Радио "Стори FM"
Роковая женщина на троих

Роковая женщина на троих

Автор: Валерий Попов

Не знаю насчёт других эпох, но что femme fatale нашего поколения, то есть шестидесятников, была Ася Пекуровская, первая жена Сергея Довлатова, – это безоговорочно

Роковых женщин, как известно, интересует не семья. А что же? Это легко показать на примере семьи роковой женщины и Сергея Довлатова. Такие глупости, как, например, тихое семейное счастье, совершенно не интересовали их. Только слава! Была ли Ася роковой женщиной? Безусловно была. И непременно должна была, хотя бы на время, соединить свою жизнь с гением – кто же ещё может «впаять» в янтарь вечности? Но чтобы представить себе великолепную Асю ласковой, нежной, связанной с кем-то любовной аурой и не видящей никого по сторонам? При всём уважении к Асе – никак не могу. Нечто подобное я замечал у выдающихся политиков, например, у Собчака – великолепное владение аудиторией и полная растерянность с человеком вблизи: как-то не наводится фокус, не налаживается контакт. Ася-то как раз общаться могла, но лучше – на людях. 

asya.jpg
Ася Пекуровская

Познакомившись с Асей в полутёмных пучинах модного тогда кафе «Север» с верным её «пажом», модным адвокатом Фимой Койсманом за спиной, я сразу был поражён её южной красотой, нежной матовостью кожи, сиянием огромных, умных, весёлых глаз, роскошными её формами под красным дорогим платьем. Но главное, что восхитило меня, – умная, насмешливая, дружеская, сразу как-то сближающая речь. Впрочем, – я тогда тоже был неплох и уже маячил в литературных неофициальных кругах – перед кем попало Ася своё обаяние не расточала. Довлатова рядом с ней не было (не помню – или «ещё», или «уже»), и мы стали с ней пересекаться, болтать, состязаясь в остроумии, в самых знаменитых тогда местах – в «Восточном», в «Европейской», в «Астории». Несколько раз компания вокруг нас вдруг рассеивалась, и я её провожал до родительского дома – на Четвёртой, кажется, Советской… И ни разу рядом с этой роскошной и знаменитой женщиной не возникло у меня желания как-то приласкаться, прильнуть (хотя вообще-то такие наклонности у меня были)… или даже что-то такое нежное сказать. Понимал – сразу напорешься на насмешку. Полутёмная лестница, где свидетели лишь коты и кошки, – это «был не её формат», как говорят нынче. И дружески простившись с ней, я бежал, помнится, к одной знакомой портнихе, с которой, надо признаться, никогда не бывал в обществе, но она замечательно годилась в темноте… а вот «засветиться» на весь свет – тут годилась лишь Ася. И надо сказать, тут она была бесподобна, она любила то, что любила, и входила в игру с огоньком, умом и азартом, зажигалась весельем.

Помню, как мы с ней, веселя и оценивая исключительно друг друга, шатались по тогдашнему «Пассажу», придя в восторг от придуманной нами нелепой фразы: «Скажите, пожалуйста, у вас есть шарфы хорошего качества?» – и, опережая друг друга и даже азартно оттирая другого плечом, спешили озадачить продавца. «Скажите…», «Слушаю…», «У вас есть шарфы хорошего качества?» – опередив другого, спрашивал кто-нибудь из нас, и, не дождавшись ответа продавца, мы, счастливые, как проказливые дети, мчались в другой отдел. Нет, в том, что ей нравилось, Ася не была скупа и расчётлива, талант, ум и веселье били ключом! Но постепенно стала выстраиваться главная её задача: выстроить всех! И тут уже вольности и промашки были недопустимы.

Послушаем Асю…

«Будучи человеком застенчивым с оттенком заносчивости, к концу третьего семестра в Ленинградском университете, то есть к декабрю 1959 года, я не завела ни одного знакомства, исключая, пожалуй, некий визуальный образ гиганта, идущего вверх по лестнице вестибюля университета… Вероятно, картина так засела в моём воображении, что, когда я услышала вопрос, адресованный явно мне: «Девушка, вам не нужен фокстерьер чистых кровей?» – и увидела Серёжино участливое лицо, я охотно и поспешно откликнулась: «Фокстерьер у меня уже есть, а вот в трёх рублях сильно нуждаюсь».

