Автор: Ираклий Квирикадзе
Сочиняя эту маленькую повесть о Сталине, Ираклий Квирикадзе не сидел в архивах. Майя Кавтарадзе, дочь друга детства вождя, Надя Власик, дочь его личного охранника, Сергей Параджанов, который видел сразу трёх Сталиных, трёх двойников, укрепили веру автора в то, что реализм должен быть магическим…
Пишу эту историю от сознания, что время пронеслось, как метеор, и многое стало забываться… Моя соседка по лестничной площадке в Кондратьевском переулке Надя Власик ушла из жизни, когда меня не было в Москве. Вернувшись, я узнал эту печальную новость...
Бронированная дверь на месте старой Надиной двери напоминает, что я что-то не успел сделать… У нас было несколько случайных встреч, разговоров, я несколько раз заходил в её небольшую квартиру. Надя жила одиноко. У неё болели ноги.
Она застенчиво смеялась, называя их «слоновые». Но на фотографиях, которые Надя показывала мне, она была девочкой лет семи, стоящей рядом с Иосифом Виссарионовичем Сталиным в тёмном лесу у ручья.
Чуть в стороне горел костёр и известные всему миру люди: Никита Сергеевич Хрущёв, Лаврентий Павлович Берия, Анастас Иванович Микоян – кто держал шампуры с шашлыками, кто бутыль с вином, кто просто улыбался. Они были одеты в парусиновые пиджаки, на ногах сандалии, Хрущёв босиком, только Семён Михайлович Будённый красовался в военной форме с огромной саблей.
Надя Власик хранила фотографии своего детства в больших альбомах. Как и всё в её квартире, они были старыми, с оторванными обложками, заклеенными лентами скотча. Папа Нади служил главным охранником генералиссимуса Сталина. Папа был заядлым фотографом. В одном кармане он держал заряженный пистолет, в другом фотоаппарат ФЭД, самый первый сошедший с конвейера фотозавода имени Феликса Эдмундовича Дзержинского.
Сталин и Ворошилов на рыбалке. 1934 год.
Несколько раз по просьбе Нади Власик я приносил из гастронома «Седьмой континент» хлеб, сахар, масло, сыр. Она очень любила зелёные маслины. Надя показывала мне семейные альбомы, где были собраны удивительные фотографии. В них часто мелькала маленькая девочка. То она ела арбуз, то махала китайским веером, то держала в руках огромного кота.
«Котёнком его подарил мне Иосиф Виссарионович. Велел папе купить его на птичьем рынке, но не показывать мне. А когда я приехала с папой на кунцевскую дачу, Сталин подарил его, назвав Бомбовоз. Котёнок был толстый»
Я разглядывал фотографии. Мне хотелось переснять их. Но почему-то стеснялся попросить её об этом. Как-то она читала отцовский дневник. Записки охранника. Голос пожилой дочери заглушали дети. Во дворе нашего дома был детский сад.
Там кричали, пели, смеялись, а дочь Власика уверяла меня, Фому неверующего, что Советский Союз был лучшим в мире государством. Мы пили кофе, грызли маслины. Мне не хотелось разочаровывать её, хотелось выглядеть соседом-паинькой, а не назойливым репортёром. Потом был мой затяжной вояж, вернувшись из которого я увидел на её дверях бронированную сталь, выкрашенную в голубоватую краску.
Летом 2016 года в маленьком польском городке Звежинец проходила в семнадцатый раз международная летняя киноакадемия. Со всей Европы съехались любители кино. Жили в палатках, в пустых комнатах при старинной пивоварне, в этой же пивоварне были организованны кинозалы и сотни людей смотрели фильмы Жоржа Мельеса, Бастера Китона, Орсона Уэллса, Жана Виго, Михаила Калатозова, Андрея Тарковского, Жан-Люка Годара, Кшиштофа Кесьлёвского, КвентинаТарантино.
Показывал и я свои фильмы «Пловец», «Поездка товарища Сталина в Африку»… Во время дискуссий я упомянул дочь Власика Надю, пересказал наши разговоры, и у меня запоздало родилось желание, вернувшись в Москву, вновь заняться темой, затронутой в фильме «Поездка товарища Сталина в Африку».
Я разыскал свой сценарий, переписал его с желанием сделать повесть об Иосифе Виссарионовиче и мало кому известном его двойнике Ароне Семёновиче Аркусе. Реальность двойника могла бы засвидетельствовать Надя Власик, её папа снимал великого вождя и его двойника. Но увы… Я выбрал форму записи, близкую к киносценарию. Так как, не скрою, мне очень хочется экранизировать эту повесть.
