождения мать внезапно покинула семью мужа, в которой по обычаю должна жить замужняя женщина, и переехала, причём не к собственным родителям, а в Ашхабад, где её никто не знал, устроившись посудомойкой в чайхану. Впрочем, кто упрекнёт личность такого масштаба хоть бы и за непорочное зачатие? И не всё ли равно, из какой семьи происходил мальчик, если ему вскоре предстоит остаться сиротой?

Глухой октябрьской ночью дрогнули стены, и город, в которым жил восьмилетний Сапармурат, провалился в бездну. Ашхабад надолго запомнит страшное землетрясение, которое буквально стёрло город с лица земли, – оно войдёт в учебники по сейсмологии как одно из самых разрушительных в истории. 

Город наполнился стонами, которые в самом прямом смысле доносились из-под земли: стены рухнувших домов некому было разбирать и люди под обломками умирали под гнётом тяжёлых саманных кирпичей. Во время землетрясения 1948 года погиб каждый третий житель города – и среди них мать и два брата мальчика – шести и десяти лет. Сапармурат ходил по улицам родного города, не узнавая его, – толчки, достигавшие 10 баллов, сровняли с землёй почти все дома. Повсюду шастали мародёры: из рухнувшей тюрьмы выбрались заключённые, захватившие оружие из разрушенного отделения милиции. Навести порядок удалось лишь подоспевшим армейским частям.

Сапармурат остался один. По обычаю его обязаны были забрать родственники отца, но они этого не сделали – ещё один довод в копилку тех биографов, говорящих о незаконнорождённости Ниязова. В результате мальчик попал в детдом. «Если ты сирота с детства, никто не интересуется твоим внутренним миром, твоими желаниями, твоим здоровьем.

Твоя цель и твой духовный мир – это твои единственные друзья», – напишет он впоследствии. Живший без гроша в кармане, обойдённый на карьерном поприще Наполеон размышлял о самоубийстве в семнадцать лет. Ниязов перенёс муки отчаяния и одиночества в куда более уязвимом возрасте. 

Взрослый Туркменбаши вполне мог бы написать о себе в духе какого-нибудь древневосточного царя: «Ни отца я не ведаю, ни матери. Простая туркменская крестьянка выловила меня, плывущего в тростниковой корзине по великой реке Аму-Дарье. И вот я вырос, возмужал и стал велик!» 

В средневековой Европе лишённый поддержки своего рода сирота мог сделать карьеру, подавшись в католические монахи – церковь продвигала способных подростков независимо от происхождения. В СССР роль церкви играла КПСС: партия взращивала в республиках национальные кадры, и хорошо говорившего по-русски, учившегося на пятёрки Сапармурата со временем приняли в комсомол, а потом отправили в Москву – учиться. 

По направлению Совета министров Туркменской ССР он был вне конкурса зачислен в Московский энергетический институт – развивающемуся хозяйству республики остро требовались специалисты-теплотехники. Но Ниязов смог отучиться лишь один семестр: выяснилось, что отличник из туркменской школы недотягивает до троечника в столичном вузе. Провалив на сессии сразу три предмета, он отправился домой. Однако республиканские власти были неумолимы в стремлении заставить Ниязова учиться: уже через два года его зачислили в Ленинградский политехнический институт – и снова вне конкурса.

На этот раз он доучился до диплома, хотя уже здесь проявится в нём то отрицание европейских ценностей, которое будет отличать его в дальнейшем, – он не проявлял интереса ни к учёбе, ни к культурной жизни Ленинграда, которая в 60-е била ключом, а вместо походов на поэтические вечера сутки напролёт резался с дружками в «дурака». Зато личная жизнь его устроилась наилучшим образом – он познакомился с девушкой из хорошей ленинградской семьи Музой Мельниковой, которой в будущем суждено стать первой леди Туркмении. 

Сапармурат, пользовавшийся у девушек популярностью, предпочёл серьёзную, разносторонне образованную барышню красавицам-хохотушкам. Но быть музой будущего вождя оказалось непросто. Однажды девушке удалось затащить Сапармурата в Кировский театр на «Щелкунчика». С трудом высидев три часа, он устроил своей благоверной сцену: кричал о бессмысленности балета, заодно нападая и на поэзию. 

