Радио "Стори FM"
Завтра едем в Оберхаузен

Завтра едем в Оберхаузен

Автор: Ираклий Квирикадзе

«Когда снимали эти фильмы, мы были молоды, веселы и, как казалось нам, бессмертны. Мы знали язык, который сейчас забыт», – попытался объяснить феномен грузинского короткометражного кино 60–70-х годов Ираклий Квирикадзе

Сколько-то лет тому назад в кино появилось явление – грузинские короткометражки. Началось всё с фильма Михаила Кобахидзе «Свадьба», который длился двадцать пять минут и принёс автору всемирное признание. Международный кинофестиваль в Оберхаузене, куда была послана «Свадьба», вручил автору Гран-при. Сверстники Михаила Кобахидзе, окончившие вместе с ним ВГИК, были чрезвычайно вдохновлены этим событием.  В буфете старой киностудии «Грузия-фильм» взлетали вверх пластмассовые пробки недорогого шампанского. Значение этого события было велико: мы, удалённые от центров мирового кинематографа, оказывается, можем быть победителями! 

Мы мало что знали тогда о Каннах и Венеции, но Оберхаузен  – наш фестиваль! Там мы получаем призы!

kuvchin.JPG
Кадр из фильма И. Квирикадзе "Кувшин"

Вслед за «Свадьбой» появилась ещё одна замечательная работа – «Серенада», снятая Картлосом Хотивари по рассказу Михаила Зощенко. Она вместе с фильмами «Алавердоба» Георгия Шенгелаи, «Миха» Мераба Кокочашвили и примкнувшей к ним моей дипломной работой «Кувшин» начали это явление – грузинские короткометражные фильмы. О нас заговорили. «Кувшин» был приглашён на тот самый фестиваль в Оберхаузене. Узнав об этом, я подпрыгнул и застыл в воздухе, в метре от пола буфета старой киностудии, с кружкой кислого пива в правой руке. Секунд тридцать, пока парил в дымe сигарет «Прима», я увидел западногерманскую реку то ли Рейн, то ли Майн, большой зал фестиваля, сцену, увидел тогда ещё живого великого режиссёра Фрица Ланга, который cпециально прилетел из Голливуда, чтобы вручить мне Гран-при. 

Я даже понимал его немецкую речь: «Вы, грузины, удивительным образом демонстрируете миру свой талант... Вы открываете нам совершенно новый, незнакомый мир...»  Я протянул ему кружку пива, он, как яростный алкоголик, вцепился в неё, сделал глоток и показал кулак с большим пальцем. «Жигулёвское» бочковое кутаисского разлива, зер гуд! Но с большим удовольствием я бы выпил «кахетинского» красного номер восемь!» – сказал Фриц Ланг и растворился в сигаретном дыму. Конечно же, это был мираж, сотканный из страха и радости. 

kuvchin 2.JPG
Кадр из фильма И. Квирикадзе "Кувшин"
Мой первый фильм на первый фестиваль! Нужно было срочно сделать немецкую версию фильма. Я звонил в Москву в Госкино СССР, титры делали только по их распоряжению. Москва таинственно молчала. За четыре дня до открытия Оберхаузенского фестиваля пришла телеграмма: «Делайте дикторский голос у себя на месте». На каком месте? Где у себя? Каким диктором?

Великий философ Мераб Мамардашвили, живший на противоположной от моего дома стороне проспекта Чавчавадзе, которого я случайно встретил в гастрономе, подсказал мне: «Есть человек, он знает не только классический немецкий, но и диалекты. Твой фильм – о кахетинцах, простолюдинах. Он может заговорить на тюрингском диалекте, или баварском, или саксонском...»