Москва. Большой театр. 21 декабря 1949 года. Всё прогрессивное человечество празднует семидесятый день рождения великого вождя. К служебному входу в Большой театр подъезжают огромные чёрные лимузины, из них выходят лидеры коммунистических партий, приехавшие в Москву со всего света. Они занимают места в ложах, в первых рядах партера, а кто зашёл за бархатную занавесь, зная, что ему положено сидеть на сцене. Вот занавесь медленно раскрылась, зрители увидели длинный стол. Множество цветов.
Сам дорогой юбиляр долго не появляется. Слышны аплодисменты нетерпеливых зрителей.
А Сталин стоит в кулисах, ему срочно подшивают погон на генералиссимусском кителе, по совершенно мистическому поводу сорвавшийся за минуту до выхода вождя к гостям. Кремлёвский портной Мустафа Джемакулов, грузный человек, вооружившись иголкой и ниткой, подшивает погон к генералиссимусскому кителю. Иосиф Виссарионович Сталин безропотно стоит. Мустафа, тяжело дыша, водит иглой у его шеи.
Погон подшит к кителю. Сталин подозвал жестом Георгия Маленкова, главного организатора великого торжества: «Маланья, надеюсь, не будет неожиданностей?» Маленков, бледный, потный, пышногубый, смотрит на вождя: «Вы про что, товарищ Сталин?» – «Никаких золотых звёзд на грудь мне не будут вешать?» – «Товарищ Сталин, но советский народ требует…» Вождь сощурил глаза: «Маланья, оставь советский народ в покое…»
Сказал, сделал шаг и вышел на сцену Большого театра.
Зрители соскакивают с мест, бурно аплодируют, слышны приветственные крики. Сталин прошёл по сцене, сел под своим гигантским портретом, рядом по правую руку – Мао Цзэдун, слева – Никита Хрущёв. Аплодисменты не прекращаются. Сталин сделал жест ладонями: «Друзья, садимся и начнём».
За несколько месяцев до великого торжества. По улице Кирова идёт девочка Надя, останавливается у парикмахерской. Засмотрелась на красных рыб в аквариуме. В кресле сидит бреется Арон Семёнович Аркус, учитель пения школы № 17. Парикмахер Илиопуло мурлычет греческую песню и водит бритвенным ножом по намыленной щеке школьного учителя. Закончив петь, говорит: «Виктор Погода – замечательный человек… подарил мне одеколон, французский, «Шанель»… Работает в комиссии по организации юбилея товарища Сталина… Погода спрашивает меня: «Что бы ты лично подарил Иосифу Виссарионовичу?» Илиопуло оглядел скудное парикмахерское царство: «Что я могу подарить? Бритву же не подаришь!» «У меня пасека в деревне, – сказал Аркус. – Я бы подарил мёд».
В парикмахерской сидит ещё один посетитель, ждёт очереди побриться, это младший сержант милиции Савелий Синицын.
«Мёд – это здорово… Представь, утром генералиссимус пьёт чай с мёдом, спрашивает: «Чей мёд?», ему говорят: «Прислан школьным учителем Аркусом». Сталин улыбается: «Люблю еврейский мёд, в ссылке я только им и спасался…»
Большой театр. На сцене выступающие сменяют друг друга. Пальмиро Тольятти, генеральный секретарь Коммунистической партии Италии, говорит по-итальянски и тут же сам переводит свою речь на русский. Голос Мао Цзэдуна звонок и певуч. Такими голосами читают речи с трибун бойкие пионерские вожаки. Вдруг Мао Цзэдун запел по-китайски. Все с восторгом слушают китайского председателя…
С потолка посыпался снег из лепестков роз. Публика зашлась от бешеных аплодисментов. Сталин поймал ладонью лепесток розы, поднёс к носу, понюхал. Лепесток благоухал, был настоящим.
«Четыре вагона роз привезли китайцы», – сказал Микоян.
На сцену выбежали школьницы и школьники в красных пионерских галстуках. Впереди бежит Надя Власик. Сталин улыбается девочке, смотрит на её отца, подмигивает. Надя Власик произносит слова благодарности от имени всех детей планеты Земля.
