Путанный рассказ «Дуэнде»

Автор: Ираклий Квирикадзе

Александр Дюма не пил из этого кошмарного винного рога, но Ираклий Квирикадзе заставил французского классика совершить этот поступок

Федерико Гарсиа Лорка назвал это «дуэнде».

Была эпоха Хрущёва, то недолгое время, которое получило название «оттепель». Маленький сборник статей об искусстве великого испанского поэта ходил по рукам моих друзей – завсегдатаев Тбилисской публичной библиотеки имени Карла Маркса.

В центре Тбилиси находился старинный особняк, на балконе которого стояла гигантская мраморная голова экономиста Маркса. На ней мы записывали телефоны девушек, с которыми знакомились в читальном зале. Если честно, в публичке мы мало читали, дымили в курилке кубинские сигареты «Партагас», «Упман», «Монтекристо», которые стоили чрезвычайно дёшево, семнадцать копеек пачка, и, конечно же, разговаривали о поэзии, живописи, музыке, кинематографе. Спорили, иногда даже дрались. 

Местная знаменитость – поэт Резо А. вызвал на дуэль поэта Константина М. На другой день Резо А. принёс в библиотеку завёрнутые в газету «Красная звезда» дуэльные пистолеты времён Пушкина – Лермонтова. Поэты пошли стреляться в Александровский сад.  Там, за цветочной клумбой, отмерив двадцать шагов, они сошлись. Пистолеты почему-то не выстрелили, поэт Константин М. вытащил из клумбы цветочный горшок и разбил его о голову поэта Резо А. Кровь лилась рекой, условие дуэли «стреляться до первой крови» было соблюдено. 

Все поехали пить вино на Вельяминовскую улицу, где была лучшая в Тбилиси хинкальная. По дороге я отстал от поэтов, занёс моей бабушке Екатерине Григорьевне кислородные баллоны для моего дедушки Давида Алексеевича, дни которого, я это знал, были сочтены. Кислородные баллоны мне дали в аптеке, я вручил их Екатерине Григорьевне и бегом назад, даже не заглянув в тёмную спальню, где лежал тот, кто всё детство читал мне «Витязя в тигровой шкуре», «Дон Кихота» и плакал вместе со мной над «Страданиями юного Вертера». 

Так что такое «дуэнде»?

Не думаю, что смогу объяснить значение этого слова так же хорошо, как объяснил в своём сборнике статей об искусстве Федерико Гарсиа Лорка. 

Книгу, о которой я говорю, я увидел впервые в руках молодого испанца, он шёл по старому Тбилиси в тот самый день, когда стрелялись мои друзья-поэты и я отнёс дедушке Давиду Алексеевичу кислородные баллоны, чтобы поддержать его угасающее дыхание. Дедушка был очень значимый для меня человек – думаю, он был тем самым «дуэнде» – мистической силой, духом, зовом предков. Почему я не зашёл к нему в спальню? Не хотел увидеть его слабым, беспомощным, без памяти.

Молодого испанца звали Сальватор Амаду, он приехал из Москвы в гости к Сергею Параджанову, присланный Лилей Брик. Рядом с ним шёл Параджанов – самый лучший экскурсовод по старому Тбилиси. Они были на выставке Нико Пиросмани, и испанец на хорошем русском языке говорил, что чёрные листы клеёнки, на которых рисовал Пиросмани, есть чёрное «дуэнде».  

Параджанов слушал его в пол-уха, он всегда был далёк от мистики. Шепнул мне по-грузински: «Нико был беден, как амбарная мышь, денег на холсты никогда не было, покупал дешёвую клеёнку». Мы с Сергеем и испанцем оказались на Вельяминовской, присоединились к поэтам-дуэлянтам, к горячим хинкали, к гранёным стаканам, наполовину заполненным чачей. 

