Автор: Ираклий Квирикадзе
Ираклий Квирикадзе – об Иване Урганте и прекрасных временах, когда мы догоняли Америку, собака Лайка летала в космосе, а юмор, веселье, розыгрыши были составной частью человекосуществования
В одном из прошлых номеров журнала в рассказе «Гигантские зайцы и другие птицы» я вспоминал Поля Данилю, праправнука наполеоновского артиллериста, который в очень далёком 1812 году попал в русский плен и остался в России.
Женившись на барыне-вдове, французский артиллерист сотворил множество детей. Праправнуков его сегодня можно встретить в разных городах бывшей Российской империи. Одного Данилю я встретил на теплоходе «Адмирал Нахимов». Теплоход, ко всеобщей печали, утонул, а Данилю остался жив. Но речь не о том, а о другом Данилю, муже моей тётки Лауры, которого в нашем городе Анара все звали Паша Данилин. Он работал в театре актёром-эпизодником. В том рассказе о гигантских зайцах я многого недосказал об этом необычном человеке, поэтому начну как бы повторно двигаться «по кочкам» сюжета, перепрыгивая через те, на которые уже ступала моя и ваша нога.
Кроме театра Пашу Данилина можно было встретить в пивной, в бильярдной, а также в Круглом саду, в кустах сирени, цветущей у подножия памятника Владимиру Ильичу Ленину. Дикие пчёлы облюбовали чугунные уши вождя для своих медовых кладовых. Из ушей стекали густые сладкие ручьи. Паша Данилин смотрел на пчёл, на Ленина и пьяно улыбался…
Приехав в наш город инкогнито, к своей любовнице Александре Букварёвой, генерал НКВД Терентий Таль забрёл в городскую бильярдную посмотреть, как играют «местные фраера». Он так и сказал: «Эй вы, местные фраера», – за что жестоко поплатился. Паша Данилин предложил генералу партию. Она длилась восемь минут. Заключительный удар Паша сделал не кием, а шваброй. Он выхватил её из рук наводившей порядок невдалеке от стола уборщицы Фроси. Удар был оценён профессионалами в пять звёздочек!
Слух о поединке расползся по городу. Многие сочли, что удар шваброй был грубым жестом по отношению к генералу НКВД. Думаю, тот его не забыл. Когда вы узнаете Пашу Данилина поближе, вы поймёте и то, что он часто совершал поступки, которые жители нашего города считали и продолжают считать «ударами ниже пояса». Но хочу предупредить, что «француз» (так называл его мой отец) не был ни дебоширом, ни скандалистом, ни вымогателем денег.
Актёр-эпизодник, он изредка получал небольшие роли. На сцене его закалывали ножом, травили ядом, подстреливали на дуэли, он, раненный, уползал за кулисы, шёл в гримёрную смывать грим, часами сидел в продырявленном кресле, смотрел в потолок, о чём-то думал…
Молчал он и когда захаживал к нам в дом и пил с моим папой чачу, а потом часами сидел в обеденной комнате перед большой картой мира…
Но в весёлом настроении он был безостановочно говорлив, остроумен, все вокруг хохотали, папа не раз просил его: «Француз, стоп, дай отдышаться!» Тётка вторила: «Паша, заткнись».
Сейчас, когда я вспоминаю этот бесконечный «Прожекторперисхилтон» образца шестидесятых годов в исполнении одного лица, я вдруг с удивлением обнаруживаю чрезвычайное внешнее сходство Поля Данилю (он же Паша Данилин) со всеобщим телевизионным любимцем Иваном Ургантом.
Те же задумчивые глаза, а на губах улыбка плута. Разве что в губах Данилина постоянно присутствовал короткий янтарный мундштук, шутки как бы продувались через янтарь.
Доведя всё многочисленное семейство Квирикадзе до жутких колик в животах (плюс соседи, которые просачивались в вечно открытые двери и становились жертвами французского юмора), Данилин умолкал и, быстро распрощавшись, уходил.
Затем так же неожиданно появлялся, например, с набором пластинок Иоганна Себастьяна Баха «Хорошо темперированный клавир» или «Страсти по Матфею», вручал мне со словами: «Это наполнит твою жизнь смыслом», – и как бы снимая пафос своих слов, воровато оглядывался, всучивал пачку польских презервативов, шепча: «И это наполнит твою жизнь».
Папа часто возмущался поведением Паши Данилина: «Что он вытворил с бедным Станиславом Шалвовичем?!»
Папа говорил о бухгалтере анарского театра Челюскине, который постоянно задерживал зарплату. Паша Данилин напомнил раз, два, бухгалтер устроил скандал: «Тебе, Данилин, вообще не положено, от тебя один вред». Паша понуро вышел из бухгалтерии. Но через какое-то время в городе заговорили о том, что Станислав Шалвович Челюскин болен странной болезнью: ест, пьёт, а пИсать не может. Об этой болезни его сочувственно спрашивали на улице, в трамвае, на базаре, в театре. Бухгалтер отмахивался: «Глупости!» − но слух о невозможности из себя выливать стал донимать его. Челюскин пытался доказать всем, что с ним ничего плохого не произошло. В театре он кружил около туалетных комнат и, когда туда заходил сослуживец, заходил и он. Стоял у писсуара и демонстрировал чудесное мочеиспускание.