«Стихи пишут и читают только больные люди!» – кричал Ниязов. Нелюбовь к балету даст о себе знать в годы его президентства. Зато, как вспоминает его однокурсник, Сапармурат был наделён невероятной способностью ладить с теми, кто стоял выше него. Когда он видел в коридоре преподавателя, то бежал к нему навстречу, улыбаясь так, будто это его потерянный в детстве брат. Учтивость и обаяние «доброго дикаря» из далёкой провинции помогали ему везде и всюду выбиваться в начальники, дружинники, учётчики, активисты. 

Единственного из группы, его приняли в партию, и хотя однокурсники и завидовали «выскочке», но относились к Сапармурату приязненно. Он был мечтателем – рассказывал друзьям о том, что после учёбы вернётся к себе на родину и станет строить там солнечные батареи (о них тогда газеты писали как о неслыханном чуде), ведь чего-чего, а солнца в Ашхабаде хоть отбавляй.

Но великим инженером Сапармурат не стал: партийная карьера оказалась более простой и привлекательной, чем карьера физика. Вернувшись на родину маститым руководителем, он оказался на безрыбье. Туркмения считалась захолустьем, и на фоне местных кадров Ниязов сверкал бриллиантом. Поработав старшим мастером на туркменской Безмеинской ГРЭС имени Ленина (в годы его президентства она станет имени Ниязова), он был назначен секретарём партийной организации. 

За десять лет он прошёл путь от инструктора промышленно-транспортного отдела ЦК Компартии Туркмении до первого секретаря Ашхабадского горкома партии, а за пять последующих лет дослужился до председателя Совета министров Туркменской ССР. Как он шёл к вершине, какие трудовые подвиги совершал? По-видимому, никаких: путь управленца в среднеазиатских республиках был не интереснее, чем жизнь менеджера среднего звена в современных компаниях, – интриги, ублажение начальства, умеренность и аккуратность.

Впрочем, делать карьеру в заштатной Туркмении было куда проще, чем в любой из соседних республик. До прихода русских у кочевников-туркмен не было той высокой городской культуры, которая отличала Узбекистан или Таджикистан, а значит, отсутствовали и глухо бродившие, всегда готовые вылиться в мятеж исламские и националистические движения. Не было здесь и тех шекспировских страстей, которые кипели в верхах других среднеазиатских республик. 

Например, в Узбекистане борющиеся за власть партийные боссы пытали противников в подземных тюрьмах и даже закатывали их в асфальт – так, например, делал наманганский управленец Ахмаджон Адылов, возглавлявший крупнейшее в СССР объединение колхозов и совхозов. В перестройку, на волне громкого «хлопкового дела», Горбачёв принялся чистить партийный аппарат в южных республиках. 

В Туркмении жертвой чистки пал Мухамедназар Гапуров, управлявший республикой на протяжении шестнадцати лет. На его место Лигачёв рекомендовал Ниязова – энергичного, производившего впечатление полной надёжности. Горбачёву молодой (ему было всего 45 лет – юношеский возраст для партийной геронтократии) управленец показался человеком новой эпохи, и генсек охотно назначил Ниязова главой республики. 

Ниязов и вправду был новым человеком: не закосневший в брежневской риторике, он ездил на личной «Волге» по туркменским аулам и красноречиво рассказывал колхозникам об ускорении, гласности и плюрализме. Через год он стал членом ЦК КПСС, а в 1990 году вошёл в состав Политбюро. Вскоре после того, как Горбачёв стал президентом СССР, Ниязов устроил и собственные президентские выборы – и победил на них с решительным перевесом. Правда, других кандидатур на выборах и не было. Жаль, что эти успехи проходили на фоне неудачи в личной жизни – Муза Ниязова перебралась в Москву и стала жить отдельно от мужа. Слава мужа её задавила. Со временем она даже соседям не будет рассказывать, кто её супруг, а на вопросы знакомых будет отвечать лаконично: не совпали характерами. Женщиной великого человека быть нелегко.

Газовая кунсткамера

Несмотря на свой захолустный статус, Туркмения считалось одной из самых образцовых советских республик – в последние годы советской власти промышленность здесь развивалась семимильными шагами, а социальных проблем как будто не было. С некоторым недоумением партийная верхушка Туркменистана ловила слова Ельцина, который в предвыборных выступлениях призывал россиян сбросить «балласт республик», рассказывая, что в России сёла стоят без света, в то время как в Средней Азии даже последний кишлак подключён к электросети. 

