Автор: Ольга Филатова
Супруги Николае и Елена Чаушеску памятны тем, что стали единственными советскими правителями, убитыми собственным народом. Сперва их любили, а потом убили, извините, так получилось. Теперь жалеют, двадцать лет прошло, так пожалели, что выкопали из могилы и перезахоронили официально, по-человечески даже его генсековскую шляпу-пирожок. Эксгумировали историческую справедливость. Спрашивается, что же он им сделал плохого? Или хорошего?
По дороге на расстрел жена правителя разговаривала с солдатами, связавшими ей руки. «За что вы нас? Я же кормила вас, я была вам матерью!» – взывала она к их самым чистым чувствам. Но чувства у солдат не проснулись. «Ты убила наших матерей, какая ты после этого мать?» – нашёлся один из них. И привели приговор в исполнение.
Фактически их расстреляли без суда и следствия, нарушив все возможные процессуальные каноны, не дав им времени опротестовать решение, не предоставив лишней минуты поразмыслить над собственными показаниями, в общем, это был не суд, а балаган, чисто эмоциональное мероприятие. Были ли правы доведённые до отчаяния румыны, считавшие себя обездоленными своими правителями? Бывает ли так, что обездолен целый народ, а виноват кто-то один?
Правитель и правда был у них редкий тип. Очень странный человек, чьи характерные черты указывают скорее на расстройство личности, нежели на приватное коварство или там злобу. Он был чуден до невозможности, этот мужчина, протирающий руки спиртом после каждого рукопожатия, но жена его производила ещё более гнетущее впечатление.
Это была парочка двух в высшей степени чудаковатых людей, по странному стечению обстоятельств ставших у руля небольшого, но тянущегося к суверенности государства. Ведь Румыния – страна небольшая. Её население составляет около 21 миллиона человек. Суверенность даётся ей трудно. Как-то всем до неё есть дело. Кстати, по одной из версий, свержение власти в стране вовсе не было волеизъявлением народа. Наоборот, внешние враги спланировали и спровоцировали, удачно совместив народный гнев с собственными интересами.
Революцию готовили и провернули, не жалея средств и не стесняясь в них же. Румыния оставалась последней страной в Европе, упёртой в своей коммунистической нравственности. «Скорее Дунай потечёт вспять, чем у нас начнётся перестройка», – говаривал Чаушеску. Естественно, ведь падение режима для него означало освобождение от занимаемой должности и переезд из номенклатурного жилья в «двушку» на окраине. Он же всю жизнь утверждал, что ничего своего не имеет и даже носки носит общественные.
Способ управления – маразматический
Жизнь Николае Чаушеску и его жены, прожитая во славу родины, была перечёркнута мгновенно. Этих двоих так долго хвалили, так страстно почитали, что сбросили с пьедестала до неприличия внезапно. Да и поздно было, вообще говоря, их свергать. К моменту, когда солдаты повели казнить супругов, это были даже не отец и мать нации, как до того твердили, а её дед и бабка.
Обоим было по 70 лет, уже очень подержанные тираны, оба могли спокойно сослаться на маразм, оправдывая свои поступки. Но почему-то эти прекрасно одетые старички не прибегли к хитрости и не попытались отвести глаза фальшивому следствию, а повели себя как две воплощённые невинности перед лицом мирового зла. Как будто происходящее было театральной постановкой – фальшивый трибунал, обвиняющий их во всех бедах страны, вооружённые солдаты.
Чаушеску всё твердил, что не собирается отвечать на вопросы никакого другого суда, кроме Верховного. Вообще-то, он был прав. Есть версия, что они оба к тому времени уже достаточно рехнулись и просто не поняли, к чему идёт дело. Народная любовь довела их до потери пульса ситуации. Они и правда считали себя неприкосновенными небожителями.
Прозвища, всенародно присвоенные этим двоим, звучали как божественные никнеймы или индейские имена. Чаушеску, этот Кладезь Мудрости, как его величали, и Могучий Дунай Разума, пребывал в уверенности, что румыны его обожают, а Сияющая Звезда и Ласковая Мать хоть и заподозрила неладное, но до последнего надеялась, что до рукоприкладства дело не дойдёт. А оно таки дошло.
Властелин мира
Будущие Князь Грации и Ласковая Мать – Николае и Елена Чаушеску – были одного поля ягоды. Оба они были родом из народа. Оба имели крайне скудное образование и весьма сомнительное прошлое.
О нём известно, что в юности пытался обучиться сапожному делу, в чём не слишком преуспел, поскольку не имел к ручному труду склонности. Работать ему не хотелось: молодость играла в пятках. Хотелось тусить, знакомиться с интересными людьми, хотелось, как многим молодым людям, почувствовать собственную значимость – поговорить о судьбах мира, поспорить, доказать, может, даже кого разоблачить.
