Автор: Ираклий Квирикадзе
Мы снимали финальный эпизод фильма «1001 рецепт влюблённого повара», смерть героя. Пока ставили осветительные приборы, Пьер Ришар веселил всех очередной смешной историей, мы хохотали... И тут раздалась команда: «Внимание! Мотор! Камера!» Непонятно, как ему это удаётся?! Пьер стал играть смерть героя, плакали все, даже шофёр «Лихтвагена», даже гримёрша Эльза, которая постоянно сбегала к возлюбленному... и где-то рядом выла совсем по другому поводу
Когда журнал «Story» предложил написать статью о Пьере Ришаре, меня это не удивило. Я находился во Франции, жил в замечательном доме друга Дениса на рю Дантон, 6, что у площади Сан-Мишель, и писал сценарий, где Пьер Ришар должен играть жителя провинциального российского городка по кличке Француз.
Герой работает в местном театре актёром-эпизодником. Его обычно убивают в первом акте и потом уже не вспоминают... Однажды Француз играл медведя, которого должен был убить на охоте принц Вильгельм Баварский. Во время премьеры Арман (так зовут героя), ряженный медведем, забрался на фанерную гору и стал ждать появления принца с ружьём. Тут только Арман заметил, что он, медведь, оказался очень высоко, что после выстрела падать надо метра четыре-пять и там, на театральном полу, ничего не постелено. Появился распевающий арию принц Вильгельм, увидел медведя на горе, поднял ружьё, прицелился, выстрелил. Арман испугался падать, изобразил, что его ранили, поднялся на задние лапы и стал реветь.
По действию пьесы только после убийства медведя разворачиваются дальнейшие драматургические события… И медведь обязательно должен упасть с горы к ногам принца. Арману кричат из-за кулис: «Прыгай, прыгай». Принц для достоверности выстрелил ещё раз. И тут медведь на глазах всего зрительного зала перекрестился и рухнул вниз. Этот неожиданный для медведя жест – «перекрестился» – вызвал хохот…
Почему я подробно рассказываю небольшую сценку из сценария? Её мне рассказал Пьер Ришар, и она произошла в действительности с ним, когда он, юный отпрыск богатой французской фамилии, вопреки желаниям родителей ушёл в артисты.
Пьер – кладезь комических историй. В сценарии и, надеюсь, в будущем фильме я возвращаю ему их, рассказанные в различных жизненных ситуациях, во время застолий (их было много), во время съёмок, в тоскливом ожидании, когда перестанет лить дождь. Я не являюсь личным биографом Пьера Ришара, но мне приходилось с ним множество раз общаться, так как я был автором сценариев, где Пьер Ришар играл главную роль в фильме «Влюблённый повар» и небольшую, но очень яркую роль в фильме «27 потерянных поцелуев».
Оба фильма, малоизвестные в России, были выдвинуты на премию «Оскар» в номинации «Лучший иностранный фильм года», но и ни «Повар», и ни «Потерянные поцелуи» не стали обладателями этой чрезвычайно престижной золочёной статуэтки.
С Пьером Ришаром мы мёрзли на съёмках в горах Грузии, согревая себя красным кахетинским вином в Гурджаани, Мукузани, Манави, Хванчкаре. Любовь грузин к Пьеру Ришару мешала съёмкам, так как все, начиная с президента Шеварднадзе и кончая мэром захолустного городка, присылали к нам своих гонцов, парламентариев, группу захвата, не знаю, как точнее назвать, бравых мужчин в чёрных костюмах, которые врывались на съёмочные площадки и, обрывая работу киногруппы (не прерывая, а именно обрывая), объявляли всеобщую мобилизацию и массовое перемещение к заповедным застольям типа ресторана «Сам пришёл». А это значило, что половина съёмочного дня коту под хвост. И там, у кота под хвостом, вино лилось не час, не два, не три, а до следующего утра. Но каким-то странным образом фильмы всё-таки были сняты, и ещё более странным образом они понравились лос-анджелесским киномудрецам… Дойдя до этого места (до этих строк), я, автор Ираклий Квирикадзе, перестал писать, перечёл, и мне не понравилось написанное. Я не о Ришаре пишу, а о чём-то под общим названием «Дорогие друзья, приезжайте в Грузия» (сохраним именно это написание).
В действительности же пора была трудная… Только что кончилась война с Гамсахурдией, если кто-то помнит такого президента. В стране не было света, в гостиницах, где останавливались французы (вместе с Пьером Ришаром приехали его продюсеры, его агент, его возлюбленная марокканка Айша), не было горячей воды, её грели в кастрюлях…
Французы и марокканка тихо роптали, часто громко матерились по-французски, но Пьер, одержимый работой, успокаивал своих, показательно лез под струи холодного душа, показательно спал в гостиничных номерах, где изо рта шёл пар и на себя приходилось надевать все свитера. «Я чувствую, мы снимаем стоящее кино, поэтому надо всё вытерпеть», – шептал Пьер своей красивой марокканке, надушенной духами «Красная Москва», которые она обнаружила в тбилисском привокзальном ларьке и скупила все двадцать флаконов.