Так и вижу их сейчас, какими они были тогда: красивыми, умными, азартными, самоуверенными, с неясными ещё мечтами о непременно яркой судьбе. И у них – сбылось. Но – у каждого по отдельности. Начался их поединок – на всю жизнь. И вы, наверное, сразу почувствовали, что фокстерьер и три рубля тут абсолютно ни при чём, главное – выигрышная поза и блестяще построенная фраза. Это «фехтование» и было их основным занятием, упражнением в совершенстве, доказательством своих превосходств другому. Но хорошая ли это основа для женитьбы?

В интереснейшей книге «Когда случилось петь С.Д. и мне» Ася обвиняет Сергея в корыстном использовании людей и происшествий, и её доказательства достаточно убедительны. История их брака мучительна, противоестественна. Каждый стремился тут к победе, самоутверждению – и, значит, к поражению и унижению другого. Более неподходящих для семейного испытания людей, чем Ася с Серёжей, трудно было найти, но что этап этот был важен и даже необходим, причём для каждого, – несомненно. Притом два таких ярких лидера, как Сергей и Ася, уступить другому лидерство не соглашались никак. Ася была уже избалована поклонением ленинградского бомонда, а Довлатова явно не устраивала роль пажа. Он был измучен комплексами и тщеславием (как показала жизнь, вполне обоснованным), и терпеть Асино высокомерие и постоянное унижение не хотел, и всё, что мог делать в таком положении, – пытался унизить Асю.

В изощрённой борьбе друг против друга виртуознее всего они пользовались тем, чем сильнее всего были одарены, – талантом сочинительства, язвительно сочиняя историю их отношений – так, как каждому из них было интересней. И получается убедительно у каждого из них! Как бы незаинтересованность и даже случайность их союза с Довлатовым Ася, конечно, придумала. Свои действия и их последствия она прекрасно контролировала. Просто тогда не было на факультете человека, который был бы уже так любим всеми и знаменит, как Довлатов.  Так что случайный их союз был отнюдь не случайным. Теперь, по плану Аси, было бы хорошо, чтобы вокруг «собралось лучшее общество».

«Как истый кавказец и жрец анклава… Серёжа любил кормить гостей с избытком и, по обычаю российского хлебосольства, умел делиться последним куском. Раздел пищи происходил в Серёжиной хореографии и при негласном (?! – Прим. авт.) участии Норы Сергеевны. Её стараниями на плите коммунальной кухни вырастала порция солянки на сковороде, которая могла бы составить дневной рацион небольшого стрелкового подразделения, хотя и поедалась без остатка всего лишь узким кругом… чаще всего не превышающим четырёх едоков. Круг Серёжиных друзей стал пополняться «генералами от литературы» и продолжателями чеховской традиции: «Хорошо после обеда выпить рюмку водки и сразу другую». Так на арену вышли Андрюша Арьев, Слава Веселов, Валера Грубин».

Уже из этого маленького отрывка, взятого из книги Аси, видно, как она грациозно перетягивает центр событий к себе – мол, только тогда, когда она появилась в доме Довлатова и стала «хозяйкой салона», «круг Серёжиных друзей стал пополняться генералами от литературы». Меньше чем на «генералов» Ася не соглашалась. Думаю, что свою гвардию Довлатов всё же собрал сам, и несколько раньше. Другое дело, что никто из них отнюдь не отказывался общаться с очаровательной Асей, с весёлым, добродушным взором, трогательно стриженной под мальчика… Вела она себя действительно очень просто, весело, симпатично, остроумно шутила, талантливо каламбурила.

Сам Бродский, по его воспоминаниям, сыграл роль в их сближении. По Бродскому, сближение наших счастливчиков происходило так:

«Мы познакомились в квартире на пятом этаже около Финляндского вокзала. Хозяин был студентом филологического факультета ЛГУ (это впоследствии мой лучший друг Игорь Смирнов. – Прим. авт.). Ныне он профессор того же факультета в маленьком городке в Германии. Квартира была небольшая, но алкоголя в ней было много. Это была зима то ли 1959-го, то ли 1960 года, и мы осаждали тогда одну и ту же коротко стриженную, миловидную крепость, расположенную где-то на Песках. По причинам слишком диковинным, чтоб их тут перечислять, осаду эту мне пришлось вскоре снять и уехать в Среднюю Азию. Вернувшись два месяца спустя, я обнаружил, что крепость пала».