С профессором Тбилисского университета Германом Евстигнеевым, молодым, с глазами чуть навыкат, мы подружились с первых минут его стояния у микрофона.  Ему очень понравился фильм, он произносил реплики на неизвестном мне языке и хохотал, уверяя, что оберхаузенский зритель будет крепко веселиться. Меня не было в Германии, не успели сделать визу. А диалект, на котором звучал Герман Евстигнеев, оказался почему-то древнееврейским языком, хотя он уверял, что остановил свой выбор на южносаксонском немецком. Фестивальная дирекция решила не показывать фильм.

kuvchin 3.JPG
Кадр из фильма И. Квирикадзе "Кувшин"

Чтобы не расстраивать профессора, а также Мераба Мамардашвили, я не сказал им правды, а сказал лишь, что фильм удостоился особого упоминания жюри. Мы отметили этот успех в хинкальной на Вильяминовской. Профессор, пьяный, демонстрировал, даже хвастался перед Мерабом, как он обошёлся с текстом. Его базедовые глаза пылали огнём. Великий философ, знающий, по-моему, все живые европейские языки и даже ряд неживых, довольный, кивал головой. Я смотрел на них и думал, что же там случилось, в Оберхаузене. Может, фильм не понравился дирекции, а древнееврейский – это просто отговорка? «Кувшин» в дальнейшем прожил яркую, долгую фестивальную жизнь (конечно же, не в переводе Германа Евстигнеева). 

Я упомянул фильмы «Свадьба», «Серенада», «Алавердоба» (невероятной энергии фильм о бунтаре). С ними в ряд стали «Мужской хор», «Путешествие в Сопот», «Перелёт воробьёв», три короткие ленты Саши Рехвиашвили в стиле японских стихов танка. Так поднялась волна грузинского короткого метра.  Почему в одно и то же время родилось столько хороших фильмов? Для меня загадка. Резо Габриадзе, уже вкусивший славу как сценарист больших фильмов «Не горюй», «Мимино», сам начинал снимать короткие фильмы о непутёвых, чуть туповатых, но обаятельных ремонтниках шоссейной дороги. 

Миша Кобахидзе к этому времени снял два новых короткометражных фильма «Зонтик» и «Музыканты», вызвав бурю возмущения у начальников Госкино СССР и восторги на фестивалях от Мар-дель-Плата до Токио, включая Москву, Берлин, Ригу, Киев... Я назвал много фильмов, кстати, не упомянул ещё один – «Рекорд» Гурама Патараи. В нём разъярённый герой кидает камень, который летит чуть ли не за три моря. В фильме «Серенада» малыш бьёт гиганта, как Давид Голиафа. 

В «Кувшине» во время сбора винограда в глиняный сосуд, куда заливается тонна вина, случайно попадает человек и не может из него выбраться. Каждый в «Мужском хоре» влюблён в красивую руководительницу – дирижёра. В «Свадьбе» у робкого героя из-под носа уводят возлюбленную. Истории, списанные с жизни, утопают в буйстве фантазии. 

А что сами авторы волны? Зная всех, расскажу о двоих, это выбор редакции, которая задаёт мне вопрос, как и многие в мире: «Куда исчезли грузинские короткометражки? Где их режиссёры?»

hotivari.jpg
Картлос Хотивари 

Картлос Хотивари, режиссёр «Серенады». Мы поступали вместе во ВГИК, он прошёл, я срезался на истории КПСС. Когда на следующий год я стал студентом мастерской Григория Наумовича Чухрая, мы с Картлосом какое-то время жили вместе, в общежитии ВГИКа, на платформе Яуза. Четверо грузинских студентов: Вахтанг Микеладзе, сын известного дирижёра, расстрелянного в 1937 году, Картлос Хотивари, сын сталинского кинорежиссёра, Иосиф Чхаидзе, отпрыск князей Чхаидзе, и я, Ираклий Квирикадзе, сын замдиректора Хашурского мясомолочного комбината, – ходили по потолку вгиковского общежитского коридора. 