Бухарест тех лет очень располагал к праздношатанию и демагогическим сборищам. Ах, да! Он же переехал в столицу! Причина, по которой парни из деревни попадают в мегаполисы, не меняется вот уже несколько тысячелетий: охота сменить сапоги на ботинки. Николае приехал в Бухарест подростком, едва окончившим начальную школу, ему не сиделось на месте. Столичная жизнь тут же взяла его в свой оборот. Денег, зарабатываемых в ученичестве у сапожника, ему катастрофически не хватало. Из прочих профессий он выбрал воровство.
Он без разбору заводил знакомства, в том числе и среди большого и малого жулья. Между прочим, жители тех мест, откуда Николае был родом, славятся предприимчивостью и оптимизмом, переходящим в авантюризм. Наглость – их вторая натура в самом хорошем смысле слова. Это очень общительные люди, извлекающие выгоду из неприятной ситуации, умеющие без помощи рук, одним лишь словом расположить к себе собеседника настолько, что тот готов делиться своим имуществом.
К середине 30-х годов Николае решительно сделался тёмной личностью, уже не раз попадавшей на глаза блюстителям закона. Он посидел в тюрьме, прибавив себе социального весу в определённых кругах. Уже существуют полицейские фотографии его совсем ещё юного лица – сумрачный взгляд, но губки уточкой и торчащий кадык на фоне измерительной шкалы.
Фактически это был молодой рецидивист, поскольку известно, что в заключении он оказывался отнюдь не по политическим убеждениям, а за банальное мошенничество. В 1938 году он впервые попал в поле зрения советских спецслужб: им понадобилось вытащить некоего резидента из румынского застенка. Подкуп тюремного начальства и был поручен молодому жулику по фамилии Чаушеску.
Юноша был достаточно симпатичен, он производил впечатление стеснительного малого, поскольку заикался. Кто ожидает от заики зла? И хотя тюрьма редко кому бывает хорошим трамплином в жизнь, именно тюрьма, как позже выяснилось, сделала из Николае человека. Нет, она его не перевоспитала, но она таки слепила из него фигуру политическую.
Он впервые попал за решётку ещё в 1933 году, после чего не вылезал из-за неё лет десять, включая военные годы. Именно тогда он успел спознаться с выдающимися личностями – партийной верхушкой. Например, с Георге Георгиу-Дежем, Киву Стойкой, Эмилем Бондарашем, Александру Могиорошем и другими. Тюремные товарищи своевременно познакомили его с марксизмом. Там же он сдружился с будущим секретарем ЦК компартии Мизилом Никулеску, лидером демократического студенческого движения.
Это была неплохая компания. Так повелось в те годы: приятных людей можно было скорее встретить за решёткой, нежели на свободе.
Но всё-таки ключом его жизни стала не тюрьма. Главное случилось с ним намного раньше, когда в возрасте 16 лет он встретил девушку по имени Елена. Не прекрасная, но достаточно хорошенькая по первой молодости, чтобы очаровать неопытного юнца.
Это уже потом, много позже, товарищи по партии будут удивляться, как же это «столь уродливая и глупая женщина» сумела подчинить себе этого вроде неглупого и недурного мужчину, а пока… Она была старше его по некоторым данным на три года. Возрастная разница до двадцати лет имеет решающее значение, тогда как после тридцати полностью нивелируется.
Шестнадцатилетний юноша – почти ребёнок. Девятнадцатилетняя девушка – чаще всего взрослая женщина. Елена была старше и опытнее. Если верить злым языкам, она была даже слишком опытной в отличие от своего будущего мужа. О Николае же известно, что Елена была его первой девушкой. Она навела в его душе май месяц, он полюбил её всем сердцем. И он бы ни на минуту со своей любовью не расстался, если бы не бурная общественная жизнь, требовавшая постоянного тюремного заключения.
Яркий лубок как нельзя лучше демонстрировал народную любовь к супругам
Известно, что сельская девчонка не отличалась страстью к познанию и школьного образования не получила в полном объёме, кажется, у неё так и осталось на всю жизнь три класса деревенской школы. А все её дальнейшие успехи на ниве народного просвещения были не более чем фикцией, ширмой её истинного невежества.
Академия наук, которую вскоре возглавит первая леди страны, приобрела в её лице фиктивного академика, то есть по факту она должна была сделаться самой учёной дамой в стране, но кто ж рискнёт проэкзаменовать столь знатную особу («Ой, мадам, я вас умоляю!» – румыны звали её мадам).
Собственно, не она одна поручала свои научные труды коллективу авторов, ничуть не чинясь. Кажется, её диссертация была по химии, поскольку мадам в молодости работала на фармацевтическом предприятии. Или на швейном? В начальной же школе, что достоверно известно, единственной положительной оценкой у Елены было отмечено рукоделие.