Ну просто залюбуешься мемуарами великих! Как бы вскользь Иосиф сообщает, что, не случись оказии и не уедь он в Среднюю Азию, крепость, безусловно, была бы его. А так… ладно уж! Но и Ася хороша! Кроме бесценных сведений, полученных из её мемуаров, впечатляет, конечно, Асин тон, который говорит о ней гораздо больше, чем даже факты… Тон несколько высокомерный и как бы лишь «для посвящённых», равных по рангу. Это кто? Даже на компанию вокруг Довлатова она смотрит снисходительно: первой, на голову выше прочих, должна быть она. Ася сообщает, например, о публичном провале Бродского, который случился, конечно, из-за ревности Довлатова:

«Соотнесясь с той же памятью (?! – Прим. авт.),  могу продолжить, что Серёжа впервые встретился с Осей в собственном доме на Рубинштейна, куда Ося был приглашён на своё первое и, как мне кажется, е д и н с т в е н н о е в Серёжином (читай – нашем) доме авторское чтение стихов. Их встреча закончилась обоюдной неприязнью, хотя у каждого были на то особые причины. Ося, тогда немного в меня влюблённый, усмотрел в Серёже недостойного соперника, особенно после того, как опознал в нём типа, ранее примеченного в моём обществе в состоянии, как он тогда выразился, «склещённости». Серёжа же занял снобистскую позицию, разделённую всеми другими участниками этого вечера, включая меня, согласно которой Осе было отказано в поэтическом даровании.

Дело было так... Когда Ося, встав у рояля, готовился озвучить комнату (?! – Прим. авт.) раскатами будущего громовержца, аудитория уже направляла осторожные взоры в том запретном направлении, где возвышался ореховый контур. Когда пространство комнаты оказалось до удушья заполненным переносными рифмами, извергае-мыми самим создателем, аудитория, оставив ему будущие лавры нобелевского лауреата, сплотилась вокруг стола, приобщившись к орехам сначала робко, а затем со всё возрастающей сноровкой. Закончив «Шествие», только что написанное им вдогонку цветаевскому «Крысолову», и не взглянув на угощение, от которого к тому моменту осталось жалкое подобие (?! – Прим. авт.), Ося направился к двери, предварительно сделав заявление представшей перед ним книжной полке: «Прошу всех запомнить, что сегодня вы освистали гения!» Не исключено, что, если бы это первое знакомство не началось так бесславно для освистанного Иосифа и так неосмотрительно для освиставшего Иосифа Серёжи, их версии первого знакомства могли бы совпасть, разумеется, если исключить такую возможность, что их обоих могла подвести память».

«Я назвал своё имя. Она сказала: "Тася". И тотчас выстрелила знаменитая пушка...» 

Сергей Довлатов. "Филиал"


Высокомерие Аси изумляет. Мол, да, мелковатый вокруг собрался народец! Лучший поэт нашего поколения и, пожалуй, лучший прозаик… Но сказать о них интересного абсолютно нечего – разве что только вспомнить историю их столкновения из-за неё. Известно, что отношения Бродского и Довлатова были весьма уважительны и плодотворны. Но, по версии Аси, главное в их отношениях – борьба за неё.

Трудно, конечно, построить здоровую семью с таким характером, как у Аси. Впрочем, любовь, говорят, бывает зла. Единственное, что можно точно сказать, – что Довлатов, всю жизнь стремившийся к ясности и чистоте стиля, не мог бы долго терпеть рядом с собой женщину, пишущую так топорно-витиевато!