А зловредный слух разрастался и разрастался. Даже сын его, проходивший армейскую службу на далёком Сахалине, позвонил: «Папа, что это с тобой?»
В полном отчаянии Челюскин, потерявший все морально-этические тормоза, решился на архихулиганский поступок. В буфете театра он выпил десять кружек пива. В антракте спектакля вошёл в туалет, стал мочиться в писсуар. Неожиданно с пьяным смехом: «Смотрите, гады, что я умею!» – он выбежал из туалета в фойе театра, продолжая кричать и писать…
Челюскин потерял работу, но ходил по городу с видом победителя… Паша Данилин и его друзья собрались тут же запустить слух, что Челюскин в тот вечер воспользовался резиновой клизмой, которую спрятал под пиджак, а шланг пропустил сквозь штаны. Но подумали и дали отбой… Стало жалко бухгалтера – тот столько воевал за себя, что грех разрушать трудно давшуюся победу.
Об этом говорил папа, но и я знал, что «француза» в нашем городе боятся как чуму!
Чтобы понять «феномен Данилина», расскажу об одной анарской особенности. В далёкие предвоенные годы здесь сложилась традиция городских розыгрышей… Я затрудняюсь сказать, что было причиной появления этой традиции.
В южных приморских городах любят грубый уличный смех типа «девушка, у вас спина белая». Услышав эти слова, девушка оглядывается, останавливается, смотрит на себя в отражении витрины. Уличные шутники хохочут. Но в Анаре розыгрыши носили особую, усложнённую форму одурачивания. Как правило, наказывались жадность, чванство, толстокожесть, хамство.
Если бы кто посвятил себя писанию исторических хроник города, то после сражений с конницей Александра Македонского, после сожжения города Ага-Магометханом, после попыток коммунистов 11-й красной армии в 1921 году нас окоммунистить для историка-хроникёра началась бы странная пора весёлых анарских розыгрышей.
Появились профессионалы, сочиняющие и разыгрывающие их на глазах у горожан. Жертвам розыгрышей не кричали: «Девушка, у вас спина белая!» − их осторожно вовлекали в хитросплетённые события, которые растягивались во времени и пространстве. Жертвы и не догадывались об интригах, жили в навязанных им иллюзиях и, словно пасхальные барашки с красной меткой на лбу, шли под острый нож розыгрыша. Когда «спектакль» кончался, жертва с ужасом узнавала, что её одурачили. Город смеялся.
В Круглом саду, невдалеке от ленинских ушей, в субботние вечера можно было встретить трёх-четырёх человек в серых пальто, кепках, среди которых толкался и Паша Данилин. Это были профессионалы розыгрышей. Если тебя кто-то обидел, поступил с тобой несправедливо, ты мог схватить маузер, гранату, топор, погнаться за обидчиком, а мог прийти к памятнику Ленину, дождаться Пашу Данилина, или его друга Петю Паровоза, или Давида Исааковича Хухунашвили, рассказать об обидчике, заплатить небольшую сумму, зная, что они придумают, разыграют спектакль, в котором твой обидчик сделается посмешищем в глазах всего города.
Думаю, нигде в мире не было такой специфической службы и таких специалистов. Хочу сказать, что чем дальше я ухожу вглубь воспоминаний о Паше Данилине, тем всё больше думаю, а не снять ли фильм, некий плутовской роман, где я вижу героя в исполнении Ивана Урганта? Я пишу этот текст и превращаюсь в собаку-сеттера, которому выдался случай вновь бежать по охотничьей тропе. Я как бы взял след, чего не делал много-много лет.
Вспомнив собаку-сеттера, я тут же вспомнил другую собаку. Много лет назад в Москве на «женском» этаже общежития ВГИКа полиция (тогда милиция) подняла ночью всех девушек, вывела в коридор и выстроила в длинный ряд. В ночных рубашках, халатах стояли будущие звёзды кинематографа. Вдоль ряда шла немецкая овчарка, её держал на поводке молодой низкорослый казах. Овчарка обнюхивала девичьи шлепанцы, голые ноги, иногда по своей воле просовывала голову под ночную рубашку. Казах останавливался, ждал, когда овчарка вынырнет, и шёл дальше. Собака держала по запаху какой-то след, видимо, украденного.
Мы, жители «мужских» этажей общежития, сбились в коридоре и смотрели на удивительное зрелище. Тишина. Собака вновь нырнула под ночную рубашку семнадцатилетней первокурсницы-актрисы. Не захотела выбираться. Милиционер потянул овчарку. Та тихо зарычала: «не мешай». Казах потянул ремень, собака ни в какую, не выбирается из-под ночной рубашки. Наконец овчарка появилась, но дальше не двигается. Сержант объявил: «Следствие отменяется. Собака возбудилась».
Я сейчас и сеттер, и овчарка. Я напал на след. Продолжая рассказ о Паше Данилине, я боюсь в который уже раз «отменить следствие». В моей голове собирается этот фильм, как конструктор «Лего».