Сальватор Амаду попросил посмотреть дуэльные пистолеты и тут же за столом стал ножом и вилкой что-то прикручивать на них, что-то прижимать, потом поднял оба пистолета к потолку и нажал курки. Хинкальная мгновенно заполнилась густым пороховым дымом и диким грохотом. «Браво! – сказал Параджанов. – Идём достреливаться!» 

Кровожадность Сергея не была услышана. Чача сделала своё дело. Поэт Резо А. открыл сонные пьяные глаза, оглядел всех присутствующих и сказал: «Кто тронет Константина М., будет иметь дело со мной!» Повязка на его лбу со спёкшейся кровью от цветочного горшка о голову придавала ему разбойничий вид. 

Поэты стали петь, потом стали кружить грузными телами, уподобляя эти кружения лезгинке. Среди криков «аcса!» послышалось испанское «торро!» – Сальватор Амаду стал танцевать вместе с поэтами и четырьмя марксистами (так звали себя мы – завсегдатаи публичной библиотеки имени Карла Маркса), Параджанов не танцевал, он заряжал дуэльные пистолеты, чтобы cнова выстрелить. Но больше в тот вечер никто не стрелял. 

Все мирно разошлись. Параджанов повёл своего гостя к Нани Брегвадзе, божественной певице. Сальватор Амаду забыл книгу «Об искусстве» Федерико Гарсиа Лорки в хинкальной. Три дня спустя я вновь оказался там. Двухсоткилограммовый буфетчик Зозо вернул забытую Сальватором книгу, я её присвоил. Она стала моей настольной книгой, я и друзья-марксисты зачитывались ею. Так мы открыли для себя Лорку, вслед за ним испанских поэтов, потом латиноамериканских магов: Хорхе Луиса Борхеса, Хулио Кортасара, Марио Варгаса Льосу, Габриэля Гарсиа Маркеса и дядю Сальватора Амаду – Жоржи Амаду, который во времена недавно почившего в бозе Иосифа Виссарионовича Сталина был яростным сталинистом, написавшим после смерти своего кумира фантастически смешной, талантливый роман «Дона Флор и два её мужа». Все эти авторы в те серо-тусклые хрущёвские времена сделали нас другими. А началось, повторяюсь, с книги, оставленной в вельяминовской хинкальной.

Лорка говорит об андалузской певице фламенко Пасторе Павон, которая пела в одной из таверн Кадиса. Она пела густым, как олово, тёмным голосом, но всё напрасно. Вокруг вежливо слушали её и молчали. Тогда Пастора вскочила и, как древняя плакальщица, залпом выпила полный стакан огненной касальи (чачи), вновь запела опалённым голосом, без дыханья, без голоса, без ничего… но с «дуэнде»! Она выбила из песни все опоры, чтобы дать дорогу буйному «дуэнде», и пение вынудило зрителей рвать на себе одежды... 

Годы спустя, окончив ВГИК, я продолжал быть в плену лорковской теории «дуэнде» и «магического реализма», да и сейчас чрезвычайно вибрирую на истории, где реальность и фантазия поют в два голоса, танцуют в обнимку.

Вот одна история, которая произошла не так давно в грузинской провинции Рача, где растёт виноград «хванчкара». Когда рачинцы гонят чачу на деревенских самогонных заводах, бойтесь встречи с петухами, свиньями, коровами, быками. Лакомясь горячей виноградной кожурой, они бродят пьяные, и, увидев незнакомца, петух может превратиться в ястреба и выклевать ваши глаза, свинья превратится в артиллерийский снаряд, а корова стать бешеным быком страшнее, чем Роберт Де Ниро на ринге в фильме Мартина Скорсезе.

При чём тут «дуэнде», спросите? 

В Раче, мало знакомом туристам крае (это южные подступы к главным вершинам Кавказского хребта), виноградников не так много, как в Алазанской долине. Но только здесь растёт и зреет настоящая «хванчкара», а не продаваемая во всём мире её подделка. 