«С едой и вокруг неё был связан разговор, который тёк то в ключе футуристическом… то на фасон Хармса… то к Кафке и Прусту, которых то возносили на Олимп, то сбрасывали с Олимпа, при этом следуя главным образом колебаниям маятника Фуко или просто измерителей степени алкогольного погружения…»

Вспоминая Довлатова той поры, Ася демонстрирует немалую проницательность: отмечает хищные склонности Довлатова, его умение завербовать в свои сторонники даже классиков (Достоевский – местами очень смешной писатель… то есть, читай – почти как Довлатов!), его умение повернуть любую историю выигрышной для него стороной, через некоторое время пересказать чужую историю как свою, с мгновенной ловкостью «напёрсточника» переместить «шарик», то есть самое ценное слово, эпизод или даже сам смысл рассказа, в нужную плоскость. При всей негативности её оценок нужно сказать, что это, пожалуй, одно из самых первых и точных наблюдений постоянной, тайной и скрупулезной довлатовской работы. В книге своей Ася живописует возмутительные истории, с помощью которых Довлатов пытался «соорудить сюжет», «выбить» из своей «прекрасной дамы» хотя бы каплю обычных человеческих чувств – сочувствия, сострадания, не говоря уже о любви! Ася рассказывает, как её заманили в пригород, где лежал якобы избитый Сергей, но бинты его оказались декорацией, а синяки – гримом.

Dovlatov_Brodsky.jpg
Сергей Довлатои и Иосиф Бродский
История эта, если она хотя бы отчасти подлинная, рисует Довлатова весьма неказисто. Но при его темпераменте, амбициях и комплексах историю эту можно объяснить как отчаянную попытку внести что-то человеческое в их отношения. Действительно, вытащить из Аси доброе, а уж тем более сочувственное слово было невозможно никакими клещами. Ася придерживалась другой стилистики. Вот целый ворох блистательных насмешек – пожалуйста, но человеческого слова… никогда! Довлатов, конечно, тоже поэкспериментировал с ней, отрабатывая свои сюжеты, исследуя реакции на различные стрессы и непредвиденные ситуации. Ася тоже была не железная, хотя старалась такой казаться, и жаловалась своей университетской подруге на то, что Довлатов ведёт себя непредсказуемо, а порой возмутительно, например, вдруг оставляет её со своими весьма сомнительными собутыльниками где-то в тмутаракани, а сам исчезает… или вдруг приходит на ночь глядя с красоткой, вроде бы иностранной переводчицей, и они чуть ли не собираются лечь спать. Может быть, такой «встряской» он пытался-таки выбить из Аси обычную женскую реакцию и, может быть, даже светлую женскую слезу? Не на такую напал!

Глянем хотя бы, как выспренно она назвала одну из глав своих мемуаров: «Апокалипсическое пустынножительство»! Да, это была «школа словесности». Но – не семья. Кстати, именно в этой главе со столь трудным названием Ася как раз рассказывает о ни с чем не сравнимой попытке создать семью… Хотя, конечно, и здесь Ася не столько делится переживаниями (хотя, наверно, были они?), сколько демонстрирует совершенства своего стиля – и облика. Но что брак этот был насквозь литературный, сочинённый, искусственный – в этом я, хорошо зная обоих супругов, абсолютно уверен. И в том и в другом начисто отсутствовали качества, необходимые для обычной семейной жизни. Ни разу у них не мелькнуло желания обзавестись детьми или хотя бы каким-то хозяйством. Была ли страсть? Тоже почему-то сомневаюсь. Сама Ася это высмеивает. Любовная страсть – это банально!

«Серёжа сделал две попытки на мне жениться…»

Дальше, увы, идут две страницы изысканных словесных упражнений с лёгкими стилистическими погрешностями, которые, увы, придётся выпустить (как упражнения, так и погрешности). Вот суть. История их запоздалой (когда и смысла-то уже не было) женитьбы излагается Асей в крайне невыигрышной для Довлатова версии… но более или менее выигрышной для неё, хотя тоже не слишком. Характерная их особенность – и Серёжи, и Аси – ради красного словца не жалеть не только близких, но даже и себя. Ася согласна была даже себя выставить в невыигрышном свете, лишь бы ещё глубже утопить соперника в интеллектуальном поединке. Ася рассказывает о серии каких-то таинственных свиданий с друзьями Довлатова, которые требовали от неё выйти за Сергея замуж, угрожая его самоубийством или даже уходом в армию.

Довлатов тоже был не железный и, может, надеялся хоть после женитьбы зажить чуть по-человечески, с нормальными отношениями. Может быть, он в отчаянии думал, что Ася держится так независимо и дерзко лишь потому, что не оформлен их брак? Или это для изощрённого Довлатова слишком просто и он проводил очередной сюжетный эксперимент?