Когда-то очень давно мне попался средневековый плутовской роман «Ласарильо с Тормеса», плохо помню содержание, но помню настроение: весёлое, озорное. Жизнь Паши Данилина была плутовским романом. Если мой воображаемый фильм будет снят, это будет история очень грустного человека, который очень весело жил. Единственное, что умел Паша Данилин, – нападать на ветряные мельницы. Кстати, у Ивана Урганта рост 1 м 95 см. Классический рост рыцаря печального образа Дон Кихота. Вижу, у меня начинается ургантомания. Точнее будет сказать − «мания плутовского романа».
Вчера рассказываю своим друзьям, что загорелся идеей (много лет спустя) вернуться в режиссуру. Говорю о Данилине, об Иване Урганте. Все кивают головами, Ивана любят. Мой друг Леван Канкия по кличке Кафка спрашивает: «Маффет знаешь?» – «Знаю. Около Чиатур, где марганцевый завод?» – «Да, там есть музей Сталина и музей Урганта». Я не понял. Музеи Сталина, частные, есть (и были) в Грузии.
Один такой в Кахетии мне довелось посетить. Кахетинец, хозяин музея, густоусый, по субботам одевался в одежды великого генералиссимуса, китель, погоны, и выходил во двор своего дома. Деревня Сио. В доме фотографии, плакаты, гипсовые и мраморные бюсты вождя. А хозяин музея превращался по субботам в Сталина. Съезжались люди из деревень, ждали его выхода, и, когда вождь появлялся среди них, начинали слушать его. Вождь отвечал на все вопросы − от государственного устройства до как быть, когда корова не может зачать?
«А что за музей Урганта?» Канкия по кличке Кафка сказал: «В городе Рустави есть двойник Ивана Урганта. Возраст, внешность, даже выражение глаз, улыбка похожи, как сошедшие с конвейера «роллс-ройсы» (сравнение моего друга Канкии). Как-то двойник ехал в Баку поездом. Хор маффетской школы оказался с двойником в одном вагоне.
Двойнику понравилась руководительница хора. Он добивался её, выдавая себя за Ивана Урганта. Стараться особенно не нужно было. Девочки хора и руководительница слушали «живого Урганта, вышедшего из телевизора» всю ночь. Сотни фотографий с той поездки стали первыми экспонатами «Музея Ивана Урганта», или «Музея любви и дружбы грузин и русских» − так написано на фанерке, приколоченной к дверям небольшой комнаты, в маффетской музыкальной школе.
В этот музей дважды приезжал двойник. Хор и лже-Ургант совместно записали песни, он обещал прислать из Москвы альбом. Хористки собираются вместе и смотрят московские передачи прямого эфира «Вечерний Ургант».
Я сказал Левану Канкии: «Всё это очень интересно. Авантюра стремительно разрастается. Я начал рассказ о Паше Данилине, у меня родилось желание сделать о нём фильм, я только представил, кто мог бы сыграть героя, ты тут же дал развитие моей авантюры «Двойник Ивана Урганта из Рустави».
«Я не досказал, − смеётся Канкия, − мой Ургант вошёл во вкус на гастролях «Иван Ургант в Казахстане». Я спросил: «Откуда ты всё это знаешь?» Канкия ответил: «Ираклий, мир так мал. В Рустави есть «сэконд-хенд», «двойник» скупает в нём всё под Урганта, а «сэконд-хенд» мой, и я любопытный…»
В современном шоу-бизнесе «двойники» – авантюра, набирающая большие обороты. Мир наводнили двойники «Ролинг стоун», Челентано, Мадонны, Леди Гага, Пугачёвой, Билана, есть даже двойник покойного Паваротти, который выходит на сцену и объявляет себя живым Паваротти. Мой друг Канкия не назвал имени двойника, мы даже с ним поцапались... Но я куда-то очень далеко уплыл от моего Паши Данилина. Надо к нему вернуться.
Когда я смотрел фильм «Амаркорд» великого Федерико Феллини, там мелькнуло здание, белое, помпезное, похожее на наш анарский театр. В Анаре его строили немецкие военнопленные. Архитектор Валерий Мокерия получил за него Сталинскую премию. На огромной сцене можно было уместить конницу Будённого вместе с танковым корпусом Гудериана. Зимой в зале была минусовая температура.
Композитор Аристарх Бабаханиди написал оперу «Артек», где все актёры ходили в коротких пионерских штанишках и пили водку, чтобы согреться. Пили прямо на сцене. Бабаханиди были местной композиторской династией, как Бах-отец, Бах-сын, Бах-внук. Автор «Артека» был внуком. Он написал ещё несколько опер. Одну из них, «Мамлакат», слушал сам Иосиф Виссарионович Сталин, когда приезжал в наш город лечиться в известной на весь мир грязелечебнице.
Бабаханиди удалось уговорить начальника личной охраны Сталина Власика, чтобы во время принятия вождём грязевой ванны солисты нашего театра спели отрывок из бабаханидиевской оперы. В ванной комнате № 6 (она до сих пор называется «сталинская»), инкрустированной под московское метро, певцы в чёрных вечерних костюмах и жена композитора Сольвейг услаждали слух страдающего ишиасом вождя. Пели об узбекской девочке-хлопкоробе Мамлакат Наханговой.