В этих краях, безумно красивых, в мрачных, сырых горных ущельях, много «дуэнде», и все они невидимки.   Здесь иногда в небе ночью сверкают две луны, и объяснить это странное явление астрономы не могут.  Здесь эхо в горах звучит не раз-два, а двенадцать, тринадцать раз, не угасая, усиливаясь, доходя до адского грохота. На винзаводе в годы революции в бассейне с чачей (всюду чача!) утонул хозяин Дмитрий Юрьевич Михалков (всегда забываю спросить Никиту Сергеевича, моего друга, с которым писали сценарий о Грибоедове, не родственник ли ему винзаводчик Д.Ю. Михалков), говорят, покончил с собой, протестуя против красной власти. Какая красивая смерть! 

Здесь происходит много странного, нелогичного.

В начале прошлого столетия из далёкого Тибета возвратился в Рачу, после долгого путешествия по Азии, известный путешественник и авантюрист Аквсентий Рапава. Среди многих диковинных вещей он привёз пару гигантских быков «гамбусов». Вернее, быка и корову. Хотел заняться их разведением.  Вначале животные неистово любили друг друга, но неожиданно умерли в один день, в один час.

Грузинское застолье, вы это знаете, имеет традицию пить вино из рогов. Тамада в разгаре кутежа требует, чтобы ему дали рог, он хочет сказать «особый тост». Сосуды эти вмещают в себя один, от силы два литра вина…

Я буду рассказывать о роге, в который вмещается шесть литров. Он с головы самца «гамбуса». Он в Грузии один. Три других бесследно пропали. Если этот шестилитровый рог поставить у ног рослого мужчины, то длиной своей он дотянется до его подбородка.

Путешественник Аквсентий Рапава, привезший рог, видимо, отличался большими способностями в винопитии. Он учредил такое правило: кто выпьет рог до дна в один приём, тот становится его обладателем.

Рог стал неким переходящим кубком. Он имеет широкий серебряный ободок, где выгравированы имена людей, которые смогли выпить его до дна. За сто с лишним лет их двадцать три человека... Известно, что Александр Дюма, путешествуя по Кавказу, пытался осушить его… Увы, великий писатель и выпивоха не допил больше литра. Будучи человеком не терпящим поражений, он высидел в городе Тифлисе три дня, собирая силы, и вновь вышел на бой с рогом и вновь проиграл. Покидал Дюма Грузию, как Наполеон Россию…

Честно говоря, я не верю в историю с французским классиком, так как Аквсентий Рапава приехал в Грузию с быками «гамбус» в начале двадцатого столетия, а Александр Дюма посетил Грузию в 1858 году. То ли он пил из другого рога, то ли…

История с Дюма красивая, поэтому по канонам «магического реализма», которому я в этом рассказе подражаю, предположим, что Александр Д. всё-таки пил и не мог победить этот рог. Победил бы, увёз бы рог во Францию, и сегодня пылился бы он в старинном замке где-нибудь под Эперне.

Браво, Дюма! Ты позволил нашей истории не менять адреса, и рассказывать её будешь не ты, не я, Ираклий Квирикадзе, а невидимый до сих пор рассказчик Илья Бакурадзе – последний обладатель большого винного сосуда. Я встретил Илью в городке Анара, когда снимал документальный фильм «Старо-грузинские способы сбора и производства вина».

Мы сидели в доме Ильи, за стеной его старшая дочь Муму (странное имя) играла фуги Иоганна Себастьяна Баха. Я записывал на громоздкий ленточный диктофон голос Ильи.

… Я, Илья Бакурадзе, по кличке Чаушеску, никогда не пивший из этого рога, являюсь его обладателем. Разве похож я на человека, способного выпить шесть литров вина? Я грузный, рыхлый, Чаушеску – фамилия моей мамы, она румынка, тот Чаушеску – её дальний родственник, мы как-то собрались в Социалистическую Республику Румынию, а его взяли и расстреляли.  