«Тася спрашивает: Это твоя жена? Извинись перед ней. Она мне нравится. Такая неприметная...» 

Сергей Долатов. "Филиал"


Совсем уже невероятным (но такой накал в их отношениях мог быть) выглядит история с винтовкой, когда Довлатов закрыл Асю в комнате и произнёс, видимо, заготовленную отточенную фразу: «Самоубийства от тебя не дождёшься, но в эпизоде убийства ты незаменима», – и выстрелил, правда мимо. Ася скрупулёзно, мастерски и как бы абсолютно профессионально-хладнокровно прослеживает расчётливое и циничное использование всех этих «безумств» Довлатова в дальнейшей его работе над «Филиалом» и даже «Зоной». Мысль её прихотливо-изысканна, но понятна: всё главное и ценное, что сделал Довлатов, зарождалось при ней, при её участии и даже под её «художественным руководством». Далее Ася рассказывает (всё-таки её витиеватый стиль лучше пересказывать простым языком), как Довлатов, мучаясь унижением и комплексами, привлекает своих друзей Абелева и Смирнова, дабы уговорить её выйти наконец замуж за него, поскольку он уходит из университета в войска НКВД, чтобы быть там «убитым чеченской пулей».

«На нашей свадьбе, – пишет Ася, – сыгранной в ключе патриархально-поминальном и состоявшейся в марте 1962 года, присутствовало несколько кем-то (?! – Прим. авт.) оповещённых гостей. В ритуал свадьбы был включён променад по Невскому… При встрече с первым же вступившим с ним в контакт знакомым Серёжа театрально вскинул руки в направлении моей персоны и, улыбаясь своей чарующей улыбкой, произнёс заготовленный для этого случая афоризм: «Знакомьтесь, моя первая жена Ася».

Да, на брак по любви это мало похоже. Описывая этот жалкий довлатовский реванш, достигнутый к тому же столь унизительным образом, Ася, без сомнения, торжествует. Да, конец действительно нелепый: эта бессмысленная свадьба после уже полного разрыва! Но свидетельства Аси мы игнорировать не можем... Несомненно, именно с ней Довлатов прошёл очень важную подготовку, «отделку», закалку, штурмуя не столько «миловидную крепость, расположенную где-то на Песках», сколько скалистые утёсы самоутверждения, мужской состоятельности, успеха в обществе.

«Я был женат дважды, и оба раза счастливо», – говорил юный трагик Довлатов юному трагику Горбовскому, в упоении ч е л о в е к а (странный, но не исключительный ляпсус изысканной стилистки. – Прим. авт.), готового заплатить жизнью за удачный афоризм!»

Вот последняя часть фразы действительно замечательно точна! Довлатов действительно заплатил жизнью – правда, не за один афоризм, а за всю свою гениальную литературу. А пока у нас на дворе свадьба, свадьба, на обычный взгляд весьма странная, свадьба не только «по-довлатовски», но и «по-пекуровски». А у меня перед глазами такая картина. Я ехал на троллейбусе, просвеченном вечерним тёплым солнцем, по Суворовскому проспекту и вдруг увидел их прекрасную пару. Они шли царственно и не спеша, не дёргаясь и не озираясь и не сомневаясь, что транспорт просто обязан восхищённо перед ними застыть, – и он действительно тормозил, вот только не знаю, восхищённо ли. Довлатов, красивый, огромный, но слегка нахохленный, выражал явное недовольство всем: что за жалкую реальность тут ему предъявляют? Притом сам был в домашних шлёпанцах, что только ещё усиливало ощущение его барственной небрежности. Ася шла чуть сзади его и сияла. Впрочем, она сияла почти всегда, что не мешало ей довольно часто с лучезарной улыбкой произносить фразы самые убийственные. «Да! Сильная пара! – подумал я. – Умеют себя подать! Но двигаются по жизни как-то отдельно». Что и подтвердилось. Назвать любовь Довлатова к Асе Пекуровской несчастной можно, но уж неудачной – никак нельзя. Ася уже тогда была «светской львицей», и оказаться ней рядом – значило с ходу попасть в бомонд. И как бы после этого ни относились к Серёге, уже сказать «не знаю такого» никто не мог. И при всех их мучениях то, как они друг на друга, больше на них никто так не повлиял.