Когда Ельцин, Кравчук и Шушкевич поставили глав остальных республик перед фактом – СССР больше нет, среднеазиатские лидеры ещё долго проходили через стадию отрицания: а вдруг рассосётся, а вдруг возьмут на борт? Нет, не взяли. Наверное, Ниязов в эти месяцы чувствовал себя Робинзоном – ссадили с корабля на необитаемый остров на берегу Каспия, выживай как хочешь. 

Другим робинзонам Азии приходилось несладко: пытаясь спастись от «демократических революций», они спешно рассовывали по тюрьмам националистов и исламистов. У будущего Туркменбаши ситуация была легче: туркмены – народ покладистый, в радикальном исламе не искушённый. И всё-таки без политической мудрости Ниязов едва ли удержал бы власть в своих руках.

Александр Третий говорил, что у России только два союзника – её армия и флот. Двумя союзниками Ниязова были газ и нейтралитет. «Голубое золото» ещё в советское время считалось главным достоянием республики. К нейтралитету в политике Ниязов пришёл сам. Брошенные Большим братом, президенты бывших советских республик спешно искали, «делать жизнь с кого», – глава Узбекистана Каримов выбирал между Турцией и Саудовской Аравией, обещавшей в обмен на исламизацию страны помочь материально, республики Прибалтики вели переговоры с НАТО, стремясь показать восточному соседу, как сильно его не любят. 

Ниязов решил: мы будем сами по себе. Конечно, и он в США ездил – засвидетельствовать своё почтение к единственной оставшейся сверхдержаве. Кто-то из участников туркменской делегации впоследствии вспоминал, что Ниязов увидел в аэропорту припаркованный «Харлей-Дэвидсон» и стеснительно интересовался у коллег: а не будет ли наглостью попросить американцев мне вот такой подарить? И всё же он был одним из немногих, кто не попал в гравитационное поле американских интересов. Вернувшись на родину, глава Туркмении провозгласил основой политики республики нейтралитет: мы не станем присоединяться ни к каким блокам.

Время показало дальновидность этого решения. Когда страны региона, желавшие стать членами НАТО, вынуждены были предоставлять свои аэродромы для переброски войск для бесчисленных операций против ближневосточных диктатур – то против Саддама, то против талибов, подвергаясь за это критике со стороны России, арабских стран, да порой и Европы, Ниязов скромно, но твёрдо напоминал о своём нейтралитете. И участники военных операций уважали его выбор! 

Огромные залежи газа, который при Туркменбаши потёк по трубам в ЕС, СНГ и даже в Китай, сделали Ниязова незаменимым человеком для крупнейших держав мира. Топливный голод в мире в последнюю четверть века становился всё острее, и перед владыкой государства, без году неделя появившегося на карте мира, стали заискивать даже те президенты, которые у себя дома порицали его режим за авторитаризм. 

Например, Ющенко в надежде снизить цену на туркменский газ, посмертно наградил легендарного отца Туркменбаши орденом Ярослава Мудрого. Правда, в ответ Ниязов лишь обвинил украинцев в воровстве топлива. 

Он не любил другие народы, а вот к своему питал поистине отеческую любовь. Одним из первых указов он сделал совершенно бесплатными для всего населения электричество, воду и, конечно, сам газ. 

Он не скрывал от людей, что пришёл, чтобы принести им благоденствие. «Я дух Туркмении, возродившийся, чтобы привести вас к золотому веку, – во всеуслышание объявлял Туркменбаши. – Я ваш спаситель. У меня зоркий взгляд — я вижу всё. Если вы честны в своих поступках, я это вижу; если же вы совершаете грехи, и это не укроется от меня».

В начале 90-х тон его речей несколько удивлял народ, но привыкли все куда быстрее, чем сами могли бы в это поверить. Тем более что Ниязов вовсе не скупился на разъяснения. Главная задача лидера нации, говорил он, вовсе не в том, чтобы поддерживать бесполезные, ведущие лишь к раздорам демократические институты. 

Главное – дать людям цель и веру в справедливое будущее. Ниязов решительно отобрал у парламента право принимать законы – этим может заниматься лишь настоящий вождь народа. Престиж власти требовалось держать на высоте: теперь при встрече с ним чиновники целовали ему правую руку. На главной площади Ашхабада он установил собственную 14-метровую статую из чистого золота, поворачивающуюся в течение дня за солнцем. 