Но разговор не об убитом правителе, а о моей семейной драме. Винный рог висит на самом почётном месте моего дома, и каждый пришедший с восхищением разглядывает его, читает имена и фамилии победителей и годы, когда они завоевывали этот почётный трофей. Последним в списке – Тартароз Торошелидзе, мой тесть, отец моей жены.

Это его фотография в раме висит рядом с рогом, это он в 1996 году привёз его в дом, где я сейчас, после его смерти, остался единственным мужчиной.

Я помню тот день, когда, на радость всего рода Торошелидзе – его незамужних сестёр, жены, дочери, на радость всего городка Анара, во время праздничного ужина в честь блестящей победы Тартароз по просьбе гостей вновь заполнил рог до краёв. Он стоял, как гора, возвышаясь над всеми, произнёс долгий, красочный тост. И ещё дольше, чем тост, длилось время, когда он опустошал рог под восхищёнными взглядами затихших зрителей. Тартароз опустил его, потряс над гранёным стаканом, и только одна маленькая капля скатилась вниз...

Тартароз Торошелидзе повесил рог на стену и с тех пор никогда не пил из него, хотя дом часто был полон гостей.

Раз в два-три месяца появлялся пришелец, изъявлявший желание помериться силами со знаменитым на всю Грузию винным рогом...

Происходило это так. Приезжал кто-нибудь с бочонком вина и сообщал, что он из Мелаани, от Симона Басили, тот спрашивает, когда можно сразиться с анарским рогом. Тартароз возмущался подношению – бочонку чужого вина. «Передайте вашему Симону, что у меня вино не хуже.  А если он не доверяет чистоте моего вина, может не приезжать вообще. Но если он верит, что ему под силу опустошить рог, то пожалуйста, дом Тартароза Торошелидзе примет его...» 

Наступал день приезда претендента. В доме жарились куры, на кухне всё шипело, моя тёща, моя жена, иногда и моя румынка-мама с утра готовились к приёму. Вечером, затаив дыхание, все ждали момента, когда Симон, этот гигант из Мелаани, потребует рог. Но ни Симон и никто другой, к радости семейства Тартароза Торошелидзе и всех анарцев, не могли выпить до дна.

Однажды был самый близкий к победе результат – Шакро Саакадзе из Симонети, чуть не плача, сливал из рога тонкую струйку вина, которая с трудом заполнила гранёный стакан до краёв. Но это было поражение...  Уходя, Шакро Саакадзе, опьянев от пяти с половиной литров, плакал. Стоя под проливным дождём, обнимал меня и шептал: «Чаушеску, я вернусь, я выиграю…»  Потом запел, завыл, его затолкали в машину…

У Тартароза был мощный бас. У его жены Тасо был мощный бас.

У его дочери Назо, моей жены, был мощный бас. У его двух незамужних сестёр были мощные басы. Каждый второй вечер устраивались домашние песнопения. Меня, не имеющего голоса и слуха, но однажды сознавшегося, что умею играть на пианино, сажали за инструмент, и я аккомпанировал хору, который непонятно как распределял голоса на первые, вторые, третьи – все обладали низкими, гулкими басами...

Пели ради удовольствия («дуэнде»!).

Они всегда были веселы. Но однажды, два года назад, Тартароз ночью встал с тахты, сказал жене, что ему не спится и хочет взглянуть на луну, вышел во двор... Утром его огромное тело нашли лежащим в огороде среди капусты...

Так я, Илья Бакурадзе, которого в Анаре все зовут Чаушеску, старший электрик на подстанции, тихо любящий свою жену Назо, стал преемником Тартароза Великолепного. Теперь я возлежу на тахте, и над моей головой висит фамильная гордость, гигантский рог – единственный в Грузии, а может быть, в мире, ведь тибетские быки «гамбусы» все как один вымерли в двадцатом столетии...