О, это была большая рукодельница, дальше – больше. Сперва она прибрала к рукам неглупого мужчину, а потом и целое государство, начав отделывать его по своему вкусу. Сильнее всего от отделки пострадала столица страны. Вот, например, архитектура и интерьеры Дома народа, что стоит на самом видном месте в Бухаресте, именно её рук дело.
Эта женщина была для неё эталоном в любом деле, требующем художественного чутья, начиная от нарядов и заканчивая архитектурой, включая дизайн помещений. Кстати, именно поэтому шерстяные ковры с густейшим ворсом лежали у той прямо на кухне у плиты, а краны и смесители в ванных комнатах всегда оказывались в форме лебединых голов и непременно из золота. Дизайн помещений лучше платья выдаёт социальное происхождение. Нет-нет да и заметишь у генерального секретаря или хоть у коммерческого директора на фото телевизор, накрытый салфеточкой. Поди потом оправдайся, что это домработница чудит!
Вот почему Дом народа, который так и не успел стать резиденцией семьи Чаушеску, потому что до ввода его в эксплуатацию их успели свергнуть, должен был стать символом их жизненных успехов.
Чудовищное сооружение, второе по величине после Пентагона, потребовало сноса примерно четвертой части Бухареста. Под экскаваторный ковш пошли сотни домов, десятки старинных зданий, церквей, монастырь, пара больниц.
Дом был огромен, как мечта оборванца, потолки высотой 15 метров, тысячи комнат, десять этажей подземелий, обустроенных в дворцовом стиле. И они сияли. Красивое в понимании Елены должно сверкать.
Миллион кубометров мрамора, тонны хрусталя для отделки, километры парчи и бархата и 200 тысяч метров шерстяных ковров. Дом ломился богатством. Ну и золотые лебеди вместо сантехники, как обычно. Для кого всё это предназначалось?
Жители столицы с первого дня возненавидели детище Чаушеску: здание полностью меняло облик города, ещё в стадии чертежей это был архитектурный содом. Архитектор, имевший несчастье работать при Чаушеску в Бухаресте, рассказывал, что за утверждением своих проектов он вынужден был обращаться к домработнице Сюзанне. Все знали, что понравиться должно было в первую очередь ей.
Муж Елены не дальше неё продвинулся в культурном направлении. Он был из той самой семьи, в которой салфетками укрывали подушечные пирамидки, поэтому мироощущение Елены с её Сюзанной было ему близко.
У Николае образование так и осталось в зачатке: те же, что у жены, четыре класса сельской школы. Не до учёбы было, он полностью посвятил себя партийной работе. Поэтому, когда уже состоявшейся фигурой международной арены Чаушеску в качестве первого лица государства отправился по гостям к президентам и генеральным секретарям, он откровенно сел в лужу со своим вкусом.
Оказалось, что он не ведает застольного комильфо и не догадывается, что к летнему завтраку на теплоходе не принято являться в коричневом шерстяном костюме. В тюрьме его научили кризисному менеджменту, но не этикету.
Во время дружественного визита в Югославию он сделал для себя убийственное открытие, присмотревшись к тамошнему правителю генералу Тито. Он заметил, что представители высокого социального ранга лучше выглядят, будучи одетые в светлые тона. А потребность одеваться в тёмное свойственна людям пачкающих профессий, то есть он, Правитель, своим бурым пиджаком и толстокожими ботинками предательски выдаёт в себе крестьянского сына.
Сойдя с борта личной яхты генерала Тито, Чаушеску помчался выбирать себе белый костюм. Он потом старался наряжаться в белое, чтобы издали выделяться в толпе челяди. С этого момента прежде равнодушный к одежде господин сделался прямо-таки франтом, у него начался период страсти к одежде. Ведь белый костюм не так-то просто содержать в свежести, приходилось часто менять. В итоге у диктатора, по свидетельству современников, одновременно висело в шкафу до четырёх сотен пиджаков.
Он менял костюмы если не дважды в день, то ежедневно и никогда второй раз костюм не надевал. Почему? Он был помешан на идее отравления: боялся яда, которым могут быть пропитаны ткани. По этой же причине он возил с собой личное постельное бельё, собираясь в гости. Даже ночуя у английской королевы, он требовал смены постели, чем потряс весь штат прислуги – типа, такой чистюля, побрезговал королевским батистом.
Кстати, несмотря на склонность к маниям и фобиям, его тюремно-партийная карьера шла такими темпами, коим позавидовал бы любой, метящий из грязи в князи.
Ещё в тюрьме он вступил в ряды Коммунистического союза молодёжи, через пару лет – в партию. В самом конце войны стал секретарём ЦК Коммунистического союза молодёжи, к 1948 году – уже министром сельского хозяйства своей страны, причём столь рьяно взялся за порученное партией дело, что лично расстреливал крестьян, косо глянувших на коллективизацию.