Золотой профиль Туркменбаши стал логотипом всех телеканалов республики. В каждой организации непременно должен был стоять его бюст либо висеть портрет – всего в стране их было больше семнадцати тысяч. Уже в 90-е он приучил туркмен называть себя не иначе как Отец, Вождь туркменского народа и Вечно великий Сапармурат. 

Личную преданность в гражданах он воспитывал с младых ногтей – все ученики в школах ежедневно перед началом занятий читали Клятву верности: «В час измены Родине, Сапармурату Туркменбаши Великому да прервётся дыхание моё». Именем Туркменбаши назвали: город, бывший Красноводск, залив Каспийского моря, самую высокую горную вершину Туркмении…

И, конечно, он не обошёлся без почётных должностей и званий – никогда не служа в армии, стал маршалом; не уличённый в научной работе, сделался профессором сразу нескольких наук. Пять раз он удостаивался высшего в стране звания «Герой Туркменистана». На шестой отказался, сердечно опечалив поднесший награду парламент. «Туркменам присуща скромность, и я считаю для себя невозможным получить очередное звание Героя», – сказал тогда Ниязов, и народ умилялся, видя, как прост и близок к людям их дорогой вождь. Та же скромность не позволила ему принять титул шаха, который в 90-е хотел поднести ему Верховный совет.

Временами он обрушивался на льстецов, возносивших ему славословия, и однажды даже учредил конкурс для журналистов: «Кто меньше всех хвалит Туркменбаши». Вождь рассказывал, что время от времени он надевает рваный халат и бродит пешком по Ашхабаду, чтобы узнать, как живёт простой люд, – совсем как Гарун-ар-Рашид. В одном из интервью Ниязов поведал, что в накладной бороде его не узнает даже собственный министр внутренних дел!

Как выяснилось, политика нейтралитета давала полную свободу рук: НАТО поучало соседние республики, как надо строить демократию, а над Туркменбаши возвышалась разве что ООН, чьи резолюции о нарушениях прав человека он преспокойно игнорировал. И какое ему дело до того, что «Репортёры без границ» поместили Туркмению на 176-е место из 178 в рейтинге свободы прессы? 

Главное, что и США, и Россия, и другие страны им были вполне довольны. Когда ему пришло в голову закрыть в стране все русские школы, Россия, связанная с Туркменией газовыми артериями, и слова не сказала против. Так же молчал наш МИД, когда Туркменбаши, движимый желанием возродить надломленные устои туркмен, принял закон об отмене пенсий. 

Лидер нации пояснял решение так: что же это за старики такие, которые не вырастили детей, готовых их содержать? Действительно, туркменские дедушки с бабушками – главы больших семей – потерю пенсий почти не ощутили, а вот многим русским старикам после этого пришлось нищенствовать.

Довольны новым курсом, конечно, оказались не все. В 2002 году правительство объявило о сорвавшейся попытке покушения на жизнь Вождя, организованной заговорщиками во главе с министром иностранных дел Борисом Шихмурадовым. В лучших традициях оруэлловского романа, Шихмурадов добровольно вернулся в страну из-за границы и выступил по телевидению с речью, где просил судей не быть снисходительными. 

«В нас нет ничего человеческого», – уверял Шихмурадов. Заговорщиков заключили в тюрьму, и никто не знает, живы они или давно погибли. Через несколько лет сама возможность оппозиции в стране стала казаться сумасшествием – когда какой-то школьный учитель испросил у властей Ашхабада разрешения на митинг с критикой Туркменбаши, его упекли не в тюрьму, а в сумасшедший дом: вообразил же такое! В конце концов Народный совет и вовсе объявил Ниязова бессрочным президентом.

 

Книга духа

После десяти лет правления Туркменбаши решил подвести итог – написал философский труд под названием «Рухнама». По-туркменски это означает «Книга духа». Эта книга поражает открывших её с первых же строк. «Мой дорогой читатель! – восклицал автор. – Знаешь ли ты, что первую телегу на Земле смастерили туркмены? Туркменское колесо развернуло ход самой истории. Туркмены первыми стали выплавлять руду». Лидер нации открыл своему народу правду: завистники-соседи внушали туркменам, что они дикое племя кочевников, в действительности же им насчитывается пять тысяч лет и именно туркмены создали все величайшие цивилизации древности. 