То ли она ночами пила одеколон, то ли знойное тело североафриканки позволяло вытерпеть гренландские морозы, по ошибке забредшие той зимой в Грузию. Но терпели все, даже те французы, у которых не было подруг марокканок. В двух шагах от нашей съёмочной площадки взорвался «Мерседес» президента Грузии. Взрыв был оглушительный, вылетели все стёкла на нашем кинообъекте, завалились декорации. Мы выбежали на улицу, увидели кошмарные дымящиеся обломки того, что минуту назад было «Мерседесом-600», бронированным, огнеупорным. Из машины выбрался президент Шеварднадзе, с него сыпалась стеклянная стружка, сам он был в рваной майке… Хотелось подойти, сказать: «Как хорошо, что вы живы», но охранники гипнотизировали, не позволяли пересечь невидимый запретный круг.
Пьер Ришар: "Несмотря на всеобщую анархию, я не смог устоять перед щедростью и добротой грузин"
Нет, нет, нет, мне откровенно не нравится то, что я пишу. Где белый лист бумаги (компьютером к стыду своему пользоваться не умею), начну всё сначала…
В 1996 году был снят фильм «1001 рецепт влюблённого повара». Повара играл Пьер Ришар, снимали фильм в Грузии, Франции, России… В 97 году «Влюблённому повару» очень повезло: в Лос-Анджелесе академия «Оскар» в номинации «Лучший иностранный фильм года» среди пяти других назвала нашего «Повара».
В день, когда номинантам положено сидеть в огромном зале «Кодак» (обязательно в смокингах) и ждать, когда на сцену выйдет некая кинозвезда, на глазах полутора миллиардов зрителей разорвёт конверт и прочтёт название фильма, выигравшего «Оскар», мы все, авторы (режиссёр Нана Джорджадзе, продюсеры Марк Рюскар, Темур Баблуани, главный герой Пьер Ришар, я – сценарист Ираклий Квирикадзе), стиснув зубы, ждали, объявят нас или соседей, сидящих справа и слева от нас в зале «Кодак».
Автор и его герой в зале ожидания аэропорта Шереметьево
Разорвать этот таинственный конверт вышел на сцену великий Джек Валенти, президент гильдии режиссёров Америки. Это был старый человек в личном смокинге, который очень аккуратно сидел на хозяине; он, видимо, не раз выходил в нём на эту оскаровскую сцену. Я подчёркиваю «в личном смокинге», так как на всех нас были смокинги, взятые на прокат. Ещё утром в специальном прокатном пункте нам их удлиняли, укорачивали, расширяли…
Мы – грузины, претендующие на «Оскар», – чуть не ввязались в драку с итальянским хозяином смокингового ателье. Он прятал от нас качественные брюки, жилеты, лакированные ботинки, подкидывая рваную продукцию; при этом обвинял нас, что мы пришли в последний момент, что его прокатным пунктом пользуется ползала оскаровских номинантов и гостей выдающейся киноцеремонии. Огромный итальянец разорался до того, что, тыча полуметровый палец то в нас, то в потолок своего заведения, объявил: «Я не знаю, где находится ваша Грузия! Знаю, Сталин был грузин, но он не носил смокинга! (Что он хотел сказать этим, было непонятно.) А остальные грузины пасут баранов, и смокинги им не нужны!» Закончил он свой монолог так: «Поэтому то, что я даю вам, берите и целуйте мне задницу!»
Всё это было несмешно и немножко нервно. Настолько нервно, что я, сценарист фильма «Влюблённый повар», разбил дверцу шкафа, в котором обнаружилась дюжина смокингов фирмы «Шеппард». В них ходили Уинстон Черчилль, принц Монако, ходит Джордж Клуни. Все они «шеппардисты». К этому блистательному списку присоединились и мы.
Пьер Ришар хохотал, когда мы рассказывали историю об ограблении прокатного пункта. На самом Пьере сидел его «личный смокинг» (вполне качественный, но не «Шеппард»), который, он сознался, десять лет жаждал надеть, но случай не представлялся. И вот мы шествуем по красной оскаровской дорожке, разодетые в «Шеппарды», озираемся по сторонам: как бы из орущей толпы не выскочил огромный итальянец с дюжиной полицейских и не стал нас раздевать (нечто подобным он грозился, когда мы покидали пункт смокингового проката).
В зале «Кодак» нас посадили довольно-таки близко к сцене, сюда сажают тех, кому, возможно, придётся выбежать на сцену, судорожно схватить статуэтку и нервным, сбивающимся голосом поблагодарить всех, кого удастся вспомнить. Уже роздано полтора десятка «Оскаров», неумолимо приближается момент объявления «Лучший иностранный фильм года». В горле, словно олово раскалённое, или, как сказал Габриэль Гарсия Маркес по другому поводу, «накакали триста кошек», сравнение грубое, вычеркиваю.
У Маркеса оно к месту, там человек выкурил к ночи четыре пачки сигарет и проснулся утром с чувством, что его горло посетили триста кошек. Великий Маркес месяц назад… 17 апреля 2014 года. Если бы я был Джамбул Джабаев, казахский народный поэт, который пел обо всём, что видел, я рассказал бы в память о Маркесе, наилюбимейшем моём писателе, как я в том же самом Казахстане снимал фильм «Возвращение Ольмеса», где не играл Пьер Ришар, но которому я поведал эту историю…
На съемках фильма "1001 рецепт влюбленного кулинара"
Если вы ещё не отбросили мои путаные воспоминания о смокингах, о президентах, о марокканских красавицах, о пьяных хозяевах маленьких кахетинских городов, которые пили вино из большущих рогов за здоровье Пьера Ришара, их гостя, то вы позволите мне, автору, сказать, что в казахской пустыне я прожил в ауле Караой четыре месяца в 1983 году.