За год до этого Иосиф Виссарионович погладил по головке узбекскую девочку-стахановку и сфотографировался с ней. С той минуты Сталину и Мамлакат стали посвящать стихи, песни, поэмы. Аристарх Бабаханиди написал оперу. Провинциальная примадонна, жена композитора, понравилась Иосифу Виссарионовичу пышностью своих форм.
Лёжа в лечебной грязи, он аплодировал ей. Это был звёздный час супругов Бабаханиди! Театр стал изнывать от бури и натиска окрылённых сталинской похвалой мужа и жены. Композитор требовал играть свои оперы ежедневно. Арии, дуэты звучали по местному радио с утра до ночи. Скорее всего, Паше Данилину самому пришла идея разыграть Бабаханиди, который всё чаще и чаще стал повторять: «В этом году я обязательно получу Сталинскую премию!»
На лечение в грязелечебницу приехал Левитан − диктор Всесоюзного радио. Данилин увидел Левитана и нашёл ключ к розыгрышу. Он подружился с диктором, пил с ним коньяк, привлёк к делу балерину-бабочку Катерину Мицуридзе-старшую и с её помощью уговорил Левитана записать нужный текст на магнитофонную плёнку.
Прошло несколько месяцев. Приближался день, когда жители страны узнавали имена счастливых обладателей Сталинских премий. Живущий на загородной даче Бабаханиди увидел в окне двух рабочих, тянущих провода через его дачный участок…
Пусть их будут играть в воображаемом мною фильме Иван Ургант и Сергей Светлаков. Я видел их на фотографиях со съёмок фильма «Ёлки вчера» (кажется, так это называется). Их лица, грим, костюмы были очень точны, делали время, эпоху. И ещё мне по-настоящему понравился фильм «Горько!». Но больше всего мне нравился их юмор в телепередаче «Прожекторперисхилтон». Там было сборище плутов (буду эксплуатировать это определение), лидировали два плута: Ургант и Светлаков. Вот они, опутанные проводами, придут к выдающемуся советскому композитору Аристарху Бабаханиди на дачный участок. Паша Данилин (актёр Ургант), будучи где-то представленным Бабаханиди, для маскировки напялил на голову курчавый парик, в котором он похож одновременно и на коммунистку Анжелу Дэвис, и на Сэмуэля Л. Джексона из ещё не снятого тогда фильма «Криминальное чтиво». Тарантино (тоже плут) в то время, думаю, ещё и не родился… «Ожидаются магнитные бури, это предохранение от гроз и молний», – по-научному загадочно объяснили рабочие свои действия.
В день объявления Сталинских премий, в семь утра, в радиоприёмнике Бабаханиди голос Левитана после долгого перечня лауреатов искусства и литературы объявил: «…композитору Бабаханиди Аристарху Яковлевичу Сталинская премия первой степени за оперу «Мамлакат».
Вечером за роскошным столом в доме Бабаханиди сидело огромное количество приглашённых гостей. Здесь были все: секретарь райкома, председатель горсовета, директор бойни, шесть любовниц композитора. В ночных радионовостях, которые слушали с поднятыми бокалами шампанского, голос Левитана повторил список лауреатов. Но в этот раз среди них не было фамилии Бабаханиди. Гости и хозяин застыли в недоумении. После долгой паузы Левитан произнес: «Поправка. Композитор Бабаханиди за оперу «Мамлакат» не получил ни х..!» Сказано было прямым текстом. Волосы на голове Бабаханиди встали дыбом. Примадонна-жена упала в обморок. Вслед за ней две из шести присутствующих любовниц оказались на ковре. Шутка была жестокой.
Доказать, что это дело рук Паши Данилина, никто не мог. Но почерк был его. Город хохотал… Бабаханиди добрался-таки до «французского негодяя». Возмездие было простым. В спектакле «Соломенная красавица» иудея Пашу, взятого в плен римлянами, привязали к гипсовому дереву. Неожиданно два римлянина стали бить его деревянными мечами. Это было не по роли. Паша пытался поднять тяжёлое дерево и уйти с ним со сцены, но римляне били жестоко, пока окровавленный иудей не свалился на пол.
Паша жил в маленькой полупустой квартире с сестрой − старой девой. Сестра была акушеркой, которая принимала у себя сбившихся с пути наивных девушек, некстати забеременевших, помогала им освободиться от «тяжести».
Паша по утрам выходил в прихожую, в полосатой пижаме, выпить кофе под утреннюю сигарету, и, если встречал там очередную растерянную девушку, заводил с ней душещипательные беседы о счастье материнства, о великой Советской стране, которой так нужны будущие строители, инженеры, врачи, воины…
Паша увлекался и сам же удивлялся, когда некоторые девушки порывисто вскакивали со стула и, крича: «Да-да, Паша, это моё счастье!» – хлопнув дверью, сбегали. Сестра ругала его: «Дурак, это наш хлеб… Ты умножаешь сирот!» У сестры поднималось давление. Паша громко отсчитывал валерьяновые капли, сбрасывая их из пузырька в рюмку. Он любил сестру. А она жила только заботой о нём, мечтала его женить, он же пропадал на анарской турбазе, где на танцплощадке играл и пел в оркестре. Крутил романы с заезжими туристками.
