Радио "Стори FM"
Любимый по кличке Балбес

Любимый по кличке Балбес

Автор: Константин Смирнов 

О великом клоуне и артисте Юрии Никулине рассказывает его сын Максим

Максим, а почему Юрий Владимирович стал клоуном? Почему же именно цирк?

– Один из самых любимых анекдотов у него был о двух поездах, которые вышли по недосмотру диспетчера по одноколейной дороге навстречу друг другу. И они не встретились. Знаете, почему?

Не судьба.

– Точно. А вот тут была судьба. Он ещё в армии в самодеятельности блистал, и все восхищались: ну, Никулин – ты артист! Командир батареи говорил: тебе, Никулин, в театр надо, в кино… Видимо, есть что-то, что предопределяет наши поступки и в итоге нашу жизнь. Наверное, так и получилось, если учесть, что в своё время отца не приняли ни в один из московских театральных вузов, про кино я уже не говорю, в приёмной комиссии во ВГИКе ему сразу сказали: «с вашим лицом к кино близко подходить нельзя».               

Единственное, куда его приняли, это театр имени Пушкина, почему-то. И одновременно в цирк. А мой дед, его отец, был писателем – малоформистом, так это называлось, писал репризы, скетчи, конферансы, и когда встал вопрос, куда идти, в театр или в цирк, сказал: «Иди в цирк». Потому что в театре полностью зависишь от режиссёра. Да и в те годы, а это были сороковые, понятное дело, какой репертуар. А в цирке свободнее, там больше возможностей для творчества, для поиска, для экспериментов. Так всё и получилось.

А откуда взялся его цирковой образ, сам придумал?

– Искал достаточно долго, гримировался, пробовал разные маски. Когда они работали с Карандашом, всё было просто: сначала надо делать так, потом так. А когда они ушли с Михаилом Ивановичем Шуйдиным в свободное плавание, возник вопрос, кем быть и как быть. Поиски маски продолжались до тех пор, пока им кто-то из старых акробатов не сказал: чего ты гримируешься, у тебя и так лицо глупое. И у них почти не было грима – точка на носу, точки на веках, тон общий, и, в общем, больше ничего. Может быть, поэтому зрители воспринимали его так благожелательно и тепло, что почти человек из народа, из публики, такой же, как они, немножко дурней, конечно, но это цирк, клоуны. 

Лев Константинович Дуров сказал как-то мне замечательные слова: «Вот ты не понимаешь, почему Юра был великий клоун». – «Почему не понимаю?» – «А потому что ты не артист. Только артист может понять. Ты, дурак, не понимаешь, что для артиста самое страшное – это добровольно отдать свою первую роль партнёру. Все хотят Гамлета сыграть, короля Лира… А тут человек сам, своими руками роль лидера отдаёт другому человеку. А сам как резонер, как партнёр, на подхвате». У них и репризы были построены на этом – Шуйдин был активное начало, а Юрик вроде как ему подыгрывал.

shkola.jpg
Еще со школы им восхищались: "Ну Никулин, ты артист!"
Юрий Владимирович прошёл две войны, пережив то, что, кажется, неминуемо должно было бы его привести к трагическому восприятию жизни. А он клоуном стал…

– Вы знаете, отец очень мало рассказывал о войне. Даже когда я просил. Настоящие фронтовики – люди очень молчаливые и очень мало рассказывающие об этом.

А с другой стороны, он всегда вспоминал какие-то смешные истории. Ведь во всём есть смешное. Однажды он полкового повара разыграл. Они отступали из-под Ленинграда. А повар у них был хвастун, из тех, кто в своих впоследствии рассказах войну выиграл. И отец как-то надел шинель трофейную, немецкую каску и немецкий автомат взял. И когда повар варил кашу, подошёл сзади и тихо сказал ему: ку-ку. Повара потом два дня в лесу искали…

Думаю, его всегда спасало, и от смерти в том числе, чувство юмора. Чувство приобретённое, но и наследственное. Дед был человек со своеобразным чувством юмора, и это передалось отцу. Думаю, что и многих оно, если не спасло, то, по крайней мере, поддержало. Их погнали строить укрепления, все до смерти уставшие. И половина не видит ничего: куриная слепота от недоедания. Шли цепочкой, пара зрячих впереди, остальные за них держались. Смертельно уставший капитан говорит: все пришли? – Все – Инструмент взяли? – все молчат, а Никулин говорит: взяли, и вынимает из голенища ложку. Была пауза секунд 10, а потом все начали ржать. Он вспоминал: как-то и копалось легче после этого.

А как познакомились родители?

– С моей точки зрения, романтично. Карандаш купил лошадь. Лошадь была маленькая. Она родилась в Тимирязевской академии. Мутант, как сейчас бы сказали. Маленькая, длинная, как такса, жирная и непонятная. И для того чтобы лошадь научить каким-то «фишкам», ну там, копыта поднимать, ногу давать, ещё чего-то, взяли двух девочек из Тимирязевской академии, чтобы они помогли. Одна девочка отцу приглянулась, он её пригласил вечером в цирк. Она спрашивает: а вы что делаете? Он говорит: я – артист, вы увидите, что я делаю. А он выходил в подсадке у Карандаша, как раз сценка «На лошади» была знаменитая, где как бы из публики выходили двое недотёп, и Карандаш учил их ездить верхом. 