Это двести километров от озера Балхаш, там постоянно дуют пыльные бури. Аул был оторван от мира, после съёмок наступала ночь, надо было или спать, или пить портвейн «Солнцедар». Помню в центре аула крошечный памятник Ленину, на постаменте надпись «Владимир Николаевич Ленин». Счастливейшие караойцы не знали, что ли, что Ленина звали не Владимир Николаевич, а Владимир Ильич? За оградой памятника, (он чем-то напоминал кладбищенский монумент) часто лежал пионер с красным галстуком на шее, в руках он сжимал пустую бутылку «Солнцедара», храпел.
Он был заметным в посёлке мальчиком лет двенадцати. Когда был трезв, помогал нам на съёмках, даже снимался… Звали его Азат. Надо сказать, что в центре Караойя находилась и почта. Я хотел читать прессу, газеты, журналы, но на почте ничего, кроме бланков телеграмм, не было. И ещё там была комната под большим амбарным замком с надписью «Библиотека». Папа Азата был библиотекарем, но он пас овец на летних пастбищах. Я ждал, когда вернётся папа. И дождался. Вбежал в крошечную комнату, в библиотеку, жадно снимаю с полок книги, они все на казахском языке.
Буквы – русским шрифтом, слова мне не прочесть. Оглядываю узкое помещение. Вижу полку: классики марксизма-ленинизма. Книги на русском. Но авторы – Брежнев, Ким Ир Сен (двенадцать томов), Ленин (сорок томов), три тома Косыгина, Фридрих Энгельс, Карл Маркс (шестнадцать томов). Глаза мои мрачно продвигаются по корешкам томов Маркс, Маркс… Маркес!!! Маркес!!! В безумном счастье хватаю том, действительно Маркес! Однотомник из серии «Мастера современной прозы». «Сто лет одиночества», «Осень патриарха», «Полковнику никто не пишет». Каким образом? Почему в Караой завезли и поставили на полку классиков марксизма-ленинизма рядом с шестнадцатью томами бородатого Карла один семнадцатый том – Габриэля Гарсия? Как это могло случиться? Хотя если Ленин Владимир Николаевич, то почему Маркс не Габриэль Гарсия?!
Чёрт! Вновь я не о том пишу: не о Пьере Ришаре. Начну третью попытку, нет, так позвоню в Марсель, где сейчас находится Пьер. Поздравлю с удачным спектаклем, поставленным и сыгранным им в марсельском театре, спрошу, что могу писать о нём…
Третья попытка…
16 августа 2014 года Пьеру Ришару (у которого в паспорте кроме Пьера записано ещё четыре имени: Морис, Шарль, Леопольд, Дефе), знаменитому французскому актёру и режиссёру, исполняется восемьдесят лет. А он, словно юнец, на своём огромном чудище по имени «Харлей Дэвидсон» носится по Парижу, пугая прохожих каской средневекового викинга. Но не думайте, что на нём чёрная куртка мотоциклетного братства «Ночные волки».
Он, Пьер, всегда сам по себе. Как и в жизни, общительный обожатель красивых женщин, хорошего вина, он всегда сам по себе. Пример: снимаясь в комедиях, лёгких, беззаботных, делающих кассовые сборы по всему миру, он вдруг сорвался, отказался от огромных гонораров и сбежал в загадочное путешествие на Кубу. Провёл там со съёмочной группой (очень малочисленной) полгода, бродил по кубинским джунглям, выискивал людей, которые лично знали легендарного Че Гевару. Снимал и записывал их рассказы. Нашёл малоизвестные хроникальные кадры, где Че не похож на свою легенду, он там сложный, разный…
Ришар вернулся с интересным кинодокументом, как режиссёр получил премии на международных кинофестивалях и тут же вновь окунулся в комические фильмы. Где-то случайно прочёл мой сценарий «1001 рецепт влюблённого повара». Связался с режиссёром Наной Джорджадзе и кричал ей по телефону, что ему понравилась история и он готов сниматься бесплатно… «Но история ведь не очень смешная…» – засомневалась режиссёр. «Я всю жизнь мечтал сыграть в трагикомедии. Поверьте, никто не сможет сыграть вашего влюблённого повара лучше меня!»
Как я попал в небольшой родовой замок Пьера Ришара. Была весна 1996 года. Пьер лежал на диване с ногой в гипсе: то ли мотоциклетная авария, то ли упал с дерева. Когда мы шли к замку сквозь заросший грушево-лимонно-ореховый сад, какая-то немолодая женщина в затёртом халате перебегала по натянутому канату с одного орехового дерева на другое.
На ногах её я заметил ботинки «Доктор Мартенс». Пьер хотел встать, но гримаса боли и куда-то исчезнувшая палка-костыль вернули его на диван. Мы стали вести разговор о чём угодно, только не о сценарии. Та самая канатоходка в халате принесла вино, о котором Пьер сказал: «Грузин, посоветуй, предлагают купить виноградник, когда-то знаменитый, сейчас одичавший, стоит покупать? Вы, кавказцы, известны в мире как прародители вина, это так?» Даже если это было не так, кто бы отказался от титула первого в мире винодела? Но вино было действительно горьковатое, терпкое. Я произнёс умную фразу: «В нём много танина!» Пьер подтвердил. Дикий виноград развязал нам языки. Пьер оказался талантливым рассказчиком смешных историй, анекдотов. Не анекдотов о Чапаеве, Анке-пулемётчице, Брежневе, Штирлице, чукче, еврее, армянском радио…
Пьер копил истории абсурдные, сюрреалистические, произошедшие с ним и его друзьями, с друзьями друзей. Как пример: «Одетый в шкуру медведя Арман Сартр (фамилия актёра) перекрестился и бросился с четырёхметровой высоты». Чарли Чаплин, в жизни мрачный, склонный к депрессиям, часто молчащий сутками, своей профессиональной работой заставлял хохотать весь земной шар.