В 1950-м он вдруг становится замминистра национальной обороны в ранге генерал-майора, притом что до того никакого отношения к армии не имел. В 1952-м Чаушеску – член ЦК компартии и ловко лавирует между более маститыми однопартийцами. Тюремное знакомство с Георгиу-Дежем и поддержка того на свободе в его борьбе за власть в итоге делают своё дело. Поэтому, когда в 1965 году последний умирает от рака, Чаушеску мигом оказывается в его кресле.
Его избирают в полной уверенности, что ничем не примечательная фигура станет хорошей марионеткой в руках прокремлёвских лидеров, из которых наполовину состояла румынская компартия. Страны соцлагеря смотрели в рот Москве, это понятно. Однако с Чаушеску этот номер им почему-то не удаётся. Чаушеску всё больше упирает на особость и суверенность Румынии, на особый, чисто румынский коммунизм, который ему предстоит построить. И во время его посещения Москвы Хрущёв не может не обратить внимания на независимый, даже спесивый вид и странные реплики румынского товарища.
Кризис в отношениях пришёлся на 1968 год, когда генеральному секретарю румынской компартии товарищу Чаушеску стукнуло в голову не подчиниться Кремлю.
Председатель государственного совета выступил с речью, в которой позорил Москву, наехавшую танками на Чехословакию. Вот это он дал жару! Заметьте, никому, ни одной душе из всего бывшего соцлагеря не пришла в голову эта крамольная мысль – осудить действия большого брата. В ЦК компартии СССР прямо остолбенели от нахальства Чаушеску. Заграница же, возмущённая экспансией Москвы, прониклась к храбрецу огромной симпатией. Говорят, именно с этого момента Запад открыл Румынии безграничный кредит.
Кредитная история
Доверие Запада обернулось для страны нежданной бедой. Очень скоро воспользовавшиеся кредитами румыны оказались по уши в долгах. И всё бы даже ничего, иные страны вон годами пребывают на правах должников, ничуть не смущаясь.
Но Гений Карпат собрался вернуть всё до копейки. Однако платить по счетам было нечем. По одной из версий у семьи Чаушеску в иностранных банках скапливались солидные суммы, так уж была построена экономика страны, что в итоге все её финансы оказывались обналичены в пользу семьи.
По второй версии Чаушеску якобы был гол как сокол, а всё имущество в итоге оказывалось номенклатурным. Сотни поместий и особняков, набитых добром, единственным владельцем которых считался Николае, якобы и правда принадлежали государству. Правда, на деле в таких поместьях обычно проживала прислуга и охрана, не более того. А сами Чаушеску там даже не появлялись.
Впрочем, как и народ, которому номинально всё принадлежало. Иной раз Чаушеску шумно что-нибудь праздновали в толпе гостей и так же внезапно убирались восвояси, оставив за собой гору бутылок и простреленный диван.
К слову, никто в семье не чурался алкоголя. С учётом менталитета ничего необычного в этом не было, поскольку в румынской деревне местные вина льются рекой.
Младший сын Чаушеску Ники, которого в народе, посмеиваясь, называли Дракулито, более других отличался любовью к выпивке, за что в итоге расплатился, погибнув от цирроза печени. И не только к выпивке.
Классический случай мальчика-мажора: он вырос заносчивым, чванливым, не умеющим обходиться без прислуги юношей. Он стал в Румынии молодёжным лидером: возглавил тамошний комсомол.
У супругов Чаушеску было трое детей, и лишь их старший сын Валентин оказался вне семейного круга, сознательно отказавшись от всего, что связывало его с родными.
Талантливый учёный, он вовремя уехал из страны и единственный дожил до наших дней.
Дочь же их Зоя, как и младшенький, вела рассеянный образ жизни, в итоге вызвав недовольство родителей своим нежеланием участвовать в серьёзных делах. Хотя какие там серьёзные, если большую часть времени они занимались представительскими гулянками.
Вообще, за четверть века, что Чаушеску сидели на румынском троне, они развели в стране адскую тиранию, уже никто не мог при них рта раскрыть без риска отправиться на выселки. Из заики-скромника вырос мнительный и мстительный дракон. Критиковать деспота было бессмысленно, потому что никого, кроме своей жены, он никогда не слушал, иного авторитета не имел. Такая у них была гендерная манера управления.
Если номинально страной правил он, Николае, то фактически ещё неизвестно, в чьих руках на самом деле была власть. Если Дунай Мудрости румыны уважали, то Сияющую Звезду они по-настоящему боялись.
Он мог наказать любого. Она могла уничтожить. Она, а не он, на самом деле владела этой небольшой страной, пользуясь ею по своему усмотрению. Это именно она была подлинным драконом, а он лишь исполнительным придатком при ней, вполне огнедышащей.