Я гляжу в окно и представляю, как по дорогам Грузии идут огромные мужчины с бочонками вина, идут последние могикане больших выпивок, идут к моему дому с одной целью – отобрать у меня то, что я, Илья Бакурадзе, отдал бы им с радостью, отдал бы самому захудалому из претендентов, не допившему и половины шести литров, всучил бы ему рог – бери, он твой. Но нельзя, не имею права посягать на гордость семьи Торошелидзе... 

Я устал от этих пришельцев. Устал ходить по базарам покупать кур, коровьи бока, свиные головы, сыры, соленья и многое другое, устал я, да и деньги уходят – я старший электрик, живущий только на зарплату... Иногда выпадает халтура, и та в цену двух поросят… Вот сегодня вечером должен принять и устроить ужин Давиду Баазову, приехавшему из Израиля. Надо же, и там знают об анарском роге. Кто этот еврейский рыцарь вина?

Сегодня на кухне вновь жарят, парят, готовят яства. В отличие от меня женщины дома, воспитанные в духе традиций Тартароза Торошелидзе, с азартом бросаются в лихорадку ожидания и тревоги за миф о непобедимости их любимого героя, так безвременно покинувшего этот мир. Дом оживает, когда приходит весть о том, что должен появиться новый претендент на рог.

Сегодня это Давид Баазов. Когда-то он был борцом, не пил первые семнадцать лет. Потом оказалось, что может много пить. Услышал в Израиле об анарском роге и решил попытать удачу. У него множество призов в борьбе, даже бронза Лондонской олимпиады...

– Может, и этот приз завоюю, – говорит он, любовно глядя на ковёр, где висит рог.

– Это не так легко! – предупреждает моя тёща... Она перечисляет неудачи всех его предшественников, красочно описывает их, намекая, что многие были гораздо мощнее, чем он, Давид Баазов.

Её рассказ имеет определённую цель – напугать претендента, зародить в нём неуверенность, и она вроде достигла успеха... Женщины моего дома запели громкую хоровую песню. Давид сник, сидя за столом и поглощая сациви из индюшки, приготовленное моей мамой Лолой Чаушеску, он наклонился ко мне и доверительно стал говорить о том, что у него нет особого желания пить из этого кошмарного рога, что он вообще не любит пить много вина, но что делать с этими, указал он на сопровождающих его еврейских тяжеловесов, ведь все там в Израиле знают, что он поехал за Великим анарским рогом...

Когда я снял рог со стены и на глазах затихших сотрапезников стал лить в него вино, я увидел намётанным глазом, что бывший чемпион борьбы не сможет выйти победителем из этого единоборства. В нём не было того, что Федерико Гарсиа Лорка называет «дуэнде», не было духа! И я решил не доливать ему до краев. Может (боже, услышь меня!), эта небольшая хитрость решит исход – Давид увезёт его в Израиль и в доме моём наконец-то воцарится спокойствие!

Но пока моя просьба была услышана богом, тёща моя, Тасо, заметила хитрую уловку своего зятя и самолично наполнила рог до краёв...

Давид поднял рог и стал пить его. Он был истинный борец, собрал в последний момент все силы и долго вбирал в себя то, что лилось из бездонного сосуда...

Я увидел встревоженное лицо тёщи, встревоженные лица сестёр Тартароза, увидел, как вышедшая из кухни моя любимая жена Назо застыла в дверях с дымящимся блюдом...

Наконец Давид опустил рог, опрокинул его. Тоненькая алая струйка, стекая, заполнила один стакан и наполовину второй...

Не могу описать вам лицо Давида Баазова, смотрящего на это малое количество вина, отнявшее у него победу. Это были те полтора стакана, что я попытался не долить в рог...

Новый претендент Василий Хурцилава мне не понравился с момента, как он вышел из машины у ворот моего дома. Зелёная фетровая шляпа и открытый рот, полный золотых зубов.