«…Хотя тогда всё самое трудное было ещё впереди. Безделье. Повестка из военкомата. За три месяца до этого я покинул университет. В дальнейшем я говорил о причинах ухода туманно. Загадочно касался неких политических мотивов. И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду».

И он туда попал. А что Ася? Вспоминаю такой эпизод. В тот вечер я забежал в «Европейскую» на минутку – я ждал дома гостей и хотел купить несколько банок знаменитого тогда ярко-оранжевого сока манго, который был только в «Европейской». Но какие проблемы? Заскочить туда для нас было так же просто, как в магазин. Я решил даже не заходить в большой ресторан на втором этаже – можно всё скорее сделать в небольшом, уютном, более «домашнем» ресторане «Крыша» на пятом. Поднявшись на лифте в невысокий зал ресторана под стеклянными сводами, я подозвал знакомого официанта, договорился и присел пока за крайний круглый стол, накрытый накрахмаленной скатертью. Рассеянно оглядел зал – знакомых никого поблизости не увидел. И слава богу, загуливать я в тот день не планировал, стремился к дому встречать гостей. И вдруг приятный знакомый женский голос окликнул меня от дальней стенки: «Валерий!» Кому я понадобился? Сколько благих намерений загубила «Крыша»! Сколько раз заходил сюда скромно поужинать, без вина, а заканчивалось... Я подошёл. За столиком в дальнем углу сияла Ася. С ней был Василий Аксёнов – пара эта была уже не раз зафиксирована в светских хрониках. Аксёнов поздоровался вежливо, но несколько скованно. То ли ему было всё же как-то неловко светиться с женой опального писателя (сосланного подобно Лермонтову и Пушкину), то ли блистательная Ася уже несколько его утомила своим блистанием, и он, казалось мне, охотно бы сейчас ушёл и вздремнул, вместо того чтобы опять демонстрировать себя ради тщеславной Аси перед очередным её питерским знакомым. Я тоже слегка зажурился. Зря подошёл. Не то чтобы я не любил Аксёнова… Я его обожал, как многие-многие тогда! Замечательные его сочинения, мудрые и весёлые, да и он сам, небрежно-элегантный, обаятельный! Трудно было смотреть не щурясь, сердце выпрыгивало из груди, невозможно было вести с ним обыденную беседу – вместо того чтобы выпалить, как ты любишь его! Душа трепетала. Помню, даже в Коктебеле, где мы познакомились, я с томительным чувством избегал вечером набережной, где все прогуливались, чтобы лишний раз не встретиться с ним и не разволноваться. И вот встреча лицом к лицу! Волновался не только я – волновался, как мне почему-то показалось, и Аксёнов. Лишь Ася была невозмутимо-прекрасна. Она уже продемонстрировала свою роль в истории литературы. И продолжала в этой роли блистать. Теперь, наверное, что-то должен продемонстрировать я, её питерский друг и, очевидно, поклонник, – и тогда этот эпизод светской хроники будет безукоризненным… хоть завтра в мемуар! Не могу сказать, что я был в Асю влюблён, но и не скажу, что меня так уж обрадовало её времяпрепровождение с более блистательным партнёром, который к тому же и меня сводил с ума, и значительно в большей степени, чем Ася.

– Как там… Серёжа? – вдруг брякнул я. Ася вдруг смутилась, что для неё было крайне несвойственно.

– Пишет. Утверждает – «Я ифе фкафу фоё фофо в ифкуфе!» («Я ещё скажу своё слово в искусстве!»), – дурашливо шепелявя, проговорила она, за дурашливостью пряча столь нехарактерное для неё смущение… то ли неловкостью ситуации, то ли неловкостью за своего мужа-увальня, не достигшего тех высот, на которых она сейчас блистала.

– Садитесь! – пышноусый и великодушный Аксёнов подвинул стул.

– Нет, спасибо! Спешу! У меня гости.

– Кто? – дружелюбно поинтересовалась Ася.

– Москвичи! Арканов и Горин. У них премьера в Театре комедии. Обещали зайти.

– Тогда мы тоже пойдём к вам! – радостно сообщила Ася, правильно сообразив, что перемена декораций уместна и московского гостя может взбодрить: уж перед знаменитыми коллегами-москвичами Вася блеснёт!