Их страну хранит не только Аллах, но и духи предков туркмен –Хан Солнце, Хан Луна, Хан Ветер, превратившиеся в силы природы. Более того, о туркменах заботятся и животные с растениями – только наивные люди могут считать их бессловесными тварями. «Живущее на Земле всё живое, животные могут думать и разговаривать! – восклицал Ниязов. – Растительность, произрастающая на Земле, разговаривает между собой».

В книге Туркменбаши открывал правду не только о своём народе, но и о себе самом. Скупые документы времён его учёбы и партийной деятельности умолчали о двух встречах, благодаря которым произошёл важнейший переворот в его судьбе. Однажды, занимаясь в институтской библиотеке (и пусть завистники лгут, что не любил он читать книг!), он поймал на себе взгляд сидящего рядом пожилого человека. Оказалось, это однополчанин его отца, узнавший его благодаря сходству с Атамуратом Аннаниязовым. 

Со слезами на глазах фронтовик рассказывал, каким смельчаком был его отец, который, как узнал Сапармурат, погиб на фронте, а не в тюрьме: «Я был старше, бывало, скажу ему: «Атамурат, побереги себя, у тебя же дома маленькие дети», – так он в ответ: «Если я буду беречь себя, кто же защитит моих детей?» Вдохновлённый встречей, Сапармурат принялся искать других людей, которые могли бы рассказать о судьбе его отца. И снова выручила случайная встреча: путешествуя в поезде по Туркмении, он познакомился с другим однополчанином отца – Чары-ага, который происходил из того же аула и знал всю его семью. 

Оказывается, Атамурата предал его земляк, с которым он и Чары-ага воевали бок о бок. Угодив в немецкий плен, однополчане курили в тоскливом ожидании, пока гитлеровские офицеры решали их судьбу. Самокрутка была одна, и шестеро пленников передавали её по кругу. Покурив, Атамурат хотел передать её последнему в очереди – русскому парнишке, но тут его земляк крикнул: «Атамурат, не давай сигарету русскому, дай лучше мне, я хоть накурюсь перед смертью!» Тогда Атамурат возразил: «Нет, друзья, так не пойдёт, мы одну Родину защищаем, и делить нам нечего». Обиженный земляк отомстил с коварством Иуды: когда к пленным подошёл фашист и спросил, нет ли среди них коммунистов, предатель с готовностью указал на отца Сапармурата. Расстреляли из всех пленных его одного. Чары-ага знал и деда Ниязова. 

Оказывается, он был богачом, уважаемым едва ли не во всей Туркмении джигитом. Он прославился своей справедливостью, которой нажил немало врагов. Однажды, увидев, как  мужчины хохочут над нищим, он отхлестал их нагайкой. Когда настали 30-е годы, обиженные отплатили ему подлостью – оговорили его, и дед Сапармурата погиб в ссылке. 

Через деда, происходившего из самого именитого туркменского рода, Сапармурат вдруг ощутил своё единство со своим народом: «Не имея отца, я брал наставление у Родины. Оказывается, я не сирота!» И пусть его знакомые за глаза смеялись над рассказами будущего Туркменбаши. Ниязов? Из знатного рода? Злые языки, как известно, страшнее пистолета, но будущий Туркменбаши уже никого не боялся. 

Ему открылась истина: туркмены – величайший в мире народ, а ему сама судьба предначертала возглавить их на пути к возрождению. Конечно, десятилетия советской власти надломили гордый дух древней нации. «74 года тоски, уныния, безверия в свой завтрашний день!» – писал Ниязов о советской эпохе. И всё же он ещё вернёт себе мировую славу. Ведь нация и её лидер наконец обрели друг друга.

Свой текст Ниязов воспринимал как священное руководство. «Рухнама» – главная книга туркменского народа, книга-путеводитель», – без обиняков говорил он. А гражданам обещал: «Тот, кто трижды прочтёт «Рухнаму», станет умным, поймёт природу, законы, человеческие ценности. И после этого он попадёт прямо в рай». Члены Народного совета кланялись Ниязову в пояс, благодаря за то, что его гений осветил им путь книгой. Отныне школьники должны были сдавать по розово-зелёной книжке с золотым профилем Ниязова специальный экзамен. 

На знание «Рухнамы» зачем-то проверяли и всех сдающих на водительские права. На каждом предприятии для изучения книги была отведена специальная комната. В 2005 году Ниязов даже отправил экземпляр книги на орбиту на российской ракете – наверное, чтобы окропить благодатью из космоса всю планету. Иностранным компаниям, работающим в Туркменистане, было предписано перевести «Рухнаму» на свои языки – и пришлось, например, главе «Даймлер-Крайслер», низко кланяясь, поднести государю выполненное компанией роскошное издание книги на немецком.