Василий приехал с музыкантами. Трио – барабан, гармонь и флейта – шли перед ним и его тремя друзьями, рослыми мужчинами, доходившими ему до плеч. Он держал руку за спиной, неся далеко впереди себя свой необъятный живот. Василий постоянно тонко хихикал.

– Этот рог я выпью сегодня два раза! В начале и в конце, унося с собой! Наполните его!

Тёща подошла ко мне и шепнула:

– Не позволяй пить сейчас, только после пятого-шестого тоста. Ты же знаешь!

За столом Хурцилава требовал от своих спутников, чтобы они клали ему побольше аджики. Ничего другого он не ел.

– Когда у меня горит всё внутри, я тушу пожар вином!

Он рвался к рогу, но тёща выдерживала регламент. Было выпито пять стаканов, произнесены тосты в память Тартароза, за мир во всём мире, чтобы НАТО перестало бомбить Белград и всё прогрессивное человечество… и т.д. Заметно для всех Василий быстро пьянел. Он хвастался, восхвалял себя, хохотал со своими друзьями по только им одним известным причинам, высмеивал кого-то.

Во всех своих историях он фигурировал героем, друзья поддакивали ему. Василий всё больше и больше распалялся, его огромные руки заполнили всю комнату.

– Дайте мне эту посудину! – кричал он. 

Я наливал вино и надеялся, что он выпьет – недаром он очистил четыре блюдца аджики, не притронулся к жареному поросёнку и сациви моей мамы. Перед тем как начать, Василий велел музыкантам играть.

Но, увы, он смог выпить только чуть больше половины...

На другое утро, когда я шёл на подстанцию с больной головой от бессонной ночи, я услышал на поляне за нашим домом храп. Оглянувшись, я увидел огромный, колыхающийся в такт храпу живот – это был Василий Хурцилава. Рядом спали его компаньоны (вспомните картину Брейгеля «Страна лентяев»).

Я растолкал их, пригласил в дом, как-никак они продолжали быть моими гостями. Но Хурцилава хмуро натянул на голову свою зелёную шляпу, велел музыкантам играть, и вся компания стала удаляться в сторону дороги.

Шло время, человечество продолжало жить в своём сумасшедшем круговороте. Афганистан сменился «битвой в пустыне» Саддама Хусейна, потом Ирак, потом Усама бен Ладен, а может, это происходило в другой очерёдности, мне-то что? 

В моём доме шёл свой сумасшедший черёд: одному претенденту в опьянении мерещились медведи и он устроил по нам пальбу из пистолета, другой впал в долгий летаргический сон, его увезли из моего дома, только через месяц.

И, о счастье, наконец-то чудо свершилось!

Я не буду подробно рассказывать, как это произошло, я и так утомил вас однообразными рассказами о том, как в мой дом приходили люди с одной целью – унести с собой огромный рог.

Человек, свершивший это, хорошо пел, он завоевал симпатии моей тёщи Тасо, моей жены Назо и двух её тёток. Он обладал прекрасным тенором, быстро спелся с басами женщин дома.

Я наполнил рог под пение древнего хорала «Мравал жамиер», не долив до краёв стакана три, не меньше. Тёща не заметила этого, она с упоением пела. Но претендент, не переставая петь, сам долил его до краёв... Я удивился и почувствовал, что он выпьет рог. Женщины прекратили петь...

Они с испугом глядели, как совершается чудо. Минут двадцать пять он пил, потом оторвал рог от губ, заглянул в него, засмеялся, перевернул рог, и только одна капля упала вниз, как тогда, давным-давно, у Тартароза.

Уходя, человек осторожно нёс рог, медленно пробираясь сквозь толпу анарцев, стоявших на лестнице моего дома и во дворе, молча глядевших на него...

С тех пор всё смешалось в доме Торошелидзе! Прошу прощения за плагиат в этой фразе.