Иосиф Виссарионович заметно устал. Посмотрел на Берию: «Лаврентий, надоело всё это…» Фразу произнёс по-грузински. Берия, счастливый, что только он в президиуме может говорить с вождём на родном им обоим языке, ответил: «Что делать, впереди ещё концерт, банкет. Будет танцевать эта молоденькая… Плисецкая Зоя». Сталин усмехнулся: «Плисецкую звать Майя, а не Зоя».
Шестилетняя Геля Маркизова преподносит Иосифу Виссарионовичу букет от Бурят-Монгольской АССР. 1936 год.
Мао Цзэдун, около уха которого идёт этот диалог, скосил глаза к говорящим, шепнул своему переводчику: «О чём они?» Переводчик отвечает с виноватой интонацией: «Говорят по-грузински, я не понимаю их».
«А Тольятти как звать?» – «Памиро». – «Пальмиро, Лаврентий». – «А венгра?» – «Не знаю, Иосиф Виссарионович». – «И это твоя хвалёная память?»
Вновь раздались бурные аплодисменты. Все встали, встал и Берия. Чуть повременив, встал Сталин, продолжил шептать по-грузински: «Надоело, Лаврентий, вставать, садиться, вставать, садиться… Или 1 Мая, 7 Ноября парады принимать. Торчать на Мавзолее пять часов. У меня зубы болят, а я почему-то должен улыбаться, рукой махать. Найди мне двойника – пусть он машет…»
На сцене танцует Плисецкая, молодая балерина Большого театра. Сталин, Берия, Мао, Ракоши, Ульбрихт, Тольятти, Берут с императорской ложи смотрят на балерину. Играет музыка Чайковского.
Прошло два года. Школа. Из открытых окон раздаётся:
«Сталин – наша слава боевая,
Сталин – нашей юности полёт!
С песнями, борясь и побеждая,
Наш народ за Сталиным идёт...»
Хор пионеров, разинув юные рты, поёт громко, с наслаждением. В первом ряду Надя Власик. Дирижирует учитель пения Аркус. В какой-то момент он останавливает поющих и делает замечание: «С песнями, борясь и побеждая» звучит у вас без паузы. Получается, товарищ Сталин борется с песнями…» Аркус поёт, демонстрируя необходимость паузы.
Высокий зелёный забор. За ним кунцевская дача. На кожаном диване сидит Иосиф Виссарионович Сталин с серебряным столовым ножом в руках, разглядывает мелкие буквы и цифры на серебре:
«1878. Год моего рождения! Германия! Странно».
На соседнем диване сидит Берия. Обслуга кружит вокруг стола, раскладывает тарелки, ножи, вилки. Берия, которому нет ещё и пятидесяти, потянулся через стол и поднял с фаянсового подноса дольку арбуза, довольный, хрустнул зубами: «С нашей бахчи! Вырастили арбуз-чемпион… Семнадцать килограмм! Повезли на Выставку народных достижений…»
Сталин засмеялся: «Хорошими делами занимается НКВД…Арбузы-чемпионы разводит… А вот (берёт папку, лежащую на диване, читает): «Группа террористов – два японца и три израильских еврея пробрались в Москву, заложили под трибуной Мавзолея бомбу… собирались взорвать её 1 Мая в 10 часов 30 минут… Очень эффектное зрелище… Кинокамеры снимают, как товарищи Сталин, Молотов, Ворошилов, Берия летят по воздуху… Весь мир смотрит».
Берия сердито сверкнул стёклами пенсне: «Иосиф Виссарионович, террористов мы задержали… Сообщать вам о них не решился. У вас столько дел. С ними была женщина… Лидия Шило… Её, трёх евреев, двух японцев в один мешок и их же взрывчаткой…»
Сталин укоризненно смотрит на главу полиции: «В последнее время твои люди стали увлекаться этими мешками… Слышал, Кузнецова и Воскресенского затолкали в них и потащили расстреливать…»
Валечка, главная экономка, пышнотелая, белолицая, кивком головы дала понять, что обед готов. Сталин встал с дивана, посмотрел в окно. Там подъехал лимузин, из него вышли Маленков, Хрущёв… Подъехал второй лимузин, с Ворошиловым, Кагановичем. Сталин отошёл от окна, посмотрел на Берию, закричал: «Где двойник?! Два года ищешь, не находишь!»