Происходило это так. Ногами упираясь в одну стену, руками в противоположную, быстро передвигаясь, все четверо в мгновение оказывались под потолком и застывали там в засаде. Сила бицепсов позволяла зависать на высоте трёх метров минут на десять, смотреть на проходящих под нами девушек было любопытно.  Но вот шла какая-нибудь очень красивая, вроде Лидии Шукшиной, которая ещё не была Шукшиной, или Гали Микеладзе, которая ещё не была Микеладзе. Подпотолочники (не хочу называть нас спайдерменами 60-х) с грохотом падали вниз. Девичий визг, смех, слёзы – вот, собственно, весь аттракцион. Автором этого аттракциона был Картлос Хотивари. Великий философ Мераб Мамардашвили мог бы спросить нас: «В чём смысл?» Ни в чём. Веселье, молодость, избыток сил и что-то от Зигмунда Фрейда. Уж очень красива была Галя Сибикина, ставшая вскоре Микеладзе.

serenada.JPG
Кадр из фильма "Серенада"

Картлос был во всём необычен. Хотел снять документальный фильм «Пальто Ленина». Он приметил одну странность. В московском Музее революции висело пальто Владимира Ильича Ленина, которое было на нём в день выступления перед рабочими завода Михельсона. В тот вечер Фанни Каплан, полуслепая террористка, стреляла в Ленина у ворот завода. Пуля пробила пальто и вошла в тело вождя. Не убила – ранила, но Владимир Ильич так и не оправился от того выстрела и вскоре покинул осиротевшие миллионы миллионов советских граждан и взлетел вверх, в небеса. В Музее революции осталось пальто с крошечной дыркой. Если присмотреться к этой дырке, можно увидеть кровь. На глазах у зрителей выступают слёзы. 

Но вот что странно! В Тбилисском институте марксизма-ленинизма на стенде под стеклом висит другое пальто Ленина, тоже пробитое пулей из пистолета Фанни Каплан и тоже с запёкшейся кровью.  В городе Ташкенте, в огромном мраморном Музее Ленина, Картлос, оказавшийся там случайно (поехал на свадьбу однокурсницы), увидел третье пальто Ленина, которое было прострелено коварной полуслепой. В Батуми, где мы оказались оба в августе на каникулах, он повёл меня в местный музей и показал скелет кита, заплывшего в далёком 1926 году в Батумскую бухту и почему-то выбросившего свою гигантскую тушу на женский нудистский пляж. 

serenada 2.JPG
Кадр из фильма "Серенада"

Я разглядывал фотографии того необычайного батумского дня и вдруг увидел висящее на вешалке пальто с пятнами крови.  Картлос хохотал: «Это уже седьмое пальто, что надел Ленин, отправляясь на завод Михельсона! Сколько их было на нём в момент выстрела?» Картлос не снял этот фильм. Когда узнали, что студент Хотивари хочет восстановить драматические события у завода Михельсона и надеть на человека, похожего на Владимира Ильича Ленина (ходил такой в бильярдную Дома кино на Воровского) все семь пальто, он даже купил последнее, седьмое, в магазине «Богатырь» самого большого, шестьдесят шестого размера, студента Хотивари сочли сумасшедшим.

Юмор его всегда был своеобразным, он рассказывал, как в их тбилисский дом приехал родственник из Кутаиси. Было лето, жара. Родственник что-то неприятное сказал семилетнему Картлосу. Ему выделили отдельную комнату для сна. Картлос тайно втащил туда электроплитку и поставил родственнику под кровать. Ночью он включил электроплитку. Кутаисской родственник обливался потом. Электроплитка превращала ночь в ад. Эта пытка длилась неделю.