В Анару приехала киносъёмочная группа фильма «Карл Маркс – молодые годы». Режиссёр Лев Кулиджанов заходил в театр. Увидев Пашу Данилина, почему-то решил, что тот похож на Карла Маркса в молодости. Неделю Паша ходил с приклеенной пышной бородой, привыкал к ней, веселил девушек турбазы в образе «Карл Маркс и контрабас».
История с Карлом Марксом кончилась провалом. Льву Кулиджанову написали письмо из Анарского райкома партии (копия – в Москву, в ЦК КПСС), что великого пролетарского вождя не может играть аморальный, асоциальный актёр-эпизодник, имеющий в послужном списке роли: евнух в гареме, немецкий полицай, медведь и т.д. Бороду приклеили другому. Кстати, на роль Карла Маркса пробовался и молодой Сергей Параджанов, которого тоже не утвердили, дабы не оскорблять светлую память великого коммунистического вождя.
Эту статью я прервал на две недели. Меня срочно вызвали на съёмки фильма, где я один из авторов сценария, в Среднюю Азию… И, как бывает в фантастических (неправдоподобных) историях, в городке Караой я встретил двойника. Он приехал на день с концертом «Иван Ургант в Казахстане». Помня историю моего друга Канкии по кличке Кафка, я пошёл в клуб и два часа разглядывал чудесного плута. Очень похожий на реального Урганта двойник чуть развязно, но с обаянием наглеца сыпал анекдотами, эпизодами из своей творческой жизни (смешными) – зал хохотал. Иногда его заносило: «Тарантино мне посоветовал…»
После выступления мы встретились, он просил не называть его имени. Я вглядывался и удивлялся (особенно вблизи) невероятному сходству. Мне показался нос чуть толще и чуть длиннее и чуть долговязее фигура. На сцене он очень ловко, лихо выбивал чечётку. С ним была красивая казашка Зулейя, администратор, хитроглазый атлет Жиганов.
Двойник рассказывал (когда мы были одни) свои казахские приключения, о них я расскажу позже.
Моя статья обрела странную драматургию. Я, автор, увлёкся тремя персонажами − Пашей, Иваном Ургантом и его двойником. На мастер-классе по драматургии мне бы поставили жирную двойку…
Итак, вернёмся к французу. Он строит мой сюжет.
В ту осень Паша Данилин и его друг Петя Паровоз (Сергей Светлаков в воображаемом кастинге) нарвались на гнев выдающегося советского поэта, уроженца Анары Константина Пархоменко. В Анаре его знают по кличке Утконос. Поэт жил в Москве, но часто приезжал к землякам.
В последний приезд поэту захотелось посмотреть фильм «Развод по-итальянски». Это был хит кинопроката. Пархоменко позвонил в кинотеатр «Спартак» и забронировал ложу. Поэт сидел в ресторане с компанией прелестниц и близких друзей, все они сели в машины и приехали в кинотеатр с получасовым опозданием. Директор, конечно же, хранил для Пархоменко ложу, не зная, что Паша Данилин и Петя Паровоз с девочками сидят в кинотеатре на полу за отсутствием мест. Заметив пустую ложу VIP, они по карнизу прокрались в неё. Довольные приключением девочки позволили себя целовать, расстёгивать лифчики, готовы были позволить и большее, как вдруг… В тёмную ложу вошли какие-то люди, стали кричать: «Убирайтесь! Кто вам позволил? Шваль!» Девочки готовы были убраться, но где-то в темноте затерялись лифчики. Директор кинотеатра тыкал девушек в белые обнажённые груди и кричал: «Здесь вам не бордель!» − а выдающийся поэт назвал их кавалеров почему-то говновозами…
Их, изгнанных из кинотеатра, приютила летняя эстрада парка. Лил проливной дождь. По аллеям ходил сторож с фонарём, ему заплатили. Сторож приволок два матраца. Это подняло настроение и потенцию… Утром в тумане Паша услышал голос Паровоза, лежащего со своей девушкой чуть в стороне: «Паш, почему этот Утконос сказал, что мы говновозы?»
Девочки захихикали. Данилин ответил: «Не знаю. Подумаю»…
Неделю спустя в доме поэта Пархоменко в Москве (он уже уехал из Анары) раздался ночной звонок: «Здравствуйте, наш дорогой народный поэт! Звонят работники порта города вашей юности Анары… К нам прибывает на приписку новый океанский лайнер! Мы, портовики, решили назвать его вашим именем!» Поэт вздрогнул от нахлынувшей волны счастья! Перед его глазами проплывал белый океанский гигант! Он видел большие золотые буквы «Константин Пархоменко».
Данилин звонил из кабинета директора театра. «Я вас прошу, Константин Филимонович, пусть пока это будет нашей с вами тайной. В мире столько завистливых людей», − говорил доверительным шёпотом Паша... На другой день в Московском доме литераторов поэт сообщил друзьям, что скоро между Старым и Новым Светом будет плавать гигантский океанский лайнер «Константин Пархоменко».