Он держал штат людей, около ста человек мужчин и женщин, которые собирали для него тысячи историй типа: «Медведь в театре перекрестился». Они записывали их, они составляли картотеки: «Смешная история, произошедшая в театре», «Смешная история, произошедшая на палубе прогулочного парохода», «Смешная история, случившаяся в прачечной». Были и такие: «Смешная история, после которой сгорел дирижабль». Когда Чаплин придумывал сюжеты, он пользовался этой картотекой…
Пьер Ришар один трудился за сотню коллекционеров смешного и щедро транслировал истории в мои коварные уши-ловушки. Несколько из них я внёс тут же в готовый для съёмок сценарий «Тысяча один рецепт влюблённого повара». Пример: «Монолог Паскаля (имя героя) с помидорами». Это воровство сюжета пошло на пользу фильму. В тот первый день нашего знакомства я услышал десятка два замечательных историй, рассказал сам дюжину своих. Появляющиеся и исчезающие слушатели, которые пили вино с танином, пьяно смеялись, моё авторское честолюбие ликовало.
С первой женой Даниэль и сыном Оливье. 1979 год
Когда я услышал эту историю, я встал со стула, подошёл к окну. Танин действовал, но не настолько, чтобы объяснить и понять как же так. Я в 1985 году писал сценарий вместе с Никитой Михалковым и Сашей Адабашьяном «Жизнь и смерть Александра Грибоедова». Нас позвали в Стамбул, искать натуру для съёмок Тегерана, где был, как мы знаем Грибоедов, где он работал в российском посольстве, где был трагически убит во время бунта. Но почему Стамбул?
В те годы началась смута в Иране: Аятолла Хомейни изолировал Иран от всех иноверцев. И нам предложили искать Тегеран в Стамбуле. Однажды ночью мы шли по бульварам, где много маленьких ресторанчиков. Никита Михалков толкнул меня в бок и сказал: «Ираклий, хочешь посмотреть на себя?» Я удивился вопросу. Никита показал пальцем на ресторан, мимо которого мы только что прошли, вернул меня чуть назад, и я увидел небольшую эстраду и трио музыкантов: флейта, барабан, контрабас… Контрабасист был я, Ираклий Квирикадзе. Не человек, похожий на Ираклия, а я!
Мы стояли и тупо смотрели на него. Особенно тупо смотрел я. Как сомнамбула, я вошёл во двор, подошёл к эстраде. Контрабасист меня заметил, улыбнулся и продолжал играть. Я смотрел на него, потом, не зная, что делать, оглянулся. Никита и Саша стояли рядом. Никита предложил: «Он кончит играть, познакомимся?!» Я махнул рукой: «Пойдём». Мне не хотелось знакомиться с самим собой.
«Я очень ценю чувство юмора. Это единственное наше оружие против гадостей и несправедливостей жизни»
Пьер Ришар
Весь год, снимая фильм то в горах, то в декорациях в Париже, то в тбилисской опере на записи музыки, то в придорожной кахетинской харчевне в сцене, где французский повар Паскаль скормил коммунистическим лидерам сациви из ворон, и у них началась коллективная диарея, в перерывах между работой, едой, мёртвым часом мы с Пьером иногда увлекались рассказами случаев из жизни, как бы состязаясь в абсурдизме, сюрреализме, фантасмагоризме, магическом реализме наших историй. Незримые судьи: Маркес, Борхес, Кортасар, Льоса, Амаду, Астуриас. Незримые, так как они отсутствовали, а если и были бы с нами, вряд ли бы вслушивались в наши бредни… Все они удивились бы и не смогли бы объяснить, почему в череде историй появлялись двойники. Двойники не люди, а двойники истории.
Вот пример: в аэропорту Шереметьево опаздывает самолет. Я рассказываю: «В пятом классе мне поручили нарисовать в стенной газете портрет Александра Сергеевича Пушкина. Праздновался пушкинский юбилей – стопятидесятилетие поэта. Учительница Марья Владимировна Бухаидзе велела на следующий день принести в школу мне рисунок курчавоволосого лицеиста-поэта, а моему другу Омару Плиеву – тексты, написанные каллиграфическим почерком.
«При том количестве жизненных шаблонов, которые нам навязывают, желание выкроить жизнь по собственной мерке выглядит почти актом сопротивления»
Всю ночь мы готовили стенгазету. Нам помогала сестра Плиева глухонемая рыжеволосая девочка старше нас лет на пять. В доме моего друга все спали, заснул и Плиев, положив голову на стол. Пушкин у меня не получался. Я пошёл на кухню менять воду для акварельных красок. На кухне в темноте на меня набросился тигр, впился в меня накрашенными губами, рычал, лязгал зубами, дышал, кусал мои щёки, шею, губы. Это была глухонемая сестра Плиева. Мне, десятилетнему мальчику, было страшно и как-то сладко. Когда глухонемая перегрызла горло (так мне показалось), она исчезла в кухонной темноте.