 Картлоса любили в общежитии, он был щедр. Когда у него появлялись деньги, звал всех в ресторан «Арагви», когда денег не было, звал всех в круглосуточную пельменную в Камергерском переулке. За столом сидели мексиканцы Гонсало Мартинес, Серхио Ольхович, племянники арабских шейхов, африканские принцы, чьи дяди проповедовали коммунизм. Все они учились во ВГИКе, все ели ночные порции пельменей. Платил Картлос. Ещё он любил старые книги, дружил с букинистами, в его руках я видел необычных для того времени авторов: Кьеркегора, Кафку, Ясперса, Казанову,  читал ночами, страдая бессонницей.

serenada 3.JPG
Кадр из фильма "Серенада"

После большого успеха «Серенады» загорелся снимать испанский плутовской роман «Ласарильо с Тормеса». Собрал классных актёров, замечательную киногруппу, уехал в горные леса Картли, что в ста километрах от Тбилиси, с молодой женой, они только-только поженились. И тут начались странности.  Каждое раннее утро киногруппа уезжала из деревни на съёмочный объект. Молодая красивая жена Картлоса оставалась одна, часто уходила в лес. В деревне стали шептаться, что жена режиссёра ходит по лесу с геологом, чья геолого-разведочная партия поселилась в той же деревне. Классическая драма стала развиваться как положено в бульварных романах. Геолог бородатый, белозубый, красиво пел на гитаре... Не буду продолжать... Уши Картлоса услышали все сплетни... Киносъёмка стала срываться. Начались скандалы в группе, начались скандалы между мужем и женой, выяснение отношений с геологом. 

Я, узнав по телефону о хаосе в Картли, спросил знакомых геологов: «Кто он, тот возмутитель спокойствия?»  Мне ответили: «Один из лучших людей в нашей профессии. Воспитанный, порядочный, настоящий джентльмен, то есть не будет замужнюю женщину тащить в кусты». Я поехал в Картли. Мы весь день бродили с Картлосом в лесу, говорили о фильме. 

Смотрели на белой простыне, висящей в его деревенской комнате, отснятые сцены. Они были удачные, я хвалил их, ему было приятно это слышать. Я осмелел, затронул проблему с молодой женой, сказал, что мои знакомые геологи хвалили того геолога... Почему-то Картлосу и это было приятно слышать, он повторял: «Да, да, всё к чёрту, главное – фильм, главное – фильм...»  Помню, когда я уезжал в Тбилиси, сидел в электричке и говорил себе, как хорошо, что я поехал, он успокоился, нацелился на фильм. 

Через два дня узнал по телефону, что Картлос убил геолога. Убил в городе Гори, в ресторане, в двух шагах от дома, где родился Иосиф Виссарионович Сталин. Хотя Сталин тут ни при чём, проблема в плохом зрении Картлоса. Он носил очки с толстыми стёклами. В Гори съёмочная группа переехала из деревни, так как здесь предполагалось продолжение съёмок. В тот вечер вся киногруппа весело ужинала в гостиничном ресторане. Гори – город хлебосольный. Неожиданно вошли трое. Все узнали того геолога. Трое сели недалеко от киногруппы, стали есть, пить, перекидываться словами со знакомыми киношниками. Веселье нарастало. Харчо, кучмач, чашушили, горийское вино... Нервозность разлилась по залу. В какой-то момент геолог поднял руку, подзывая официанта, тот в другом конце зала. Желая заказать ещё две бутылки вина, геолог оттопырил два пальца, говоря этим жестом – принеси ещё две бутылки. 

Официант был вдалеке, не заметил его, геолог был пьян. Устав держать руку с растопыренными пальцами над головой, приложил руку ко лбу, рассмеялся. Картлос тоже был пьян, увидел лицо смеющегося геолога и пальцы, растопыренные над головой, понял это как знак «рогатый», то есть рогоносец. Он встал, подошёл к буфетной стойке, взял большой нож буфетчика и, заложив его под рукав пиджака, с улыбкой направился к геологу. Тот, также с улыбкой, выжидающе смотрел на Картлоса, не догадываясь, что это последние секунды его жизни. «Я рогоносец?» ­– спросил Картлос. Геолог удивился, хотел переспросить, но не успел. Помешал остро отточенный нож. 