Конечно, вечер получился блистательный, и я тоже считаю его одним из самых ярких в своей жизни. А что же Ася? Да как всегда! Ей важен не человек, а статус. Серёга её «обмишулился». Сошёл с пробега, а значит, на «святом месте» рядом с ней появляется блистательный Аксёнов – ореол славы и всеобщей любви сопровождал его всюду. И кто лучше всего подходит ему, когда он в Питере? Да конечно же Ася – ничего другого столь блистательного в нашем городе нет. И вот они у всех на виду, в самом посещаемом ресторане. А как же ещё? При этом, надо отметить, никаких признаков настоящей между ними любви (например, постоянных и как бы случайных прикосновений, свойственных настоящим влюблённым) не наблюдалось. Потом мы ехали в такси по тёмной улице Белинского, и великолепный Василий Павлович, пытаясь тактично поставить себя на один уровень с нами, грешными, благодушно ворчал, что снова болит нога, как бы отрезать её не пришлось, и пытался поудобнее расположить её в тесном и тёмном салоне машины.

– Вы и без ноги будете великолепны! – произнесла блистательная и безжалостная Ася.

Потом мы поднялись в мою квартиру (а вернее, комнату) на Сапёрном, вскоре пришли весёлые Арканов и Горин, с успехом, цветами и очаровательной исполнительницей главной роли в их спектакле «Свадьба на всю Европу», и вечер заиграл!

– …В Америку меня сопровождал полковник, – своим сипловатым тенорком говорил Аксёнов. – Главное – всё старался мне показать, что эта роскошь для него дело привычное! «Я этих висок… каких только не пил!»

Все смеялись и были счастливы. Вечер удался! Да ещё бы ему не удаться – в такой компании! А где был Серёга?

Он появился с опозданием, как казалось нам. Весёлые шестидесятники уже определились, издали по книге… А он, бедолага, где?

Помню внезапный, как всегда невпопад, довлатовский звонок. Довлатов, особенно когда выпивал, переходил на суперинтеллигентный, изысканный язык.

– Нахожусь на Невском проспекте… Фланирую как раз по той стороне, куда прежде не допускались нижние чины… Хотелось бы поговорить.

Приближаясь, вижу его не одного, а в обычной для него, уже пыльной и измученной компании высокоэрудированных пьяниц. Потом эти люди станут в его рассказах очаровательно-абсурдны. Но пока что веселье явно не бьёт ключом.

«28 лет назад меня познакомили с этой ужасной женщиной. Я полюбил её» 

Сергей Довлатов. "Филиал"


Отделившись, мы идём с ним от Невского вдвоём и, видимо, «для серьёзного разговора» оказываемся на улице Жуковского, в квартире Аси, на первом, кажется, этаже. Это уже точно семидесятые годы, потому как помню в манежике посреди комнаты ребёнка, который уже стоит, глазеет, держась руками за бортик. Маша, дочь Довлатова и Аси, родилась в 1970 году – значит, это уже, наверно, 1971-й? Для историка, пытающегося выстроить стройную биографию Довлатова, появление у него дочери от Аси в 70-м году как-то озадачивает. Вроде бы всё давно уже позади? Но для писателя ничего «не позади», он никогда не отказывается ни от какой жизни (любая важна!), у него всё «здесь и сейчас», всё одновременно. Вот сейчас здесь. Судьба у этой девочки будет потрясающая, но тогда, в той бедной комнате почти в полуподвале, могло ли такое пригрезиться?