Дочь Сталина Светлана и Лаврентий Берия
Три дня спустя. Арон Семёнович Аркус идёт по улице Кирова. На учителе пения светло-серый плащ. В руках портфель, потрёпанный. За ним медленно едет чёрная машина. Кто-то окликнул его из окна машины: «Товарищ Аркус?» Учитель остановился. Молодой капитан улыбается в окне: «Арон Семёнович! Узнаёте? Мы свои! Садитесь!» Учитель сел. Взвизгнув колёсами, чёрная машина рванула. В районе Чистых Прудов остановилась около витрины «Ателье мод».
Из машины вышел капитан, быстрой походкой подошёл к стеклянной двери и, оглянувшись на машину, дал знак – «Выходите».
Учитель пения оказался в ателье мод. Нет портных, нет клиентов. Воскресенье. Только холодные утюги, костюмы, плащи, платья...
В примерочной Арона Семёновича оставили надолго одного, растерянного и испуганного.
Он вслушивается в звуки пустого ателье. В машине с ним никто не разговаривал, и он не задавал вопросов. Из-за бархатных занавесей раздался голос: «Раздевайтесь!»
Приказ был неожиданным. Аркус снял плащ, осторожно расстегнул пиджак... Снял и пиджак, под ним сорочка, майка. Аркус снял их, увидел в зеркале своё тело, не худое, не толстое, с глубоким шрамом от пупка вверх.
Вошёл бритоголовый человек, его не было в чёрной машине. Бритоголовый держал в руках портновский сантиметр, которым быстро окрутил череп Аркуса: «58 сантиметров! Точь-в-точь!»
Арон Семёнович увидел, что капитан, который его привёз, смотрит в листок и улыбается бритоголовому. Тот измерил рост Аркуса: «Точь-в-точь!»
Бритоголовый измерил объём груди. Вновь цифры сошлись с цифрами, записанными на листке. Только талия Аркуса оказалась на четыре сантиметра шире чьей-то талии. Капитан ткнул пальцем в аркусовский живот: «Ничего, поголодаем. Похудеем!»
Капитан взял с тарелки грецкий орех, зубами расколол, вынул дольки, съел их. «Я вас поздравляю, Арон Семёнович!» – улыбчивый капитан похлопал по плечу учителя пения.
Арон Семёнович быстро оделся, вопросительно посмотрел на капитана. «А теперь на дачу... к хозяину». Аркус застегнул плащ: «Но... я купил курицу. У нас с женой маленькая дата…» Капитан закивал головой, что-то продолжая записывать: «И жена, и курица подождут». – «Куда вы меня везёте?» – «Везём вас на вершину славы!»
Гигантское мраморное здание Комитета государственной безопасности, из окна которого падает странный предмет. Это кисточка для бритья. Она ударяется об асфальт у ног военного-охранника. Тот удивлённо смотрит на кисточку, полную свежей мыльной пены. Поднимает голову, ищет окно, откуда могла упасть кисточка. Просторный кабинет Лаврентия Павловича Берии. Видимо, отсюда была брошена кисточка для бритья. Хозяин кабинета сидит с густо намыленными щеками… Молча смотрит через стёкла пенсне на парикмахера, который стоит с бритвенным ножом в руках.
«Знай, не терплю жёстких кисточек… Каждый раз буду выбрасывать. Иди принеси…» Парикмахер выходит.
Чуть в стороне от заваленного бумагами, папками стола стоит Георгий Маленков. Он с улыбкой смотрит на разыгравшуюся между Берией и парикмахером сцену. «Давай я тебя побрею», – смеётся Маленков, берёт оставленную парикмахером бритву, осторожно касается намыленных щёк Лаврентия Павловича.
«Может, станешь моим парикмахером, а? Хорошо платить буду…»
На письменном столе несколько фотографий людей, похожих на Иосифа Виссарионовича Сталина. Маленков на секунду прерывает бритьё, разглядывает фотографии: «Как идут поиски?» – «Очень трудно». Берия кивает головой на портрет Сталина: «Два дня назад разнёс в пух и прах меня… Завидует Адольфу, что у того были двойники. Что он сжёг одного, подкинул нам. А сам в Аргентине живёт припеваючи». – «Ты в это веришь?» – «Нет… В последнее время он изменился. Очень. Всюду мерещатся террористы, бомбисты… Особенно после ефрейтора Дмитриева, этого идиота…»
Красная площадь. Идёт густой снег. У Лобного места стоит крупный молодой ефрейтор Дмитриева, вооружённый винтовкой со штыком. Стоит ночью, днём... Ефрейтор бездвижен, как каменный истукан. Трое милиционеров во главе с лейтенантом подходят к ефрейтору: «Что вы здесь делаете?» Ефрейтор, улыбаясь, бойко говорит, скидывая с погон снежную пыль: «Направлен командованием для усиления охраны Красной площади накануне праздничного парада». – «Но здесь никто никогда не стоял».