Через тернии сложных мыслей «Рухнамы» продраться непросто, но ведь таковы все великие книги древности, будь то «Авеста» или «Махабхарата»! Всё-таки не понимали русские жителей братских республик, не могли разобраться в их чаяниях. Это для русских социализм был естественным продолжением их старой мечты о крестьянской утопии. 

А вот таджики, узбеки, туркмены, волею Москвы оказавшиеся в общем с ними государстве, наверное, мечтали о чём-то ином. Автору этих строк своими глазами доводилось читать написанный советским писателем-узбеком фантастический рассказ, где председатель колхоза оказался разумным динозавром, явившимся с планеты, имевшей форму четырёхмерной дыни: сбросив инкогнито перед отлётом на родину, рептилоид укорял советских колхозников за бездуховность и призывал верить в коммунизм. Нет, что ни говорите, было в этом какое-то предзнаменование «Рухнамы». 

И кто знает, может быть, ещё в 80-е, разъезжая по аулам на своей «Волге», останавливался Сапармурат Ниязов на берегу тихой речки и разговаривал с травой и деревьями… Мы ничего этого не знаем: контроль Москвы, разумеется, не позволял республиканским элитам высказывать свои потаённые мысли во весь голос. Когда после распада СССР они освободились от рационального, марксистского, материалистического диктата Большого брата, вот тогда наконец и полилась из-под пера нежная, задумчивая, как трель соловья, рухнама.

 

Пришёл, увидел, начудил

Осознав, что он больше не сирота, Туркменбаши сделался сентиментален. В честь своей безвременно ушедшей матери Гурбансолтан-эдже он переименовал один из городов, назвал крупнейший дворец бракосочетания в Ашхабаде, украшал её статуями скверы столицы, а в конце концов объявил, что отныне Гурбансолтан станет в Туркмении олицетворением справедливости вместо богини Фемиды. 

В родном селе он возвёл крупнейшую в Центральной Азии Мечеть духа Туркменбаши – громадное здание из белого мрамора, обошедшееся в сто миллионов долларов. Рядом с мечетью был возведён мавзолей с пятью саркофагами: четыре – с прахом родителей и братьев Ниязова, пятый, стоящий в центре, предназначался для него самого. 

Впрочем, кто же всерьёз верил, что Туркменбаши может когда-нибудь умереть? Дошло до того, что Ниязов переименовал в честь себя, родственников и дорогих ему явлений месяцы года. Январь теперь так и назывался – Туркменбаши. Март – Гурбансолтан-эдже. Декабрь стал месяцем Нейтралитета. А вот сентябрь получил имя Рухнама – в этом месяце Ниязов закончил свой великий философский труд. Чуть позже, когда Ниязов решил переименовать дни недели, субботу назвали днём Духа, причём было подчёркнуто: «В этот день все люди обязательно пусть берут в руки «Рухнаму».

Всё подарил Аллах Туркменбаши: в стойлах его конюшни стоят сотни горячих ахалтекинских скакунов, в его гараже – десятки чёрных лимузинов. Его дворец устлан гигантскими коврами из верблюжьей шерсти. Он появляется на людях в дорогих костюмах, с пальцами, унизанными громадными изумрудами и бриллиантами. 

Народный совет официально объявил его пророком, ниспосланным Аллахом, – титул, на который и надеяться не смеет ни один другой президент в мире. Как человек, который написал «Рухнаму», он понимает язык рыб в озёрах и птиц в небесах. Согласно уверениям госчиновников, Туркменбаши может взглядом убивать мух, а силой мысли вызывать дождь. Даже круг его жизни иной, чем у остальных. 

Когда в начале 2000-х изумлённые телезрители отметили, что седые волосы их вождя снова стали чёрными, поступило официальное пояснение: в отличие от простых смертных, Туркменбаши с годами не стареет, а молодеет.

Как и любой народный вождь, Туркменбаши с годами всё охотнее чудил. Жертвами его теперь становились не только оппозиционеры, но и, например, виды искусств: он отомстил за проведённые в Кировском театре три часа тем, что запретил в стране оперу и балет. Подобно Петру Великому, решил постричь подданным бороды – произнёс филиппику против излишних волос, и туркмены принялись полировать лица до гладкости яичной скорлупы, а МВД ввело специальные разрешения, которые должны были получать бородатые иностранцы при въезде в страну. 