Два года спустя я с родным братом Картлоса Рамазом полетел в Свердловск. Был сорокаградусный мороз, и были какие-то коммунистические праздники. Всё закрыто: магазины, учреждения, церкви, ателье. Мы шли по широкому проспекту в лёгких тбилисских пальто, получать разрешающую бумагу на посещение колонии, где сидел Картлос. Согреться можно было только в общественных туалетах. Там было много мужчин в чёрных пальто и куртках, они стояли в мраморных комнатах, держа в руках флаконы тройного одеколона. У всех были мужественные, торжественные лица. Нам предложили выпить. Помню, в радиоприёмнике звучала «Аппассионата» Людвига ван Бетховена. 

Мы с Рамазом выпили по флакону тройного, согрелись, с кем-то обнялись и поехали в колонию строгого режима. Картлос обрадовался нам, говорил, что читает Николая Васильевича Гоголя, Александра Сергеевича Пушкина и что наизусть выучил всего «Евгения Онегина». Мы три дня прожили в гостевой комнате колонии. Ночью потрескивали поленья в печи, было спокойно. Я просыпался и слышал шёпот заключённого № 366-02...

Я знаю: век уж мой измерен;

Но чтоб продлилась жизнь моя,

Я утром должен быть уверен,

Что с вами днём увижусь я...

Я даже чуть завидовал Картлосу. Через семь лет он вернулся в Тбилиси и застрелился.

Фильм «Серенада», после того что совершил режиссёр Хотивари в гостинице Гори, был запрещён. А жаль, фильм очень хороший.

Михаил Кобахидзе

Михаил Кобахидзе, несомненно, из всех авторов волны грузинских короткометражных фильмов, которая опрокинулась на зрителей в 60–70-х годах, самый значимый автор. Глядя его фильмы, кажется, что Чарли Чаплин, Бастер Китон, Мак Сеннет, Жак Тати, пробежав свои жизненные дистанции, передали эстафету ему – Михаилу Кобахидзе. Сам он тоже похож на бегуна со старинных греческих амфор: гармоничный, лёгкий, сильный. Даже сейчас, когда он далеко не молод, какая-то поселившаяся в нём внутренняя сила живёт и управляет им. 

Помню, как, живя в Париже и работая над сценарием для французского продюсера Музы Туринцевой, я, устав от одиночества в самом праздничном городе мира, пошёл в Чайна-таун, заказал китайские блюда и сидел, разглядывая проходящих по тротуару узкоглазых парижан-китайцев. Вдруг слышу голос: «Ваду не наду». Ещё не видя Мишу, я знал, что это он, это его шуточные позывные, которые многократно произносились когда-то давным-давно. «Ваду не наду» – так звучала фраза «воды не надо?» в устах нашего общего друга, студента из Танзании. Всё поменялось в мгновение.  Волна, аура, как угодно называйте его энергию, захлестнула меня, изгнав грусть и меланхолию, заменив её беззаботным озорством.

Сто лет тому назад мы ехали с Мишей в поезде Тбилиси –Москва. Поезд дымил, едкий фиолетовый дым влетал в окно, которое мы закрыли, а наш попутчик, настоящий полковник, весь квадратный в кавалерийских штанах и синей майке, велел открыть окно. «Я задыхаюсь!» – жёстким голосом объяснил он. Купе наполнилось фиолетовым дымом, полковник пил его как кисель. Весь путь до Москвы он читал толстенный книжный том «Щит и меч». 

Когда же шёл в туалет, отмечал страницу шёлковой китайской закладкой. Миша придумал развлечение. Полковник вышел, а Миша переложил шёлковую китайскую закладку в начало романа. Полковник вернулся, раскрыл «Щит и меч» и не удивился, что вновь читает прочитанное. Три дня Миша развлекался, переставляя шёлковую закладку. Только раз настоящий полковник удивился и возмущённо произнёс вслух: «Чёрт побери! Но его же уже убили!»

zontik.jpg
Кадр из фильма М. Кобахидзе "Зонтик"
Мише сильно доставалось от кинематографического начальства: «Почему вы принципиально снимаете чёрно-белые фильмы? Что за странных героев вы показываете? Ваш железнодорожный стрелочник постоянно забывает дать сигнал о приближающемся поезде! Почему снимаете без сценариев? В ваших фильмах отсутствует реальность! В «Музыкантах» два бездельника танцуют и бегают по снегу, стреляя друг в друга ядрами из старинных пушек! Вы живёте в мире ваших фантазий, где зонтик заигрывает с героями, а они бегают за ним, он ускользает, растворяется в скалах!»