Из ворот Кремля выехал кортеж из трёх чёрных правительственных автомобилей. Лейтенант и милиционеры, вытянувшись в струнку, отдали честь окнам среднего автомобиля. Лейтенант шепчет: «Товарищ Сталин…»
Ефрейтор вскинул ружьё, нажал на курок. Ветровое стекло разлетелось на мелкие кусочки, оголив салон машины. Милиционеры увидели генерала Власика, который сделал прыжок на заднее сиденье, закрывая собой Иосифа Виссарионовича Сталина. Разбились и боковые стёкла. Ефрейтор продолжал стрелять.
Лейтенант милиции лежал в снегу с простреленной головой. Милиционеры запоздало бросились на террориста. Он бежал от них через Красную площадь. Прохожие в панике разбегались, милиционеры стреляли из своих револьверов, упала девушка, а террорист бежал. За ним гнались уже и охранники Сталина, крича: «Не стрелять! Не стрелять!» Одна милицейская пуля раздробила ногу ефрейтора, он рухнул на заснеженную брусчатку. Дмитриева настигли охранники и милиционеры, стали бить ногами. Ефрейтор, нервно смеясь, повторял: «Отомстил за трудовой народ!»
Вождь и его охрана
Берия и Маленков смеются. Парикмахер взял у Маленкова остро отточенную бритву, но руки его дрожат от нервного возбуждения. Берия смотрит на голого, на его руки: «Успокойся, Аствацатуров!»
Парикмахер садится на стул под большой картой СССР. Берия разглядывает его: «И я, наверно, голый такой же жирный боров, да?»
Парикмахер молчит. Берия поворачивает лицо к Маленкову: «Покушений было не одно, не два, не три – много! Поэтому он и боится. Поэтому ждёт не дождётся этого е…ного двойника».
По вечернему шоссе едет машина с учителем пения. В ней же сидят капитан и бритоголовый. Вокруг поля, вороны. Мелькает столб с надписью: «Кунцево». Длинный зелёный забор. Люди в военной форме открывают железные ворота.
Утро. На железной кровати лежит Арон Семёнович Аркус, спит. Открыл глаза, не сразу сообразив, где находится, откинул одеяло и в одних кальсонах пошёл в ванную.
Странный предмет привлёк его внимание. На комоде стоит кинопроектор. Напротив, на стене, натянут белый холст. Это, похоже, экран. Аркус провёл пальцем по экрану.
Ванная выложена голубыми кафельными плитками. Из крана идёт горячая вода. Это удивило и восхитило Арона Семёновича. Он слышал, но не видел крана с горячей водой, стал мылить лицо душистым мылом и нежиться в струях горячей воды.
«Товарищ Аркус, доброе утро!» Арон Семёнович оглянулся. В дверях ванной стоит Иосиф Виссарионович Сталин! Живой! Арон Семёнович вытаращил глаза. Сталин! Здоровается с ним! От сладкого ужаса хотелось исчезнуть вместе со струями мыльной воды. «Мойтесь, мойтесь... Арон!» Иосиф Виссарионович с любопытством, долго, молча разглядывает Аркуса, потом исчезает в дверном проёме.
Из комнаты донёсся его голос: «Как спалось?» – «Хорошо спалось... Виссарион…» Арон Семёнович замолчал, в ужасе поняв, что от стресса не может произнести имя вождя. Будто оно стёрлось в воспалённом мозгу. Аркус шепчет: «Виссарион, Виссарион…»
Слышен смех Сталина: «Я не Виссарион. Как в кино «Падение Берлина», вы забыли, что звать меня Иосиф?»
Аркус вышел из ванной. Сталин стоит у окна. «Извините, Иосиф Виссарионович, я в таком виде…» – «Товарищ Аркус, и я ношу кальсоны…»
Иосиф Виссарионович, в военном френче, курит трубку (как на всех портретах) и продолжает разглядывать Аркуса.