Вслед затем Туркменбаши совершил переворот в медицине, заявив, что над его народом не властны бактерии и вирусы, – он запретил упоминать в печати и больницах СПИД, холеру и гепатит, будто их никогда и не было. А потом стал бороться за здоровье зубов граждан. У азиатов была давняя мода вставлять на место вырванных зубов золотые коронки: ослепительная жёлтая улыбка демонстрировала достаток. 

Ниязов посчитал, что хвастовство – порок, и принялся запрещать золотые коронки, а чтобы люди закаляли зубную эмаль, советовал им профилактику – грызть кости. Борясь с тлетворным влиянием западной культуры, он запретил петь под фонограмму – только живая музыка, только туркменские песни. Ему подчинялись не только времена года, но и стихии: он собирался строить в горах под Ашхабадом ледяной дворец, а в Каракумах – зоопарк, где должны были быть пингвины.

И вдруг Туркменбаши умер.

 

Баш на баш

Волосы-то у него темнели, а вот со здоровьем были большие проблемы: и сердце шалило давно, и диабет, говорят, прогрессировал. Шептались, конечно, об отравлении – куда же без этого? Туркмены плакали, убеждённые, что сейчас произойдёт что-то страшное: солнце начнёт восходить на западе, в разгар лета пойдёт снег. 

Однако вышло всё куда прозаичней: Государственный совет безопасности мигом назначил преемника – любимца покойного вождя и его заместителя Гурбангулы Бердымухамедова, в прошлом стоматолога и профессионального борца. Внешне новый глава государства был так похож на Ниязова, что мигом распространился слух: это его внебрачный сын. И пускай его «официальный» сын, рождённый в браке с Музой, не захотел продолжать дело отца и уехал строить бизнес в Европе – нашёлся другой, нисколько не менее родной! 

И снова претворился в жизнь древний сказочный мотив – Илья Муромец пал, но кузькину мать врагам покажет сын Сокольник, о котором Илюша узнал перед смертью. 

В благодарность за доверие народа «сын» пожаловал народу некоторые свободы – например, даровал право доступа в Интернет: вскоре после его избрания в Ашхабаде появилось целых два интернет-кафе, где всего за четыре евро граждане могли получить час доступа в Сеть. Правда, кое-где он решил подправить курс «отца» – убрал профиль Ниязова с экранов, а его имя – из гимна Туркмении и Клятвы верности. 

Новый президент покусился даже на святое: отменил экзамен по «Рухнаме», а саму священную книгу приказал изъять из учреждений страны. Вскоре туда завезли его собственные книги. Новый глава Туркмении оказался плодовитым автором – за десять лет своего правления он написал 35 книг. Правда, на философские проблемы не замахивался, а радовал читателей мелкотемьем – то о туркменских коврах напишет, то о чае, то о жеребцах. 

Недавно довелось посмотреть репортаж о том, как он дарует членам правительства свою книгу: в кабинет вереницей входят министры и каждый с поклоном прикладывает книгу к сердцу. Статую Туркменбаши он убрал с центральной площади, зато в Ашхабаде появилась его собственная гигантская статуя, где он верхом на коне…

В фантастическом рассказе Станислава Лема было описано общество планеты, которому удалось создать «заменитель вечности»: каждые 24 часа все граждане менялись социальными ролями – мать в семье уходила маленькой дочкой в другое семейство, на её место приходила другая женщина, правителем становился человек, ещё вчера работавший дворником. 

Такое общество было свободно от скорби: конкретный человек может даже умереть, но назавтра его заменит кто-то другой. У детей всегда будут родители, у граждан – правитель, хотя бы предыдущий и умер вчера. 

Ниязову удалось сделать что-то подобное. Кто из людей, не сильно вдающихся в перипетии международной политики, сейчас помнит, что тот Туркменбаши, который сейчас правит в Ашхабаде, – это уже новый человек? 

Туркменбаши давно превратился в имя нарицательное, в бессмертного мифологического персонажа. Туркменбаши умер – да здравствует Туркменбаши!

фото: LEGION-MEDIA; GETTY [MAGES RUSSIA; VA/VOSTOCK PHOTO; СЕРГЕЙ СУББОТИН/ МИА "РОССИЯ СЕГОДНЯ"