...Через месяц вновь раздался ночной звонок: «Разбудил? Помните, я говорил вам, что в мире много завистливых людей? Словно в воду глядел! Мы стали получать письма-жалобы: при стольких великих мёртвых поэтах живой и здравствующий получает свой личный пароход! Ему ещё дожить, то есть… доумереть… Извините, я запутался… Мы упросили дирекцию, что если не океанский, то хотя бы сухогруз…» Пархоменко скривил лицо. «Не думайте, Константин Филимонович, что он недостоин вас! Наш сухогруз один из самых больших в мире!» Поэт дал согласие на сухогруз. Месяц спустя в Эфиопии, в командировке, поэт проснулся от резкого ночного звонка. «Сухогрузу дали имя сгоревшего космонавта...» Разговор прервался, линия разъединилась.
«Суки! Суки! Суки!» Поэту захотелось плакать. Вновь зазвонил телефон: «Дают речной пароход! С вами рядом будут плыть «Толстой» и неизвестная мне «Сафо». – «Сафо, греческая поэтесса?» – «Думаю, она». «Но она же лесбиянка?!» – возмутился Пархоменко. «Лесбиянка? Если не хотите плыть рядом с лесбиянкой, то...» − Голос в трубке задумался. «Хочу, хочу», - поспешил заверить Пархоменко.
Весна пришла в Анару цветением миндаля, у девушек начались головокружения, в театре стали репетировать новую оперу композитора Бабаханиди «Пограничник Исмаилов». У пограничника были две собаки − Ромео и Джульетта. Американские шпионы убили пограничника и его собак. Паша играл собаку Джульетту. Паровоз – собаку Ромео.
Перед Первым мая друзья вновь позвонили Пархоменко.
Говорил Паровоз: «Красавец! Трёхпалубный! Пиво во всех буфетах, финские сосиски... Сел бы и век не сходил на берег… Плыл, плыл, плыл…» «Чьё имя дали?» – сухо спросил Пархоменко. «Пограничник Исмаилов», − с ходу соврал Паровоз. «Что происходит в этом мире?! – взорвался поэт. − Уже год тянется возня с моим пароходом! Неужели пограничник, которого застрелили вместе со сраными собаками…» «Ромео и Джульеттой», − подсказал Паровоз. «...значат больше, чем я?!» – «Успокойтесь, Константин Филимонович, мы, не спрашивая вас, назвали вашим именем одно судно... Я передам трубку начальнику порта, он прочтёт решение...»
Паша Данилин торжественным голосом поздоровался с поэтом. «Что за судно?» − перебил его Пархоменко. «Специальное, техническое...» – «Что за судно? Уточните». «Говновоз!» – спокойно уточнил Паша. «Как?! Повторите…» – «Гов-но-воз!» – по слогам повторил Паша…
Как всё необычно складывается. Года три назад во дворе театра Резо Габриадзе в Тбилиси открывали часы-башню, выстроенную выдающимся драматургом. Было много гостей. Слышался шёпот: «Ургант, Ургант». Я увидел его впервые, Ивана обнимала замечательная сумасшедшая актриса, она подозвала меня. «Я дружу с вашим другом Денисом Евстигнеевым», – сказал мне Иван, стирая со щеки помаду сумасшедшей актрисы.
Год спустя я оказался на берегу Куры за большим пиршественным столом, где сидели пять московских гостей: Денис Евстигнеев, Саша Олейников, Иван Ургант, Николай Фоменко, Миша Ширвиндт − и дюжина тбилисцев в окружении сорока певцов с жёнами, сёстрами, дочерьми. Дочери пришли не пить, не есть, а смотреть на живого Урганта. Думаю, и сёстры тоже. Кажется, тогда я впервые подумал: «Он же Поль Данилю, герой моего детства». Я несколько раз вставлял донжуанские эпизоды моего героя. Всё же вычеркнул. В сценарии, думаю, они будут.
Сестра Данилина, большеглазая, рыжеволосая, чем-то похожая на известный портрет Сибиллы кисти немца Лукаса Кранаха, ходила к нам в дом, желая поженить брата и мою тётку Лауру. Однажды «Сибиллу» обидел Герой Советского Союза Исидор Каламкарян, красавец-армянин, сбивший в войну восемнадцать немецких самолётов. Каламкарян встречался с «Сибиллой» всю осень и зиму, а весной женился на другой. Что мог сделать Данилин? Ничего, кроме как проводить друга Каламкаряна в свадебное путешествие. На вокзале веселились, пили шампанское, Каламкарян танцевал «шалахо» под барабан и дудки свадебных музыкантов. Поезд дал гудок. Каламкарян подсадил молодую жену на подножку, сам запрыгнул, повернулся к провожающим, которые вместе с музыкантами двинулись за вагоном. Паша Данилин тоже вскочил на подножку, обнял Героя Советского Союза и тут же спрыгнул. На шее Каламкаряна повис огромный амбарный замок. Он был продет в верхние петлицы роскошного габардинового плаща. «Это подарок!» – крикнул Данилин.