И если до начала 70-х годов она не слишком афишировала своё могущество, то позже ей показалось интересным обнародовать свою власть. Народ-то ошибаться не может, все и без того знали, что Николае – что-то вроде раба у ног своей мадам, и по мановению её коготка он сделает всё, что её душе покажется нужным.
Он даже речи свои произносил, ежесекундно поглядывая в сторону жены – лишь бы её лицо не выражало недовольства. Стоило малейшей тени лечь на её ресницы, Николае начинал заикаться, а то и вовсе замолкал. Вот это был пример подкаблучника, любо-дорого взглянуть.
Именно Елена надоумила его в своё время произвести ротацию подчинённых, постепенно заменив всех чересчур разговорчивых на членов семьи и родственников, чтобы не выносили сора из избы. Не сразу, но постепенно оказалось, что все государственные должности занимают самые близкие люди и страной правит Семья, облечённая круговой порукой.
Какова была цель? Достичь максимально возможной безопасности. Чаушеску были помешаны на безопасности. При них всегда присутствовал близкий человек, занимавшийся, к примеру, безопасностью еды. Они возили с собой переносную лабораторию и постоянно делали пробы, чтобы не отравиться за дружеским обедом. И собак держали, двух огромных лабрадоров, чтобы угощать псов со стола ради собственной безопасности.
Собаки, кстати, ездили в отдельных лимузинах и питались импортными консервами. Шло время, Чаушеску всё больше захватывали прав и всё меньше исполняли обязанностей. Определённо, к ним пришло ощущение безграничного повелевания миром. Перемещаясь по стране, они возили с собой оркестр народных инструментов, чтобы ни один приём пищи не обходился без музыкального сопровождения. Будни драконов более напоминали круглогодичные праздники.
Мадам обожала роскошь. С бывшими бедняками это случается – роскошь как озарение. Сделать мир вокруг себя прекрасным, позолотив зубы прислуге и дверные ручки. Есть на золоте, пить из хрусталя, разве бывает что-то прекраснее?
Елена пристрастилась собирать меха, у неё были сотни меховых пальтишек, многие из которых так и оставались никогда не надёванными, вися в шубохранилищах на особом режиме хранения.
Николае увлёкся охотой. И это было для страны даже разорительнее, чем покупка мехов. Дело в том, что Румыния – единственная в Европе страна, имеющая основательные территории нетронутых лесов, в которых много дикого зверья. Леса занимают 13 % страны, в них водятся и медведи, и волки, на равнинах – лисы, зайцы, белки и барсуки, всего около 400 видов уникальных млекопитающих и птиц.
Вот на них-то Чаушеску постоянно и охотился – на мелкую дичь вроде птиц или там зайцев, которых отстреливал сотнями. Ради же высоких гостей он открывал охоту на крупного зверя – волка, медведя. И, конечно, убивали не одного. И не двух.
После основательной охоты непременно снимали кинохронику: охота имела всякие традиционные свистопляски, которые исполнялись с огромным удовольствием. Например, за промах незадачливого стрелка полагалось отхлестать бедолагу розгами. Всё это с удовольствием проделывали.
Охотничьи трофеи выкладывали в ряд, фотографировались на память, охотники становились ногами на туши. В рядок лежали двадцать, тридцать, даже пятьдесят медведей – инфернальное зрелище, не поверишь своим глазам. Можно подумать, что медведи в Румынии прямо кишмя кишат, водятся стаями.
«Из рощи на охотников выскочила стая медведей», как-то так. Откуда же столько медведей? Это было секретом фирмы Чаушеску. Участники тех событий позже рассказывали, что убийство медведей, конечно, происходило совсем не по охотничьим правилам. Накачанные какими-то препаратами животные и не думали сопротивляться. Случалось, мишутки при виде охотников пускались в пляс, кружились и подпрыгивали, принимая тех за публику.
За годы, что Чаушеску правили страной, они организовали там самый цветущий культ личности в Европе. И не было такой прихоти, которую бы страна не выполняла по их воле. Они попросту воцарились и пользовались страной по своему усмотрению и на своё благо, умножая собственные богатства и значимость.
Их портреты висели на каждой второй стене, их полагалось почитать. В каждом доме следовало иметь научные труды, написанные супругами. Хорошо устроиться в управляемом ими мире можно было только у них под бочком, поэтому в стране размножились подлизы – люди всех профессий, готовые всегда услужить и петь хвалу правителям. В сущности, Чаушеску были обыкновенными феодалами. И всё было бы очень у них хорошо. Подмяв под себя страну и неограниченно пользуясь властью как крепостным правом, Чаушеску процветали в Румынии, разъезжая по соседям с визитами, набираясь дипломатического лоска. Они не учли только одного, что даже феодалу всё-таки следует знать меру. Правило номер один: не зли смердов!