И действительно, странные, нелогичные сюжеты его фильмов невозможно пересказать. Герой играет на флейте-пикколо для девушки, она аплодирует, он бежит... Нет, не пересказывается сюжет без экрана, а смотрящие на экран зрители заворожены пластикой, образами, музыкой. Заворожены тем, что невозможно объяснить.

Я показываю фильмы Кобахидзе студентам в самом начале их обучения, потом они смотрят великих: Бергмана, Феллини, Куросаву, Тарковского, Висконти, Антониони, Пазолини, Скорсезе, Бертолуччи, Бунюэля, Форда, Спилберга, Лукаса... За два года обучения короткометражки Михаила Кобахидзе вроде бы должны потеряться в памяти студентов, как зонтик растворяется в скалах... Но нет! Забываются многие большие постановочные фильмы и их авторы, а Кобахидзе помнится. Два года студенты им болеют. Это странно, но это так... Я пытаюсь понять: почему? Может потому, что в маленьких фильмах есть большая поэзия? Многие после просмотра молчат. «Сказать нечего?» – спрашиваю. «Нет, – говорят. – Молчим, потому как многое хочется сказать».

Фильмы Кобахидзе были абсолютно нетипичны для советского кинематографа. Он раздражал начальников Госкино СССР, которые сидели в красивом особняке в центре Москвы, в Гнездниковском переулке. Старые, тучные начальники недоумевали, что нужно маленькому тореадору-грузину, почему он дразнит их своими фильмами. Он что, не знает, что социалистический реализм требует прославления партии, её курса, её идеологии?! С каждым фильмом Кобахидзе всё больше уходил в сюрреализм. В конце концов, начальники запретили приказом по Госкино СССР снимать ему фильмы.

Начало падения коммунистического режима было трагикомичным. Многие пытались сбежать из СССР. Под Батуми на пограничную заставу приехал лектор, читать пограничникам лекции: какими хитроумными уловками пользуются нарушители границ. Вот они надевают кабаньи копыта и...  На глазах солдат и офицеров заставы лектор надел кабаньи копыта и перешёл священную границу СССР, исчез в турецких кустах. Пограничники ждут, лектор не возвращается...

Батуми в те годы приманивал тех, кто пытался проникнуть сквозь железный занавес. Многие попадались. Тбилисские молодые люди (увы, среди них был замечательный актёр Гега Кобахидзе, сын Миши Кобахидзе) придумали свой сценарий побега. Он оказался трагичным. Гага в то время снимался у Тенгиза Абуладзе в фильме «Покаяние». Друзья решили воспользоваться самолётом, изобразить свадебную поездку в Батуми и в воздухе повернуть самолёт в Турцию. Казалось, всё будет легко, изящно... А разыгралась кровавая драма. 

Об этой кровавой драме снят фильм «Заложники», его показывали на последнем Берлинском кинофестивале с большим успехом. На сочинском «Кинотавре» режиссёр фильма Резо Гигинеишвили получил приз за режиссуру, оператор Владислав Опельянц – приз за лучшую операторскую работу. Знаю, что Миша Кобахидзе не смотрел «Заложников». Его можно понять. Как ему сидеть в кинозале? Кто-то через ряд ест попкорн, а ты сидишь в кресле и смотришь на то, что взорвало и исковеркало всю твою жизнь. Молодые парни, попытавшиеся угнать самолёт, были расстреляны.