В комнату вошёл выбритый, пахнущий одеколоном Лаврентий Павлович Берия, в белой рубашке апаш, похожий на борца полутяжёлого веса. Из-под пенсне смотрят внимательные глаза. «Иосиф Виссарионович, думаю, удачный «объект»...» Неожиданно быстро-быстро заговорил на грузинском.
Из двоих слушателей один понимает его и кивает головой, второй ничего не понимает, и ему кажется, что всё происходящее продолжение какого-то фантастического сна. Берия тычет пальцем то в его нос, то в его подбородок, двумя пальцами в глаза, словно хочет его ослепить, при этом говорит безостановочно. Иосиф Виссарионович кивает и что-то скупо подтверждает.
Открыв дверь, Сталин вышел. Берия остался, сел на стул, поправил пенсне, потом снял его и задал вопрос: «Товарищ Аркус, вы действительно импотент?» Лицо Арона Семёновича покрылось краской: «Да... мой возраст…» – «Ничего страшного в этом нет, Арон Семёнович! Мы разговаривали с... (он достал листок из кармана, прочёл) вашим врачом Горенштейном.
Он сказал – возрастная импотенция, но почему ваша любовница Степанида Голодная берёт с вас постоянно деньги на аборт?» Аркус молчит. «Как часто вы занимаетесь любовью со Степанидой?» Аркус стоит полуодетый, непричёсанный, растерянный, не знает, как себя вести, как отвечать на такие более чем нескромные вопросы.
В дверь постучали. Вошёл вчерашний бритоголовый военный с большим медным подносом в руках. На подносе много вкусного.
«Лаврентий Павлович, узнав, что вы приехали, я для вас принёс…»
Ели рыбу, пюре, язык. Никто не проронил ни слова. Только в начале завтрака Лаврентий Павлович вынул из портфеля пластинку, подошёл к патефону, который стоял на подоконнике, хотел его завести, но передумал, вернулся к подносу.
Позавтракав, Берия повторил вопрос: «Как часто вы занимаетесь любовью с Голодной Степанидой?» Арон Семёнович поперхнулся, после недолгой паузы ответил: «Во вторник, пятницу, субботу». – «А как же ваша импотенция?» – «С Голодной я мужчина». – «С Голодной вы не только мужчина, но и очень хороший мужчина. Голодная говорит, в её спальне вы надеваете китель с погонами генералиссимуса и не снимаете его. Что это делает вас Казановой… От вашей страсти она глохнет на правое ухо».
Арон Семёнович покраснел, старому мужчине слушать о себе такое крайне приятно.
Дверь открылась. Вновь появился Иосиф Виссарионович Сталин. Он что-то сказал Лаврентию Павловичу по-грузински, тот ответил, Сталин сел на диван, взяв гроздь винограда, сделал рукой жест «продолжайте, не обращайте на меня внимания». Берия задал ещё вопрос: «А с женой у вас как?» В присутствии вождя Арон Семёнович стал заикаться: «Не с-с-сплю с ней много лет». – «Сколько много?» – «Лет пять». Берия заглядывает в листок: «Скажите, у вас действительно феноменальная память?» – «Х-х-хорошо запоминаю…» – «Можете прочесть страницу и тут же повторить её слово в слово?»
Неожиданно зазвонил телефон. Берия взял трубку, слушает, не произнося ни единого слова. Арон Семёнович обожающе смотрит на сидящего на диване вождя, который по-детски стреляет косточками винограда. Берия вешает трубку, секунду думает, вновь говорит Сталину по-грузински. Тот встаёт с дивана, идёт к дверям.
Иосиф Виссарионович с детьми Василием и Светланой. Фото личного охранника Сталина Николая Власика
Зазвонил телефон. Арон Семёнович поднял трубку. Один голос он узнал. Это был голос товарища Сталина, второй незнакомый. Сталина несколько раз повторил: «Да, похож… Но фамилия Аркус?»
Незнакомый голос сообщал: «Мы искали в Грузии, Армении, в Средней Азии... а нашли тут, под боком». Голос вождя повторил: «Фамилия Аркус?» – «Иосиф Виссарионович... Всех перебрали. Несколько «объектов» очень даже подходили внешне. Но в каждом дефект… Мохнача вы знаете, мы привозили его к вам. Железняк хорош, но…» – «Что но?» – «Иосиф Виссарионович, извините, но интеллект ноль. Два плюс два не знают сколько. И ещё алкоголь».
Голос Сталина после затяжной паузы: «Значит, хорошо, что еврейская кровь». – «Уверен, Аркус будет замечательным двойником».