Поезд набирал скорость. Двухметровый гигант держал амбарный замок, не понимая, зачем он, такой тяжёлый, висит на его шее. Как рассказывают очевидцы, всю дорогу до Ростова Герой Советского Союза просидел с замком на шее. Жена не разрешила резать петлицы, портить новый, подаренный её отцом к свадьбе плащ. В Ростове на вокзале пытались подобрать ключи к замку, пытались пилить, но поезд дёрнулся и начал отъезжать. Герой Советского Союза выхватил из рук слесаря пилу и большими прыжками стал догонять свой вагон. За ним с руганью и матом бежал ростовский слесарь.
…Сестра Данилина не оставляла попыток женить брата. Устраивала смотрины невест в театре, покупая билеты в первый ряд. Паша смотрел на невесту со сцены, невеста смотрела на него из первого ряда. С одной из невест пришёл брат, крепко загруженный алкоголем. Он стал почему-то громко озвучивать своё мнение о женихе, настолько безобразное, что сестра Паши, сидевшая сзади, огрела его кулаком. Началась драка, в которой приняли участие актёры, спрыгнувшие в зал со сцены. Пьяный брат невесты превратился в огнедышащего дракона. Паша спасал от него сестру, актёры спасали Пашу. Испытывая чувство вины перед сестрой, Паша женился на моей тётке Лауре, стал отцом двойни, но продолжал обижать горожан, разыгрывая спектакли-«капканы». Но однажды сам попал в «капкан».
В театре ставили лермонтовского «Демона». Сцена представляла собой горы Кавказа. В зрительном зале, над головами сидящих в партере, был протянул стальной трос. По нему медленно пролетал крылатый Демон. Это была идея приглашённого из столицы талантливого режиссёра Фадея Диброва. (У него я работал помощником, таскал за режиссёром чайник, в котором булькал коньяк.) Режиссёр пил его под видом чая-чифиря.
Над головами зрителей, размахивая чёрными марлевыми крыльями, летел актёр-эпизодник. Достигнув сцены, он исчезал за фанерными декорациями гор, а на сцену выходил солист с такими же чёрными марлевыми крыльями и пел зрителям, что «печальный демон, дух изгнания» наконец-то долетел до Кавказа.
В тот вечер над головами зрителей летал Паша Данилин. Его попросили на один вечер заменить другого эпизодника, Антона Татулова. У Татулова разыгрался приступ аппендицита.
Почему Паша не заподозрил подвоха? Почему согласился привязать себя ремнями к скользящему по тросу кольцу? Почему он не посмотрел в глаза техника по безопасности, который был племянником композитора Бабаханиди? С Пашей у многих в Анаре были свои счёты.
У самой сцены Демон-Данилин остановил свой полёт. Колёсико заклинило. Демон-солист, стоя за кулисами, нервничал, не зная, как быть. Пора выходить на сцену и петь арию, а в воздухе висит второй Демон, точнее «он сам», не долетевший до гор Кавказа. Оркестранты первые стали смеяться, когда солист всё же вышел, чтоб не потерять такт, и запел, не обращая внимания «на себя», висящего в воздухе.
Демон пел. Второй Демон висел над его головой. Смех по поводу двух демонов раздался в зрительном зале.
В музыкальной паузе из штанов Данилина упали монеты и со звоном раскатились по залу. Через минуту упал ботинок. Пение у солиста расстроилось. Когда на зал рухнуло чёрное марлевое крыло, Демон-солист закричал: «Прекрати! Дай допеть арию!» Зал хохотал. И тут случилось совсем несмешное. Расслабился ремень, и Паша Данилин полетел вниз, но тут же вновь застрял и повис вниз головой. Вбежавший в зал администратор закричал: «Несите лестницу!» Внесли стремянку, не дотянулись, потом внесли пожарную лестницу, долго не могли установить её среди зрительских рядов. Петя Паровоз взобрался на лестницу, снял опутанного ремнями Демона-курицу.
« Не дышит!» − сказал Паровоз и заплакал.
Задумав фильм, я несколько дней и ночей блуждал по улицам Анары, по бильярдным, пивным, грязелечебнице, заглянул в Круглый сад.
Не многие знают, что слово «Амаркорд» на местечковом итальянском наречии, на котором говорил Федерико Феллини и Тонино Гуэрра, означает «Я вспоминаю». В эти дни я вспомнил, как я, мой папа, тётя Луиза были на премьере спектакля, где Паша Данилин играл белогвардейского шпиона, который подслушивал разговор трёх военачальников: Будённого, Сталина, Ворошилова, обороняющих Царицын. На сцене они стоят у карты. Семён Михайлович Будённый почуял, что за дверью кабинета враг. Подходит к двери, достаёт маузер и стреляет в неё, после выстрела Паша Данилин должен мёртвый ввалиться в кабинет…
Паша (теперь уже мой дядя) спутал дверь, за которой надо было ему стоять. Будённый стрелял в левую дверь, а Данилин выпал из правой двери… Зритель хохотал, администрация театра решала (в который раз) вопрос о пребывании актёра Паши Данилина в труппе. Странно, что в каких-то ситуациях Данилин был нелеп, наивен, беспомощен, про таких говорят «олух царя небесного», а в других ситуациях он был ловкий, хитроумный, изобретательный…
Ещё я подумал, что сниму не фильм, а сериал, где последняя серия будет называться «Путешествие Паши Данилина-внука по Казахстану». Об этом путешествии мне рассказал двойник Урганта. Я записал его на диктофон. Он говорил с хохотком, текст пестрил жаргонными словечками. Я сократил всё сказанное им до текста телеграммы…
2014 год. Из Казахстана двойнику (назовём его тоже Иван) позвонил Балтабай Сапаров, который когда-то жил в Анаре. Балтабай предложил Ивану необычное дело – срочно приехать в Казахстан и гастролировать по городам, посёлкам, аулам, изображая из себя знаменитого московского острослова и шоумена Ивана Урганта.