Не зли их
Когда Чаушеску заявил, что собирается за год отдать долги родины – расплатиться по кредитам, никто всерьёз не поверил, потому что это было невозможно. Тем не менее веришь не веришь, а исполнять надо, взялись всем миром.
В этот период огромную роль сыграла тайная полиция «Секуритате», и до того исправно служившая своему дракону, она заработала в полную силу. В самые короткие сроки страна оказалась опутанной паутиной соглядатайства и круговой порукой профессиональных предателей.
В те годы шутили, что из двоих собравшихся на перекрёстке горожан один непременно стукачок. Таким образом достигалось подчинение. Условия, исполнения которых потребовалось от страны, чтобы собрать деньги на отдачу долгов, выглядели самоубийственно. Экономить стали, конечно, на энергоносителях. Например, ввели ограничения на электричество. Зимой запрещалось пользоваться холодильниками: считалось, что продукты можно выставить на балкон или вывесить за окно. В ночное время запретили использовать лампы мощностью более 15 ватт, из продажи вообще исчезли лампы мощностью более 60 ватт. Было запрещено освещать одну комнату более чем одной лампой. Считалось, что все свои дела человек должен осуществлять при дневном свете, а с наступлением темноты обязан ложиться спать.
Под световой день были подогнаны и рамки трудовой деятельности. Магазины закрывались в три часа дня. Особым указом было регламентировано отопление. Сочли, что для нормального существования вполне достаточно, если в жилых помещениях поддерживать температуру +15 °С. Вот когда горожане позавидовали жителям села.
В обычных квартирах печей не было, а центральное отопление включали раз в неделю по обещанию. Горячую воду тоже. О любых случаях неповиновения тут же доносили в полицию, подслушивали, вынюхивали, предавали. В стране начала действовать система распределения продуктов. Одновременно Чаушеску ввёл новые правила хозяйствования в селе. Например, издавал указ о том, как следует засеивать поля: по мнению Николае, крестьяне слишком редко сажают сельскохозяйственные культуры. При хорошей посадке – почаще – и урожай с одного поля можно собрать в двойном размере.
Понятно, что сумасбродное сельское хозяйство быстро привело к тому, что урожая не собрали вообще, никакого. Результат, правда, списали на засуху, а есть на селе стало совсем нечего, и крестьяне, побросав хозяйство, повалили в города, надеясь там найти спасение.
На фоне запрета абортов, действовавшего в Румынии потому, что Чаушеску стукнуло в голову увеличить население до 30 миллионов, его способ вести хозяйство выглядел как геноцид нации. Его потом в этом и обвинят на суде.
Бухарест наполнился нищими и беспризорниками, которым нечего было есть, негде было погреться, – тиран перекрыл тепло, как Плюшкин, экономя на всём. Особенно плохо приходилось в больницах, роддомах. Новорождённым детишкам случалось попросту замерзнуть ночью, если их не приносили матери.
Массовая детская смертность тех лет привела к негласному правилу – рождение ребёнка регистрировать полагалось не раньше чем через год. Это чтобы убедиться, что малыш выжил. Существует описанный одним тогдашним писателем случай, когда новорождённого ребёнка, умершего от холода в роддоме, выдают родителям без какой-либо справки о рождении и смерти (рождение не фиксировалось, чтобы не портить статистику и не поднимать шума, смерть – тем более). И бедные родственники хоронят этого «несуществующего» ребёнка в парке, в обувной коробке, поскольку на кладбище их не пускают: без свидетельства о смерти нет и покойного.
Естественно, сами Чаушеску и не думали терпеть лишения вместе со своим народом. Они-то как раз нежились в самых комфортных условиях, делая вид на весь мир, что Румыния процветает.
Ежедневно по радио передавали информационный блок о жизни правящей семьи, чем они занимались, куда ездили-ходили, чем питались, о чём разговаривали за обедом. Кстати, этикет в кругу семьи у них так никогда и не наладился: тиран не заморачивался приборами. Частенько он вкушал пищу руками, которые потом запросто мог вытереть о скатерть.
Мучить себя, как при царском режиме, не входило в его культурный минимум. Он всё пытался проследить, чтобы младший сынишка не слишком назюзюкался хотя бы до обеда – это более занимало его мысли и чувства. И ещё вот его моральный облик. По имевшимся у папаши сведениям, Нико-Дракулито имел самые преступные намерения, и именно он, а не кто-то посторонний готовил заговор с целью свержения отца. А уж вопрос, что там лежит в тарелках у соотечественников, занимал дракона в самую последнюю очередь. Замученная же им страна копила злость.