Я вернулся к Пушкину. Рисовал и думал, что же случилось со мной на кухне? Пьер слушал меня, молчал, потом сказал: «Как называется этот аэропорт? Шереметьево?» Мы сидели в зале ожидания. У меня есть фотографии нашего шереметьевского ожидания, но почему-то мы на фотографии поём, обнявшись. Виной тому вино «Мукузани» с высоким танином. Пьер продолжил: «Я рисовал портрет Оноре де Бальзака, и меня на кухне словила рыжая глухонемая и рычала…»
Не знаю, как комментировать такие совпадения, вплоть до поцелуев двух глухонемых девочек. Там, в зале ожидания аэропорта Шереметьево, мы просидели весь день и сочиняли сценарий, который не о двойниках, не о глухонемых девочках, не о Пушкине, не о Бальзаке, а о…
Мне хочется вспомнить здесь этот сценарий: уже много лет он то всплывает на поверхность, и мы обретаем веру, что по нему будет снят фильм, то по непонятным причинам он тонет, уходит на дно. К сценарию присоединилась наш друг Наташа Карасик как соавтор, предполагалось, что фильм будет сниматься на Ялтинской студии в Крыму. Вот его сюжет: «Счастливые годы Жюль-Поля Верна».
Французский еженедельник «Экспресс» раскрыт на странице, где видна фотография пожилого человека у дирижёрского пульта. Имя дирижёра Жюль-Поль Верн (Пьер Ришар). Статья в еженедельнике рассказывает о том, что известный французский дирижёр в молодости был завербован в СССР советской разведкой. Идут титры.
Оркестр, которым дирижирует Жюль-Поль Верн, исполняет увертюру оперы «Сорока-воровка» Россини.
1990 год. Ялтинский аэропорт. Самолёт приземляется поздним вечером. Моросит дождь. Курортный сезон на исходе, может, поэтому с самолёта сошло не очень много пассажиров. Дирижёр Жюль-Поль Верн вышел на аэропортовскую стоянку. В последний раз Жюль-Поль стоял здесь сорок лет назад, тогда он приехал в Крым в составе миссии Международного Красного Креста, которая инспектировала все территории и страны, где проходили военные действия только что закончившейся мировой войны. Жюль-Поль Верн знал английский, немецкий, исполнял в миссии обязанности секретаря. Он был молод, нравился женщинам, хоть и носил очки с диоптриями. Был всеобщим любимцем в небольшой компании работников Красного Креста.
«Люди больше не смотрят вдаль. Они смотрят вверх или сверху вниз, но никогда по сторонам. Человек не ищет свое место, а сравнивает себя с другими»
Здесь, в Крыму, с молодым Верном произошла невероятная история… О ней дирижёр никогда никому не рассказывал. Никто и не поверил бы ему. В сороковые годы Жюль-Поль был заколдован и превращён в осла. Колдунью звали Анна Поликарповна Гоголь (говорили, что она праправнучка великого писателя). Жила Анна в окрестностях Ялты, возила в город молоко и овощи. У Гоголь в войну убили трёх сыновей. В отчаянии она совершила акт мщения... Но случилась нелепая ошибка... В тот день пришло сообщение о смерти младшего сына. Война уже год как кончилась, младший сын служил в советских войсках на территории капитулировавшей Германии. Вот-вот должен был завершить службу и приехать домой... но где-то в тюрингских лесах его убили.
Когда Анна Поликарповна прочла сухие строки извещения, она помешалась умом, стала выть: «Я убью Гитлера!» Соседка сказала ей: «Анна, Гитлер застрелился ещё в прошлом году!» Анна Поликарповна ответила: «Убью немца!» И стала варить какое-то жуткое варево, шепча: «Убью немца!»
Она не была похожа на колдуний из страшных детских сказок. Местные её любили, знали, что она лечит от всяких хворей, может снять сглаз, может помочь при бесплодии как коровам, так и женщинам, может вернуть сбежавших мужей, но знали и то, что в гневе она страшна, запросто может наслать на обидчика молнию и испепелить его. В миссии Красного Креста работал немец Клаус Кнохенгауэр. Молодой парень. В воспалённом мозгу Анны Гоголь громыхало: «Убей немца, убей немца!»
Анна спросила в гостинице: «Где этот Клаус? Я ему привезла груши». Ей сказали: «Пошёл на море, загорает». Гоголь вышла на пустынный пляж, увидела лежащего на камнях Жюль-Поля. Он подставил своё тело позднему осеннему солнцу и, читая книгу, заснул. На пляже, недалеко от него, бродил осёл, который щипал траву, сухую и горькую. Гоголь подошла, увидела раскрытую книгу на иностранном языке и наколку на руке «Амели люблю», приняла бедного Верна за немца, собралась убить, а потом решила наказать его более жестоко. Бредущий по пустынному пляжу осёл навёл её на мысль: «Станешь ослом».
Когда Жюль-Поль проснулся, он не мог понять, что произошло с ним. Увидел туловище, не своё, волосатое… Увидел хвост... Жюль-Поль закричал, но услышал ржание. Анна Поликарповна стояла в стороне в колючих кустах и разглядывала его.
Что делать двадцатичетырёхлетнему французскому парню, неожиданно ставшему ослом? Жюль-Поль побежал за старухой, интуитивно поняв, что произошедшее с ним – дело её рук. Но Гоголь убыстрила шаг и где-то затерялась. Жюль-Поль разодрал бока, носясь среди колючих кустов.