Арон Семёнович открыл рот, задышал как рыба, брошенная на берег. Он будет двойником товарища Сталина?! В глазах плыли круги, в голове взрывались молнии! Страх, радость, непонимание происходящего, ему быть двойником товарища Сталина?! Он вновь прижал трубку к уху. Голос Сталина, явно довольный, строил план ближайшего будущего его, Аркуса! «Три-четыре месяца – и он должен стать абсолютной моей копией. Надо будет послать его выступить с трибуны ООН, надо будет уложить его в постель с… как её... забыл имя… чёрного ангела африканской революции? Аманта, так кажется… Аманта Жимжибура из Конго, которая хочет ребёнка от меня… (Смеётся.) Он всюду должен быть на высоте! Аркус сможет!»
В трубке механический скрежет прервал голоса… Но вот сквозь шум вновь прорвался незнакомый голос: «Хотели готовить его в Гаграх, на Холодной Речке, но товарищ Берия сказал о вашем желании, чтобы Аркус был недалеко от вас… Будет находиться на третьей даче».
Шоссе. В машине едет Сталин. Рядом с ним сидит Берия, держит в руках лесную шишку, разглядывает её. Сталин смотрит в окно: «Почему никто не говорит мне правды?» – «Вы о чём, Иосиф Виссарионович?» – «Я смотрю на себя в зеркало… дряхлый старик». – «А я не смотрюсь в зеркало». – «Почему?» – «Скажу, будете смеяться». – «Ну?» – «Меня не видно в зеркале». – «Как?» – «Не во всех, но бывает, стою у зеркала, в нём люди, а меня нет». –
«Что это значит? Я читал, что вампиры не видны в зеркалах». – «Это и значит».
Проносятся деревенские дома, поля, кустарники, старик с козами бредёт вдоль дороги. Сталин оглядывается на старика и коз. Кричит водителю: «Останови, Арнаутов!»
Весь автомобильный кортеж останавливается – пять машин. Сталин выходит. Старик выглядит намного старше вождя. Идёт, словно не замечает ни Иосифа Виссарионовича, ни с визгом остановившихся «ЗИСов». Впечатление, что старик глухой. На лысой голове островком курчавятся седые волосы. Берия не понимает, что происходит со Сталиным, тот идёт следом за стариком и зовёт его: «Ясон… Ясон…»
Старик не слышит Сталина или делает вид. Он что-то говорит козе, та прижалась к его коленям, мешая идти: «Отстань!»
Сталин посмотрел на Берию, вернулся к автомобилю. Кортеж тронулся. Сталин чем-то сильно возбуждён. Берия молчит, зная, что в некоторых ситуациях не надо вмешиваться, вождь захочет – скажет сам, лучше не спрашивать.
«Это Ясон… Мой дед. Двоюродный. Он пас коз в Гори,
а я был влюблён в Элисо, родственницу, приехавшую в то лето из Тбилиси. Ясон был её родным дедом. Элисо не обращала на меня внимания. А я сходил по ней с ума».
Берия смотрит на старого вождя – такие признания из его уст редки.
«Мы были очень бедные… Её родители имели метеостанцию в Тбилиси… Была старше меня, свистела красиво. Я попросил научить меня свистеть, сказала: «Сосо, высунь язык, встань на солнцепёке, держи долго, пока не высохнет… Будешь свистеть, как я». Я встал, дурак, на солнцепёке… Она ушла, не вернулась. Стою, язык задымился…»
Город Гори. Сосо Джугашвили, мальчик девяти лет с чёрными, как маслины, глазами, стоит у каменной стены. Мальчик высунул язык, насколько позволяли силы.
Голос Сталина: «Она уехала к себе в Тбилиси. Приедет только в далёкое, следующее лето. Я плакал, не хотел жить, душил себя в лесу. Ясон как-то крепко меня отлупил, это он делал часто. Я думал, думал и придумал, что даст мне увидеть Элисо сейчас».
Через колючий кустарник пробирается мальчик Сосо. Поле на окраине города Гори. Бродят козы, на траве спит Ясон. Иосиф подходит к старику, садится на корточки, делает из бумаги воронку, вставляет её в ухо спящего и сыплет соль из жестяной банки...