В самом конце 80-х Румыния уже выглядела как парк советского периода на фоне руин коммунизма, оставшихся от СССР и отряхнувших социалистический прах стран Восточной Европы.
Чаушеску, который давно уже не чуял под собою страны, так он зарвался, надо было свергать, ничего не поделаешь. Долго считалось, что его уконтропупили свои – революционные румыны. Потом выяснилось, что в основном этим занимались американцы, сами признались. Мужчина из ЦРУ Милтон Борден рассказал перед камерой, как он настраивал общественное мнение против тирана, в результате чего и началась революция.
«Роза» Тимишоара
Всё началось в городе Тимишоаре. Как на самом деле было, теперь уже трудно восстановить. Например, существует свидетельство, что Чаушеску, как главнокомандующий, сам отдал приказ открыть огонь по митингующим, несмотря на сопротивление военных, поражённых требованием стрелять в собственный народ. Армия, кстати, здорово его подвела, когда дело дошло до драки.
Оказалось, военные давно мечтали рассчитаться с главнокомандующим за те обиды, которые терпели от него всю жизнь, они тоже накопили злобу. Армию-то тиран пользовал, как Золушку: солдаты ему строили и убирали, за неимением военных действий он заставлял их выполнять все самые грязные и трудозатратные работы, при этом ни копейки не платя. И он паршиво их кормил, плохо одевал и селил где попало. Неудивительно, что они предали его, как только нашёлся повод.
Что же на самом деле случилось в Тимишоаре?
Дело началось с человека по имени Ласло Текеш – пастора Венгерской реформаторской церкви и заметного диссидента, издателя крамольной литературы.
«Секуритате» его заметили после статей в диссидентском издании, в которых он рассказывал о положении дел с правами человека в Румынии, с которыми там было очень нехорошо. Пастора начали прессовать, гнать с должности и, как водится, высылать из города. Он, вообще-то, так проповедовал, что уже после посещения его службы хотелось выковыривать из мостовой булыжники, призывал соотечественников к мятежу. Тем временем в стране как раз бесчинствовала так называемая систематизация: осуществлялись планы урбанизации Румынии. Крестьян выселяли в города, а их бывшие деревни сравнивали с землёй.
Ещё и за это румыны всегда будут благодарить Чаушеску: он практически уничтожил им сельское хозяйство, загнав народ в города. Священники же писали всяческие петиции, слали их куда надо, и, конечно, не заметить их деятельности тайная полиция никак не могла.
Сперва их по-доброму просили бросить агитацию, потом принялись угрожать, затем выселять. Начались провокации, пастор с семьёй перешёл на военное положение. В итоге общественность Тимишоара вышла на защиту пастора. Это была мирная протестная акция, люди собрались вокруг его дома. Тусовались там, спели революционные песни, народу прибывало, толпа быстро увеличилась, в ней появилось много людей, вообще не знавших о мытарствах пастора, послышались антиправительственные лозунги: «Долой Чаушеску!», «Долой режим!» и «Долой коммунизм!». Впрочем, как свидетельствует один из участников восстания Мариус Миок, которого за участие в этой демонстрации посадили в тюрьму и там побили, многие события тех дней неправильно поняты.
Митингующие в Тимишоаре требовали не свободы пастору, а свободы слова и честных выборов.
Узнавший о происходящем в Тимишоаре Чаушеску разволновался и вызвал к себе главу «Секуритате» и МВД, министра национальной обороны и министра администрации и внутренних дел.
Пожизненный президент коммунистической Румынии отчитал этих дядек, почему они не могут разогнать митинг, который уже перешёл в погромы. Известно, что митингующие отправились по магазинам – бить витрины лавок, в которых всё равно не было еды, и жечь труды по научному коммунизму – единственное, чего в стране на тот момент было в достатке. «Что с вашими офицерами, почему они не вмешались сразу же, почему не стреляли?» – допытывался дракон. На ответы, что, мол, никогда не думали, что придётся стрелять по своим, он парировал, что стрелять можно и по ногам, пусть упавших затопчут. Министр обороны оправдывался, что не получил боеприпасов. «Думаю, вы предали интересы страны, интересы народа и социализма… Вы заключили сделку с врагом!» – разорялся старичок. И расстрел демонстрантов всё-таки начался.
Правда, до сих пор точно не выяснено, кто там стрелял и сколько оказалось пострадавших. Говорили о тысячах тысяч. Потом, правда, оказалось, что погибших было около сотни. Но и тут тираны попытались замести следы, уничтожив тела. По личному приказу Елены была проведена спецоперация «Роза», так красиво она назвала сожжение трупов. Мадам приказала собрать и сжечь тела, чтобы уничтожить следы применения запрещённых разрывных пуль, которыми митингующие были убиты.