Данилин-внук хотел было отказаться от этого сомнительного предложения, но очень понадобились деньги, и он согласился. Все дела по устройству гастролей «Иван Ургант в Казахстане» взял на себя молодой администратор Виктор Жиганов.
Маленький автобус, и три человека: Иван, водитель, он же администратор Жиганов, казашка Зулейя − переводчица на казахский (в далёких аулах не все говорят и понимают русский).
Пыльные дороги, гостиницы, маленькие дома культуры, где проходят встречи со зрителями. Время сбора хлопка, табака, зрители усталые. Иван развлекает их, все рады встрече с московским актёром, которого видят только в телевизоре, любят, а тут он живой...
Переводчица Зулейя, красивая, с наивной улыбкой, видимо, не знает, что ездит с псевдо-Ургантом. Администратор, он же водитель Виктор Жиганов, мускулистый атлет лет тридцати пяти, ревнует переводчицу к Ивану. Не может понять, почему он, глыба мышц, может проиграть этому сопляку, хоть и известному актёру? Вокруг степь, жара, пыльные бури, долгие переезды. В аулах ликуют, когда появляется любимчик из телевизора.
Ревнивый Жиганов, видя, как Зулейя тянется к Ивану и начинает «путать карты», иногда не сообщает об их приезде в очередной городок. Зрителей собирается человек десять...
Псевдо-Ургант выходит в полупустой зал, говорит несколько слов приветствия, потом начинается показ фильма с участием настоящего Урганта. Жиганов требует, чтобы вступительный монолог Ивана длился двадцать минут − так записано в контракте. В следующем ауле вновь полупустой зал местного клуба. Иван долго говорит с тремя зрителями (сторож клуба, его жена и дочь), сообщает им, что любит Зулейю, что хочет жениться на ней и что думают зрители об этом, может ли он взять казашку в жены... Зал откликается: «Сынок, ты хороший, она хорошая, завтра сыграем свадьбу».
Иван честно отрабатывал свои двадцать минут монолога, записанные в контракте.
В каком-то городке им встретился оркестр: контрабас, флейта, барабан и скрипка. Казахские парни − ученики из музыкального техникума. Иван запел в микрофон. Получилось очень весело. Зрители громко аплодировали. Родилась идея присоединить оркестр к гастролям. От музыкантов Иван узнал, что Жиганов даёт им гроши, а Зулейе грозился ничего не заплатить и по завершении гастролей. Поздно ночью Иван завёл с Жигановым об этом разговор. Администратор был не в духе. Стал кричать: «Ты что, возомнил себя звездой экрана?! Ты же никакой не Иван Ургант! А я здесь царь и бог! В пустыне (смеется) очень легко потеряться, исчезнуть… Ты меня понял? – Иван молча кивнул. – И пошёл вон отсюда!»
На шум появились Зулейя и оркестранты. Иван спросил: «Знаешь, в чём тебе не повезло, Жиганов?» – «В чём?» – «В том, что я не Иван Ургант! Он бы не позволил себе то, что позволяю я!»
И Иван, как торпеда, взлетел и головой нанёс удар здоровенному Жиганову. Получилось очень удачно! То ли случай, то ли Всевышний так пожелал, но двойник Урганта сломал нос и челюсть Жиганову, и тот оказался в больнице.
На очередную казахскую свадьбу Иван пошёл с музыкантами и Зулейей без Жиганова. Они от души веселились, радовали свадебных гостей. Так закончились его казахские гастроли.
Данилин-внук вновь играет в театре города Анара. Зулейя прислала сообщение СМС: «Иван, я беременна. Давно мечтала об этом… Спасибо и не беспокойся… Это моё, моё счастье… Спасибо! Тебя здесь полюбили… Не исчезай…»
Иван не исчез.
Он рванул в Казахстан. Они сыграли свадьбу в том самом ауле, где псевдо Иван Ургант спрашивал у сторожа клуба, его жены и дочери, можно ли ему взять Зулейю в жёны.
Играет оркестр казахских учеников музтехникума. Много гостей, Балтабай и другие. С пустыни задул пыльный буран. Но свадьба гуляет…
фото: PERSONA STARS; REX/FOTODOM; PHOTOXPRESS; CORBIS/ALL OVER PRESS