«Ясон вечно был пьян, я подумал, на его похороны приедут городские родственники и с ними приедет моя любовь». На солнцепёке тает соль в ушной раковине старика. «Просто соль?» – «И немного ртути…»
Берия улыбнулся. «Старик день-два мучился, потом умер… Ни Элисо, ни её отец не приехали на похороны…»
Сталин замолчал, ушёл в себя.
«Этот Ясон и его козы часто приходят ко мне во сне. Но были случаи, приходили наяву…» Сталин вновь замолчал, потом засмеялся: «Пришли, когда с Камо мы бомбы метали в полицейских». – «С Камо Петросяном?» – «С Камо Тер-Петросяном. Без Тер он тебе голову оторвал бы! Более преданного революции бомбиста свет не видал… Ради Ленина он готов был взорвать планету. В Тбилиси, добывая деньги для партии, мы такое устроили…»
Тбилиси. Кавказский земельный банк. Льёт дождь.
Голос Сталина: «Несколько дней следили за поступлением очень крупной суммы денег из Петербурга».
Молодые Сталин-Джугашвили и Камо Тер-Петросян стоят, мокнут на площади перед банком. Мокрые шляпы, мокрые носы, усы. К ним подбежал подросток, похожий на мокрую кошку: «Деньги везут!»
Сталин по лестнице взбежал на крышу дома рядом с банком. Посмотрел с высоты на площадь. Там появилась крытая повозка, окружённая конвоем всадников-полицейских. Сталин расстегнул плащ, под ним вязаная кофта, подняв её к груди, отвязал две самодельные бомбы. Подержав их на ладонях, ждёт, когда повозка приблизится. Метает.
Взрыв оказался неожиданно сильным, ударной волной выбило стёкла домов на площади. Повозка, в которой сидел толстый юноша Бабаханиди, кассир, была разбита, юношу выбросило на мостовую. Проезжавший мимо всадник в офицерском мундире быстро соскочил на мостовую, схватил три большущих кожаных саквояжа с деньгами из разбитой повозки и умчался. Это был Камо Тер-Петросян. На площади лежат убитые и раненые.
Убегающий крышами Сталин спускается по лестнице вниз, оглядывается, видит часть площади, по которой бредут старик Ясон и козы, на шеях которых звенят колокольчики.
На веранде дачи за длинным столом сидят Иосиф Виссарионович Сталин и Арон Семёнович Аркус. Они поют на два голоса. На столе графин вина, закуска. Сталин в майке, голова повязана носовым платком с четырьмя узелками по углам. Такой же платок с узелками на голове Аркуса. Глаза учителя пения горят от счастья, ведь он поёт с любимым товарищем Сталиным – вождём мирового пролетариата. Поют они грузинскую песню «Распустился розовый бутон». Песню эту в молодости сочинил сам вождь. Арон Семёнович, имеющий уникальную память, знает слова песни. Но вот он ошибся, Сталин делает ему замечание: «Не кохори, а кокори. Это цветочный бутон». Аркус хмельно улыбается, налив вина, начинает песню заново:
«Вардс гаепурчкна кокори…»
Сталин кивает головой: «Хорошо поёшь, но не спеши. Куда спешить нам, Арон? Отец мой Виссарион был простой сапожник, но был человеком мудрым. А я вот ничего не знаю. Всю жизнь спешу. И что имею?» Сталин посмотрел на Аркуса. Тот пел непонятные грузинские слова и вроде бы не слышал вождя. Сталин потянулся за стаканом, выпил, спросил: «Как обмануть эту старуху-смерть?»
Арон Семёнович прервал пение. Смотрит пьяными, обожающими глазами на вождя: «А может, смерть не старуха? Все говорят старуха, старуха. Может, она девка пышная с косой? Придёт к вам, вы её затащите в постель. Уйдёт довольная, ещё и забрюхатите».
Сталин смеётся: «Забрюхатить смерть – это здорово».
Ночь. Сквозь кустарник идут два старых человека, Сталин и Аркус. Оба нетрезвые. Поют, путая слова, усердно жестикулируют. Где-то ухает филин. Сталин говорит: «Знаешь, людей я не люблю… Не люблю с ними водиться… Не доверяю… Мне не нравится, как они живут, во что верят, расталкивая друг друга, лезут вверх, к власти…
А зачем? Вот я, как будто бы на вершине… И что?»
Оба смотрят на небо и видят две луны. Старики смотрят на это необычное явление, молча, без слов, долго-долго...
Продолжение в следующем номере...
фото: LASKI DIFFUSION/EAST NEWS; FAI/LEGION-MEDIA