Довлатов неприветлив и хмур. Мне помнится, что мы даже не снимали пальто – Довлатов демонстративно, я за компанию. Считается, что в своё отцовство Довлатов не верил, ссылаясь на «недостаток энтузиазма» в этом вопросе. Однако вот – пришёл и сидит. А девочка стоит в манежике и смотрит. А теперь мы смотрим на фото голливудской красавицы и богачки между портретами её родителей. Всё сработало! Таковы уж, говоря нынешним языком, жестокие законы шоу-бизнеса. Кто у нас тут поблизости красавец и знаменитость? Значит, он и отец. И Довлатов, вполне это понимая, смирился. «Тем более, – как поётся в песне, – что так оно и было». Но «энтузиазма» по-прежнему не проявлял. Известно, что Довлатов даже не встретил Асю с Машей из роддома, а Ася, говорят, на него и не рассчитывала. Однако вот пришёл и сидит! И я с ним зачем-то. Ася куксится, болеет, кашляет, горло замотано, но мы почему-то долго, тяжело сидим на кухне – при этом молча. Надо им выяснить их запутанные дела, так выясняйте! Я-то при чём? Раздаётся звонок. Приходит врач, раздевается в прихожей, вскользь глянув на нас, сидящих на кухне, проходит в комнату, о чём-то разговаривает с Асей. Уходит. Возвращается Ася, и в болезни сохраняющая главное своё качество – иронию. Придерживая ладонью простуженное горло, смеётся: «Знаете, что врач сказал? Сочувствую вам – у меня соседи такие же скобари!» Сергей мрачно усмехается. Как всегда, идёт тяжёлое собирание фраз, которые потом, может быть, пригодятся.

Ася провожает нас без малейшего сожаления. Потом мы ещё бродим по Невскому. Похоже, что Довлатову уже и некуда больше пойти. Или не хочется? Везде тяжело. Кажется, что всё кончено. Знать бы тогда, что главная слава, и у него, да и Аси тоже, ещё впереди.

pekurovskaya.jpg

В 1973 году Ася с трёхлетней Машей улетают в Америку – не связывая с Довлатовым никаких планов. В Риме у Аси украли кошелёк с деньгами и документами, и она с дочерью на руках, сама в эти дни не очень здоровая, ходила по римской жаре: куда податься? Дочь узнает о том, кто её отец, только после смерти Довлатова.

Они больше не виделись, хотя жили в одной стране. Но продолжали борьбу. Довлатов мстительно изобразил Асю в блистательном «Филиале» – так похоже, как никакую другую из своих спутниц, точно и саркастично, как авантюристку, умело «окучившую» международную конференцию, где участвуют самые знаменитые эмигранты, и появляющуюся то с одним, то с другим экзотическим поклонником. Ася могла бы и смириться – портрет-то довольно симпатичный, но она не уступит никогда, и имидж для неё важней каких-то давних нежных чувств, которых, кстати, никогда и не было. И она пишет – язвительно, но не совсем убедительно, что «Филиал», как и всё у Довлатова, не имеет ничего общего с литературой и правдой и сочинён на самом деле… ещё в СССР, когда Довлатов и понятия не имел ни о какой загранице!

Сейчас уже любуюсь обоими: достойные друг друга «богатыри». Общие знакомые говорят, что у Аси наконец сложилась счастливая семья, кажется, с богатым и добродушным немцем, живущим в Америке. Приписывают ей также роман с блистательным филологом с красивой фамилией, выходцем из России. Но это всё уже «не в зачёт». А что же «в зачёт?»

Конечно, главное в её жизни, что три самых великих и любимых гения нашей литературы – Довлатов, Бродский, Аксёнов – были у её ног. Ну, во всяком случае, шагали с ней в ногу. Что сказать в итоге? Как её оценить? Да положительно – как же ещё? Каждому поколению нужна роковая женщина, тот «провод под током», который соединит всех «звёзд» и заставит их сиять ещё ярче. И когда говорят, что писатели следующих эпох не сложились в созвездие, я думаю, дело в том, что у них не было своей Аси. 

 

фото: Личный архив А.Ю. Арьева; Интрепресс/PHOTOXPRESS; Петр Ковалев/ТАСС

Похожие публикации

  • Королева экстрасенсов
    Королева экстрасенсов

    Чудеса бывают. Джуна была последней волшебницей прошлого века. В её дар врачевания верили крепче, чем в святых угодников. Джуна была последней надеждой умирающих. Теперь она сама умерла, уже совсем, опрокинув чаяния своей паствы. Как вышло, что, избавив от страданий тысячи, сама она не превозмогла болезни и судьбы?

  • Мой... Довлатов
    Мой... Довлатов
    Татьяна Друбич рассказывает о том, как благодаря прозе Сергея Довлатова поняла, чем прекрасны «никчёмные» люди
  • Проводы эпохи
    Проводы эпохи
    Татьяна Толстая - о былом. О девушках в крепдешинах, о сливочном мороженом, и чтобы никаких маффинов и дэнишей!