Вечером он вышел к гостинице, где остановилась группа Международного Красного Креста. С ужасом наблюдал он, осёл, как его коллеги садились в небольшой автобус. Верна звали, искали, так как миссию Красного Креста пригласили на ужин в ялтинский горсовет. Автобус отъехал, с трудом избавившись от назойливого осла, который тыкался в каждого работника и что-то выл, щёлкал жёлтыми зубами…
Жюль-Поль долго бежал за автобусом, но устал, отстал... Работники Красного Креста следили за его судорожным бегом, не понимая, что ослу нужно от них.
Этот же осёл появился утром, когда миссия Международного Красного Креста покидала гостиницы, они уезжали из Крыма в Новороссийск.
Все говорили об исчезновении Жюль-Поля Верна. Этим разговорам мешал осёл, который громко ржал, бился об окна машины, раскидывал чемоданы… Охранники с трудом отгоняли «безумца», пытавшегося сказать: «Вот он, я». Миссия уехала. Люди КГБ долго и безуспешно разыскивали исчезнувшего иностранца.
Пять лет Верн был ослом. Вначале было очень плохо, потом, как бы малоубедительно это ни звучало, именно эти пять лет своей жизни были для него счастливыми, полными ярких событий, переживаний, тревог, любви! Да, любви к местным ослицам, которые признали его роскошным любовником... Льнули к нему так, как потом, всю его долгую мужскую жизнь, не льнула к нему ни одна женщина.
«Ослиные пять лет» дирижёр Жюль-Поль Верн вспоминает как щедрый подарок судьбы. Пропустим ряд трагикомических эпизодов и скажем, что, вернувшись во Францию, увлёкшись музыкой, поступив в консерваторию и дальше двигаясь по ступенькам музыкальной карьеры, он в самых неожиданных местах смеялся мелькнувшей в голове картинке, удивляя окружающих, ничего не знавших о таинствах его ослиной жизни.
Старому Жюль-Полю хотелось описать эти странные годы. Он помнил день возврата в человеческое обличье – 5 марта 1953 года. Это был день смерти И. В. Сталина. И в этот же день умерла старая Анна Поликарповна Гоголь. Верн даже начал писать свою историю, читал эти страницы молодой виолончелистке Сюзанне Бордо, но прервал чтение после её реплики: «Что это – сказка?» Верн разочаровался в себе как в литераторе и бросил сомнительное занятие. Но смеяться продолжал, вспоминая, к примеру, такую картину. На деревенской свадьбе играющий на аккордеоне музыкант говорит флейтисту: «Смотри: осёл читает газету».
Флейтист смотрит, как рядом со свадебным оркестром осёл подходит к брошенной на траве газете и языком перелистывает страницу, внимательно смотрит, вновь перелистывает. Осёл вроде читал страницу. Аккордеонист убрал газету, осёл нашел её, осторожно взял губами и вновь открыл. Газета была «Юманите». Эта газета французских коммунистов продавалась в СССР. Или – как он нервничал, впервые ожидая роды ослицы, своей подруги, имя которой он не знал. У ослиц не было имён, были только запахи, по ним он отличал их. Эта ослица была его первой возлюбленной, на неё он первый раз вскарабкался… Когда пришло время ослице рожать, родился маленький рыжий ослик. Жюль-Поль понял, что человек остался в нём, спрятанный в далёких извилинах мозга, а всё остальное принадлежит ослиному.
Последний год жизни Анна Поликарповна Гоголь затяжно болела. Однажды осёл вошёл в её дом. «Что тебе, фашистский выродок?! Не жди моего прощения! Пусть тебя погоняют голодные волки, поживи в страхе и отчаянии перед тем, как они загрызут тебя...» Бессловесный Жюль-Поль не мог понять, почему его зовут фашистским выродком.
Проблема заключалась в том, что Верн был ничьим ослом, у него не было хозяина, не было жилья, не было крыши над головой. Сторож базара хромой Филимон приютил его. У Филимона было ружьё и добрая душа. Он запирал ночами осла в пустом помещении, где до войны был мясной склад. Здесь стоял запах когда-то висевших свиных и коровьих туш. Волки не могли равнодушно пройти мимо дверей склада. Ночами они грызли двери. Осёл видел их тени в холодном лунном свете. И что скрывать, дрожал и стучал зубами от страха.
Французский дирижёр, приехавший в Крым за неделю до симфонического оркестра, с которым он должен был дать два концерта, поехал на такси в деревню в окрестностях Ялты, где когда-то его приютил Филимон Шубин. Жюль-Поль был не один. Ночью к нему прилетела виолончелистка Сюзанна Бордо. Она проходила стажировку в парижской консерватории, любила Жюль-Поля и прилетела к нему туда, где он гастролировал с оркестром. Верн нашёл базар, нашёл мясной склад, где теперь размещалась аптека, узнал каменный постамент, на котором возвышался когда-то памятник Сталину. Об острые углы постамента осёл часто тёр спину.
...А вот дом, где жила любовница хромого Филимона Шубина. К ней базарный сторож приезжал, сидя на спине осла. Любовницу звали Таисия, была она полукровкой, и был у неё невероятно большой зад. Верн в своём неудавшемся литературном опусе, рассказывая о Таисии, стыдился признаться в одном грехе.
Ненасытная Таисия во время любовных утех с хромым сторожем, однажды, обидевшись, что тот, недолюбив её, захрапел, встала с постели, вышла во двор, поманила осла в сарай и, пристроившись своей царственной задницей, как-то очень ловко справилась с, казалось бы, неразрешимой задачей: вобрать в себя детородный орган осла. Филимон храпел в постели хозяйки. Таисия стонала от счастья в сарае.