Вначале все женщины обвиняли меня в измене, в том, что я хотел не долить в рог вина. Но тот, кто выпил, сам долил до краёв... Моя любимая жена Назо перестала со мной знаться и ушла спать в комнату тёток.

Я любил свою Назо, она под стать отцу Тартарозу, крупнотелая, может, даже излишне полная в свои двадцать шесть лет. Намёки на полноту вызывают у неё смех... Она не признаёт диет, вкусно готовит, много ест. Для неё обязательно – сладкое после обеда, пахлава, пеламуш, чурчхела. Даже дочь Муму не целует меня по утрам.

Я лежу ночью на тахте и чувствую полное одиночество – рядом никого. Над головой нет столько лет ненавистного мне рога...

Потом неожиданно отношение ко мне изменилось. Все в семье стали говорить, что я – мужчина, который многое может, что Тартароз ошибался, считая меня слабаком...

Далее мне было сказано впрямую, что все женщины дома считают, я должен, обязан вернуть дому рог! Помню, как вскричал от ужаса! Но меня не оставили в покое. Назо перешла в мою комнату. Тёща Тасо говорила о каких-то секретах, известных ей одной, как можно много влить в себя вина и не пьянеть.

Начались тренировки... Я сам уверовал, что я сильный, мощный мужчина. В зеркале на меня смотрел двадцатидевятилетний, с решительным лицом мужчина. «Мой Джеймс Бонд», – шептала Назо.

Тёща стала раскрывать секреты.

– Ванны кишечника. Эвкалиптовое масло с горячей водой вовнутрь...

– Как вовнутрь? – спросил я.

Мне объяснили. И вот я лежу на тахте, на том крючке, где висел рог, висит большая стеклянная клизма. В ней эвкалиптовый раствор, по резиновому шнуру он вливается в мой кишечник, очищая и укрепляя его.

Делаю дыхание древних йогов. Я преобразился. Когда иду упругим шагом на работу, анарцы оглядываются на меня и одобрительно шепчутся, все знают, к чему я готовлюсь... У меня появилась в жизни цель!

Сейчас зима, через четыре дня Новый год. Идёт густой снег, непривычный для Грузии. Но он сыплет и сыплет…

С бочонком вина в руках я вместе с моей женой Назо, с тёщей Тасо и двумя  тётушками – гренадёрами, одетыми в чёрные мужские пальто, едем в старом «форде» моего друга Дито Гастелло. Сидим, прижавшись друг к другу. Мы увидели на пригорке деревню. Я читаю её название. Это та самая деревня...

Гастелло останавливает машину. Назо с гордостью смотрит на меня, главу семейства, отправившегося в далёкое путешествие с целью возвращения семейной реликвии. Я улыбаюсь ей, схожу. Ступая в глубоком снегу, мы поднимаемся по пригорку.

Тёща Тасо и две старые девы идут впереди. Рядом со мной моя любимая жена Назо. Она улыбается. Гастелло предлагает помочь нести бочонок... И неожиданно для себя я запел, запел громко, неумело. Запел впервые. Вы спросите, почему я пою? Может, это и есть то самое «дуэнде»? Ведь я иду в деревню, где ждёт меня огромный шестилитровый рог вина. Рог-убийца!

Я стал сочинять тост, который произнесу перед тем, как коснусь губами наполненный вином рог. Скажу, что никогда не думал, не помышлял пить из этого рога. Он был мне ненавистен, мне хотелось избавиться от него, но сейчас я очень хочу вернуть его в свой дом!

2016 год. Давно уже мраморная голова Карла Маркса не украшает парадную лестницу публичной библиотеки города Тбилиси. В курилке, думаю, она ещё существует, сидят другие юноши и другие девушки.

Мы, поколение марксистов, разлетелись по миру, а многие из нас, увы, покинули этот мир. Понятие «дуэнде», когда-то завоевавшее наши умы, сердца и души, теперь редко кто вспоминает. Федерико Гарсиа Лорка стал архивным поэтом, и я вспомнил его по случаю.