Может, этого и не было, а всё спровоцировали американцы. Есть сведения, что гора мертвецов, которая в итоге лежала на центральной площади Тимишоара, вроде бы образовалась там крайне странным образом. И это вообще были не трупы убитых на площади, а покойники, свезённые из городских моргов. Это были мирные мертвецы, даже не пытавшиеся митинговать, даже со следами вскрытий на своих бренных останках.
Вот тогда-то и настал для Чаушеску самый нелёгкий час. Они ещё пытались как-то разрулить дело: вышли на трибуну в Бухаресте, выступили перед разъярённой толпой (сюжет о мертвецах на площади кто-то ловко подсунул телевидению, и в столице были прекрасно осведомлены об ужасах гибели тысяч граждан). Но разъярённая толпа пошла на штурм здания. В результате тиранам удалось ретироваться из очага революции на личном вертолёте.
Но, не дав на месте растерзать себя толпе, они лишь отсрочили финал. Счёт времени их жизни пошёл на часы. Известно, что вертолёт они покинули с двумя своими охранниками – последними, кто сохранял им верность по причине очень хорошей зарплаты.
Бросив вертолёт где-то в лесу, тираны пытались найти менее опасный способ перемещения и временное убежище. Но это оказалось сделать невозможно. Страна, где ещё вчера они могли пинком открыть двери любого дома, ощетинилась навстречу им всеми зубами и клыками. Куда бежать в государстве, где их портреты на каждом фасаде и в лицо их знает каждая собака? Им удалось силой принудить к сотрудничеству совершенно невинного человека – простого автовладельца, которому парочка тиранов упала как снег на голову. Фактически они взяли его в заложники.
У бедного мужичка в тот день было два праздника – собственный день рождения, плюс в этот день ему удалось «отоварить» талон на бензин. Неземная удача! Счастливый купленным топливом мужчина мыл своё авто во дворе, когда на него напали… Он сперва глазам не поверил – супруги Чаушеску! Причём оба сразу – и муж и жена. С охраной. Охрана как раз и ткнула его чем-то твёрдым под рёбра, велев заводить машину.
Таким простым способом склонив водителя на свою сторону, гонимые тираны отправились в неизвестном направлении.
Ситуация была драматична до глупости.
Старичок Чаушеску всё время рыдал и помогал водителю нажимать ногой на педаль газа, давя трясущейся рукой на его колено. Водитель настолько был оглушён событиями, что руки-ноги его онемели. Он не мог завести машину, потом никак не мог тронуться с места. И когда наконец поехали, он понял, что тираны не знают, куда, собственно, они хотят отправиться.
Двинулись вперёд. Гений Карпат всё время ныл, что его сердце чует: всё плохо кончится. Мать Народа скрежетала зубами от злости, разговаривала с ним грубо, всё время грозилась. Ездили долго – пока бензин не подошёл к концу. Ни малейшей перспективы заправиться, так как заправки работали только за талоны, которых у водителя больше не было. Несчастный с минуты на минуту ждал, когда его застрелят. При неудачном стечении обстоятельств его могли убить даже свои, сочтя барским прихвостнем.
Николае всё время принимался плакать. Елена была тверда, как гранит, она тыкала водителю в спину пистолет, угрожая. В итоге он всё-таки сумел убедить их, что бензин кончается и пора остановиться. Высадил он старичков уже ночью в национальном парке, привезя в гости к своим знакомым в безопасное местечко. В лесу на биостанции куковали несколько научных сотрудников, занимавшихся какими-то там изысканиями. Эти в свою очередь и позвонили военным. Собственно, на этом как таковая жизнь тиранов закончилась и началась смерть.
Военные, как по нотам, разыграли им трибунал и расстреляли, не дожидаясь оправданий. Тела тиранов отвезли на безликое военное кладбище и зарыли там в разных могилах и без опознавательных знаков.
Говорят, народ всегда достоин своего правителя, нет причины роптать. Так вот теперь, через четверть века после всего случившегося, в Румынии давно забыли и детскую смертность, и голод, и разрушение деревень, и наушничество, в которые Чаушеску ввергли страну.
Они вообще усомнились, что справедливо поступили, расстреляв Чаушеску, устыдились своих действий. На улицах Бухареста стали частенько появляться листовки с надписью «Вы расстреляли меня. Вам стало легче?», авторство которых не удаётся выяснить.
Согласно последним опросам подавляющее большинство граждан Румынии уверены, что Чаушеску дал их родине столько добра, сколько до него никто «не учинял». А беды, которые он нанёс стране, они готовы списать за давностью лет. Оно и понятно.
Как писал Евгений Шварц, хорошо в этом понимавший: «Единственный способ избавиться от дракона – иметь своего собственного».
фото: Topfoto/FOTODOM; GETTY IMAGES/FOTOBANK; REX/FOTODOM; AFP/EAST NEWS