Три года длились эти необычные отношения между луноликой официанткой столовой при базаре, сторожем и ослом, пока не узналось, что Таисия забеременела.
Рос живот, росла тревога. Таисия не знала, чьё дитя она вынашивает. Родилась рыжая девочка. Филимон недоумевал по поводу рыжего цвета, а Жюль-Поль вспомнил, что мама его говорила: «Мой мальчик родился рыжим-рыжим, а к трём годам как будто бы выцвел. Стал пшеничным». Видела бы мама, кем стал ныне её любимый мальчик. Помешанная на чистоте, она упала бы в обморок, обнаружив своё дитя, лежащим посреди деревенской дороги, в облаке пыли, с поднятыми вверх копытами – так ослы избавляются от клещей...
…И вот сегодня мировая знаменитость дирижёр Жюль-Поль Верн попал под обстрел прессы, с его именем связана липкая сплетня: «Верн в молодости был завербован советской спецслужбой. Исчезнув из Международного Красного Креста, он прошёл обучение в шпионской школе где-то под Москвой, вернулся во Францию агентом… Дирижёрская деятельность – ширма!» Его вызывали, он давал объяснения. Но какие он мог предоставить факты, доказательства о «чёрной дыре» в своей биографии? Куда он исчез в Крыму? Почему пять лет спустя он оказался в том же самом Крыму без документов? Как попал во Францию? Верн впал в депрессию. Прервал концертную деятельность, перестал общаться с друзьями. Он блуждал по лабиринтам своей памяти, пытаясь найти следы доказательств столь фантастического превращения…
Всё, что вспомнилось, были пустяки. Например, младший брат сторожа Филимона залез в чужой сад воровать яблоки. Огромная собака погналась за вором, и если бы не осёл, который нанёс оглушительный удар копытом, собака загрызла бы мальчишку. Верн вспомнил имя мальчишки – Лёша.
Верн подумал, а что если вернуться в Крым, куда его тянуло всю жизнь, найти этого Лёшу, найти хромого Филимона, Таисию. Узнать, что стало с рыжей девочкой. Верн помнит, как он катал девочку на своей спине, Таисия просила её поцеловать осла в лоб... Еще вспомнился деревенский кинотеатр. Ночью в кинотеатр под открытым небом можно было зайти и ему, ослу. Он смотрел там фильм «Волга-Волга» с Любовью Орловой и на радостях выбежал к экрану. Когда Орлова со стариком (как его звали?) пела и танцевала «Чук-чук-чук! Разгорелся наш утюг», осёл стал двигаться с ними синхронно и топать копытами. Филимон, если он жив, должен это помнить. Зал тогда хохотал…
Всё это какие не какие, но факты. Путешествие старого дирижёра по Крыму займёт большую часть фильма. Увы, не оказалось в живых хромого Филимона, ушла из жизни пышнозадая Таисия, брата Филимона Лёшу обнаружил он случайно. Тот вспомнил про воровство яблок: злую собаку и осла, лягавшего собаку. Лёша не очень удивился истории с колдовством. Они сидели в ресторанчике на набережной Ялты: Лёша, Жюль-Поль и Сюзанна. Облысевший Лёша пил вино, поглядывая на красивую виолончелистку и хитро улыбаясь, спросил:
– А что произошло с огромным ослиным (жест был понятен), когда вы возвратили себе человеческий облик?
– Всё вернулось в свои размеры, – кратко ответил Жюль-Поль.
– Жаль… – опечалился Лёша. – Чем могу я помочь? Написать письмо, что помню осла, который ради меня лягнул собаку?! Напишу!
Жюль-Поль не собрал никаких фактов о своём «ослином прошлом», если не считать письма Лёши. Поездка была, скорее, зовом чего-то неосознанного, он постоянно испытывал странное, необъяснимое чувство от встречи с прошлым…
Они втроём поехали к дочери Таисии, та рыжая девочка вышла замуж, жила с мужем- метеорологом. Была ли она похожа на Жюль-Поля Верна? Была. Но она так любила своего покойного «отца» Филимона, что не было никакого смысла говорить: «Детка, помнишь осла, на котором ты каталась? Так он – это я, твой папа». Жюль-Поль смотрел на дочь, пил вино метеоролога, слушал голоса трёх своих внуков и чувствовал, как он растерян.
Дочь достала старый альбом фотографий. Вот Таисия с Филимоном сидят на стульях, вот Филимон с дочкой, у которой на голове бутыль вина, Филимон его в шутку поставил. А вот девочка на осле. Жюль-Поль, пьяный, смеётся, потом с фотографией выходит на балкон. Дом дочери крайний в посёлке, впереди пустое поле, в глубине его виднеется море… Верн ещё раз смотрит на фотографию, на девочку, сидящую на осле. На балкон вышла виолончелистка, Верн сказал ей: «Вот оно – единственное доказательство. Но…»
Попросить фотографию было неудобно, украсть тоже. Они уехали, дочь и метеоролог обещали приехать на концерт, взрослые внуки Жюль-Поля вряд ли. Слушать Моцарта, Россини, Генделя, Малера, вряд ли им интересно…
На обратном пути по пыльной дороге им повстречалась группа ослов. Остановив машину, Верн заговорил с ослами. Те опасливо, но с интересом разглядывали человека, который ржал и издавал правильные звуки – слова ослиного лексикона.
«Братцы, поехали со мной, вступитесь за меня, скажите, что я жил среди вас… Дружил с вашими мамами…» Пьяный Верн замолчал, посмотрел на грузного, лысого Лёшу, который, закрыв глаза, храпел... Сюзанна поцеловала дирижёра.