Была свадьба дочери моего друга Сергея С. Дочь его Ия, по папе армянка, по маме грузинка, – очень красивая.

…Вы спросите меня, зачем я прервал историю об анарском винном роге? Зачем не рассказал вам, смог ли старший электрик Илья Бакурадзе осушить тот адский винный рог, стал ли он победителем? Но представьте – я сообщаю вам, что электрик выпил из рога все шесть литров вина и, как Георгий Победоносец, въехал в Анару на белом коне, но не с пикой, а с рогом в руках. Вряд ли вы поверите в это, а разочаровывать вас, под Новый, 2017 год не хочется. Нафантазируйте сами сказочный финал!

А рассказ о девушке Ие мне вспомнился вот почему… Это единственный случай в уходящем 2016 году, когда я воочию увидел «дуэнде» и был потрясён… Но давайте по порядку… Прелестную девушку Ию можно встретить на юге Франции. В Москве, в правильных местах… Она уверена в себе, активна, напориста, умна, читает хорошие книги, любит Альбера Камю, Сэлинджера, слушает классическую и джазовую музыку, любит «Пинк Флойд», Боба Дилана, выглядит девушкой самодостаточной. Долгое время не имела бойфренда. Но вот он появился. Заговорили о свадьбе. Родители решили справить её в Тбилиси. 

Два самолёта Боинг- 737, полных гостей, взлетели в небо. Один из Европы, один из Москвы. Приземлились в Тбилиси. Все три дня, посвящённых свадьбе, были хорошо срежиссированы. Сама свадьба проходила в виноградниках Кахетии. Зал на полторы тысячи гостей. Вино «Мукузани» – красное, «Манави» – белое. Наступил традиционный момент танца невесты и жениха.  Вспомните по фильму «Крёстный отец» и по другим костюмным фильмам, как бывает красивым это зрелище.

Раздались звуки лезгинки, образовался круг из полторы тысячи человек. Я протиснулся в первые ряды и увидел чудо. Вначале я, пьяный, не узнал девушку Ию. Это была не она! Она никогда не ходила на уроки хореографии. Может, перед свадьбой ей преподал нанятый учитель ряд уроков, как пластично раскидывать руки, как делать лёгкий лезгиночный шаг. Но я не узнал Ию, потому что во время свадебного танца в неё вселились все древние армянские ангелы и демоны, все грузинские ангелы и демоны, и всё это было «дуэнде»! Её танец был выше понятия элегантно, изящно, красиво. Это было «дуэнде»! С ней танцевали и кружились духи её бабушек, прабабушек, тех, кто, как и Ия, когда-то были молоды, счастливы, влюблены.

 Я был пьян.  Редко бывающий в Грузии, я заплакал. Невеста и жених танцевали, я смотрел на них, и мне хотелось, чтобы этот танец не кончался, чтобы всегда играл барабан, дудук, зурна и чтобы мне было очень, очень хорошо, я смог выразить только в слезах.

Рядом стояла моя жена Тамара, она держала на руках нашего трёхлетнего сына Чанчура. Он впервые оказался на своей родине. И за несколько минут до начала танца жениха и невесты описался. Мы, плохие родители, не имели ничего из одежды ему на замену, кто-то дал черкеску, большую для трёхлетнего мальчика. Наш Чанчур в чёрной черкеске, которая ему очень пошла, звал меня и маму на улицу. Невыносимо красивый танец закончился.  Магия завершилась. Мы покинули тысячеголосый, веселящийся зал.

...Оказались на пригорке, под которым темнела ночная Алазанская долина. Мальчик в черкеске побежал в темноту. Может, он испытывал своё «дуэнде»? Чтобы не утомлять вас этим не до конца понятным словом, заканчиваю свой рассказ...

«Дуэнде» вам в 2017-м

иллюстрация: Александр Яковлев