Михаил Кобахидзе углубился в индийскую философию. Он всегда занимался йогой. Всегда был сильный духом и остался таковым. Когда началась пора свободных передвижений, Кобахидзе уехал во Францию. Что я слышал о нём? Что его очень любят во Франции, считают выдающимся режиссёром, но съёмки нового фильма срывались и срывались. Ему предлагали коммерческие проекты, он хотел снимать только своё кино. Во Франции он снял единственный фильм – «В пути», который смотрится как «Исповедь Михаила Кобахидзе». Он, как истинный художник, где бы то ни жил, желает бежать от реального, унылого, узнаваемого мира в мир своего воображения, яркий и радостный. Мишины фильмы и есть тот мир. Он снял всего несколько коротких фильмов, но истратил на них всю свою жизнь.

Весной этого года студенты Московских высших режиссёрских курсов решили снять о Михаиле Кобахидзе документальный фильм. Они приехали в Тбилиси, постучались в квартиру режиссёра. Снимали его три дня. Миша говорил о жизни, о фильмах, о профессии режиссёра. Вернувшись в Москву, счастливые студенты (среди них моя жена Тамара Стэнко – она была режиссёром) смонтировали отснятый материал, используя фрагменты фильмов Кобахидзе, получилась работа, ошеломившая всех в киношколе. 

Телеканал «Культура» загорелся показать этот фильм. Французские люди, оберегающие права режиссёра Миши Кобахидзе, учуяли что-то опасное. Фильму о Михаиле Кобахидзе не дали права быть показанным на канале «Культура», а его ждало так много явных и тайных поклонников режиссёра.

На Московском кинофестивале авторы фильма в небольшом кинозале представили на свой страх и риск эту работу. Зрители, стоя, долго аплодировали. Но, увы, фильм, как Кай в сказке Андерсена «Снежная королева», замёрз без права быть показанным, а делался он только от любви к Мише Кобахидзе. Я тоже в чём-то соучастник запрещённого фильма. Соучастник «ограбления» (так представили себе французские защитники авторских прав). Но хватит об этом...

Я пишу о грузинском короткометражном кино, о режиссёрах, с которыми начинал. Мы подняли волну, она пронеслась по многим кинофестивалям мира. Сейчас я сижу за столом, осталось очень мало времени. Вокруг меня множество неосуществлённых проектов, время неумолимо уходит, я пытаюсь что-то успеть. Я сам виноват в том, что не смог снять, не смог написать, не осуществил то, что задумывал, о чём мечтал. Увы, я не один такой. 

Я рассказал о двух блестящих режиссёрах, хотел рассказать и о других, кто создавал этот феномен – «грузинское короткометражное кино», но формат статьи несоразмерен с форматом моей памяти. Всем удачи. И чтобы судьба наша не обернулась полуслепой террористкой Фанни Каплан, поджидающей жертву у ворот завода Михельсона с браунингом в руке.

фото: Юрий Мечитов; личный архив Б. Хотивари; Калина Кмит/"Россия сегодня"

Похожие публикации

  • Бахтияр, похожий на Хеопса
    Бахтияр, похожий на Хеопса
    Утром 21 апреля 2015 года в берлинском госпитале кинорежиссёр Бахтияр Худойназаров, страдающий неизлечимой болезнью на букву Р, сказал маме, которая приехала из далёкого Таджикистана ухаживать за сыном: «Мама, всё»… 

  • Бумажный тигр
    Бумажный тигр
    Ираклий Квирикадзе сознался, что эта история давно бродила по тёмным лабиринтам его памяти, просясь наружу. И вот выдался случай
  • Дом двойников
    Дом двойников
    Сочиняя эту маленькую повесть о Сталине, Ираклий Квирикадзе не сидел в архивах. Майя Кавтарадзе, дочь друга детства вождя, Надя Власик, дочь его личного охранника, Сергей Параджанов, который видел сразу трёх Сталиных, трёх двойников, укрепили веру автора в то, что реализм должен быть магическим…