– Жюль-Поль, ты много выпил… Послезавтра концерт… Завтра все подъедут…
Верн прижался к виолончелистке. Обнял.
– Как мне быть?.. Непонятное никто не любит… Непонятное всех раздражает… Ты мне веришь?
Сюзанна Бордо, не открывая глаз, сказала:
– Да, Жюль...
Зал ялтинского театра.
На сцене симфонический оркестр. Зрители рассаживаются. Голоса, шёпоты, шуршания... Звуки настройки инструментов.
На сцену выходит дирижёр. Он остановился у дирижёрского пульта. Звучит Россини «Сорока-воровка». Но вот дирижёр останавливает оркестр, резко обрывает мелодию, кладёт палочку, стягивает с шеи бабочку, берёт стул, выходит на авансцену, садится, оглядывает зал: «Я хочу рассказать вам одну невероятную историю... Она произошла со мной... Вы можете закидать меня тухлыми яйцами, но клянусь, пока не доскажу её до конца, не остановлюсь... В 1946 году, я юношей оказался здесь, в Крыму...»
Зрители в зале, музыканты оркестра на сцене – все с недоумением слушают дирижёра... Он говорит на французском, в зале очень немногие его понимают, но, видно, говорящему это неважно, ему хочется выговориться…
Звучит Россини, идут финальные титры фильма.
Должен сознаться, что пересказать сюжет сценария «Счастливые годы Жюль-Поля Верна» мне подсказал Пьер Ришар, которому я звонил в Марсель. Я пожаловался: «Поль, не знаю, что писать о тебе. В интернете всё сказано: какое у тебя семейное положение, чем ты знаменит, даже какой у тебя рост, вес, что с тобой сейчас не марокканка Айша, а бразильянка Сейла. Там же длиннющий список фильмов, в которых ты играл. Все эти жёлтые ботинки»…
Со второй женой бразильянкой Сейлой. 1996 год
Когда Джек Валенти, президент гильдии режиссёров Америки разрывал на сцене оскаровской церемонии конверт, он извинился, что чрезвычайно простужен, взглянул на бумажку и медленно начал читать: «Сегодняшний победитель в номинации “Лучший иностранный фильм года” – фильм “Ше…”». Джек Валенти закашлял громко, глухо, простудно; мы, сидящие в смокингах авторы, переглянулись…
Я увидел ликование на лицах моих друзей, Пьер Ришар, самый эмоциональный из нас, открыл рот и беззвучно кричал на весь оскаровский зал. По-английски наш фильм «Влюблённый повар» называется «Шеф ин лав», и Джек Валенти перед кашлем уже назвал первые две буквы «Ше…». Кашлял он секунды четыре. За эти четыре секунды каждый из нас увидел себя с золотой оскаровской статуэткой в руках…
Я представил, как самолёт приземляется в аэропорту Тбилиси, мои друзья, не друзья встречают нас, победителей, как президент Шеварднадзе просит подержать Оскара и говорит, что-то вроде: «А они хотели меня взорвать, нет уж! Мы живём и будем жить!» Я даже успел представить, где должен стоять Оскар, на моём книжном шкафу, в столовой, а может, в спальне держать его под подушкой, чтобы видеть яркие сны победителя. Четыре секунды кашлял Джек Валенти, потом закончил фразу. «Сегодняшний победитель в номинации “Лучший иностранный фильм года” – фильм Чешской республики…» – и назвал нашего конкурента в оскаровской лотерее. У Валенти «Че…» прозвучало как «Ше…» Не знаю, как этот ни кем не замеченный акустический казус вами прочитан, но получить «Оскар» и через четыре секунды потерять его?! Думаю, даже у Пьера не было сил произнести свое традиционное: «Надо всё вытерпеть».
На другой день мы отвезли смокинги фирмы «Шеппард» и сдали их огромному итальянцу... Можно ставить точку. Я всё рассказал…
Но Джамбул Джабаев, казахский поэт «что вижу о том пою», шепчет мне в ухо: «Доскажи историю о Маркесе. В ней финал рассказа о Пьере».
Маркес приехал в Москву на кинофестиваль в составе мексиканских кинематографистов. Была середина восьмидесятых. Двое моих вгиковских сокурсников – мексиканцы Серхио Ольхович и Гонсало Мартинес – обняли меня и представили: «Познакомься, Гарсия Маркес».
Я проглотил язык. Вечером мы оказались за общим столом. Молчу. Очень-очень хочу рассказать казахскую историю о классиках марксизма-ленинизма, но… А вдруг не поймут… Как бы в лужу не… Всё же рискнул, виновата в этом была текила. Серхио Ольхович переводит. Когда я дошёл до полки «классики марксизма-ленинизма» и нашёл там книгу Маркеса, классик захохотал. Громко на весь ресторан пресс-центра. Три дня мы встречались то в коридоре гостиницы «Россия», то в фойе, то в ресторане.
Маркес, увидев меня, кричал: «Я – классик марксизма-ленинизма!!!» Бил себя в грудь… Мне повезло в жизни на хороших классиков. «Пьер, – кричу я из Парижа в Марсель, – мы снимем все наши истории про двойников и про одиночек. Оп-ля! Мы живы!!!»
фото: Shutterstock/FOTODOM; ЛИЧНЫЙ АРХИВ И.М. КВИРИКАДЗЕ; BRIDGEMAN/FOTODOM; GETTY IMAGES/FOTOBANK