Отец говорит: такой смешной репризы у меня, наверное, никогда не было в жизни, потому что во время репризы я видел нижнее белье женщин до третьего ряда включительно, потому что они задирали ноги от смеха. Так было смешно. И так случилось, что как раз мама пришла посмотреть спектакль, отец её провёл через конюшню, посадил на приступочек. И в этот день лошадь запуталась в ногах, и отца затянуло под лошадь. Та стала бить копытами. Все как-то растерялись, а Карандаш кинулся и выволок отца. Практически спас. Дальше было, как в кино, потому что бросились звонить в «Скорую помощь», а бабушка моя работала там диспетчером. И, естественно, она приняла вызов. Вызов из цирка, серьёзная травма. Как фамилия? – Никулин. Ах!..

И мама пришла его навестить в больницу. Вот так всё и началось. Если б не та лошадь, вы сейчас со мной бы не разговаривали…

Отец был строгим, мог, к примеру, в ухо дать?..

– Самое страшное ругательство, которое он мог мне сказать: «Ну, что ж ты, мальчик?» От мамы пару раз по заднице получал. А папа – нет. Он всегда: ну что ж ты, ну как же так. Я, когда работал с ним вместе в цирке, грустно, конечно, говорить, но за три года работы вместе больше узнал отца, чем за всю жизнь. Так уж получилось. И вот так же он и с артистами, и с сотрудниками общался. Выговор у Никулина так выглядел: ну что ж вы так, ну вы же взрослый человек, ну поймите, ну зачем же так, почему же вы так… Почему же вы так напились, что не смогли выйти на работу? Это же нехорошо. Я сейчас работаю с продюсером, он, вспоминая отца, говорит, что самое страшное было, когда он человеку говорил: вы – очень странный человек. Это было чудовищное ругательство. Это не потому, что отец был какой-то интеллигентный, а потому, что это было отношение к людям, боязнь кого-то обидеть.

sjenoy.jpg
С женой Татьяной. Москва. 1963 год

Кто был его ближайшим другом?

– У отца было очень мало друзей. Товарищей, знакомых – пруд пруди. Людей, с которыми можно поговорить, водки выпить, что-то обсудить, просто посидеть, а дружба вещь очень интимная, на самом деле. Самый лучший друг его – мой дядя Марат, они прошли всю войну вместе. Он был у него свидетелем на свадьбе, влюбился в мамину сестру. После этого мы все жили вместе в одной коммунальной квартире. И ещё был такой замечательный режиссёр Илья Гутман. Он очень много снимал цирк, был фронтовым кинооператором, мэтром нашей документалистики. Наверное, всё. Я имею в виду самых близких. Может, я кого-то обидел этими словами, но мне кажется, что друзей много не бывает.

А если вспоминать людей, которые бывали в нашей квартире… Жизнь начиналась в 11 часов вечера. Потому что, когда родители были в Москве, спектакли заканчивались достаточно поздно, и все собирались у нас, у нас была большая комната. И дядя Женя Урбанский, и дядя Леша Баталов, и Виктор Некрасов, и Булат Окуджава. Все молодые, Евтушенко молодой, и до трёх, до пяти, до шести утра. Для нас с двоюродным братом было самым счастливым моментом, когда про нас забывали. И мы тихо-тихо в уголке сидели, мышками такими. И вдруг в третьем часу кто-то говорит: тут дети, погодите, дети-то не спят; ну-ка быстро марш спать! 

Мне грех жаловаться на детство. Такой кураж был, пели, стихи читали, разговаривали, обсуждали. Странно, но я не припомню в детстве ни одного момента, когда кто-то ругал советскую власть. Не было, как бы сейчас сказали, диссидентства. Наверное, интересней было говорить друг о друге, об искусстве, чем о том режиме, в котором жили. А потом, наверное, все понимали, что есть правила игры, и ежели вы уж здесь, то надо принимать эти правила. Да, уехал Виктор Некрасов в своё время – но я так понимаю, что его вынудили, просто был поставлен в такие условия.

Отец переживал?

– Думаю, он переживал то, что страна отторгает не самых последних своих людей. Ему было грустно, когда уезжал Бродский, потому что он очень любил его стихи. Отец с мамой достаточно рано стали выезжать за границу в силу специфики профессии, известности, и поэтому, как люди умные, они не могли не видеть и не сравнивать, не понимать, что происходит вокруг. Недаром самые передовые люди были артисты и спортсмены, потому что они видели, что происходит там. Но я не помню, когда отец бы сказал, вот, твою мать… у них-то, а у нас-то… Нет. И это не патриотизм такой квасной, это нормальное отношение к своей стране. Ведь отец в партию вступил в 1941 году, под Ленинградом. И не потому, что тогда это было для карьеры полезно…

В 1941 году в партию для карьеры не вступали, это известно. Но всё же он жил в определённых условиях, и были определённые правила игры. Ведь его номера утверждали горкомы и т.д., и т.п. Были у него проблемы?

– Я, честно говоря, не помню. И до сих пор не понимаю, почему им разрешили тогда делать номер с бревном. Прямая же ассоциация с Владимиром Ильичем. Цензуры не было, а вот за кулисы приходили старые большевики и говорили: «Как вам не стыдно, товарищ Никулин, вы же коммунист! На кого у вас пародия? На вождя». Но дальше таких разговоров не доходило.

А я у него спрашивал: слушай, а как это получается, что тебе какие-то вещи позволяется говорить, что-то делать. Он говорит: думаю, потому, что я – клоун. Ну, какое отношение к клоуну? – дурачок. Сажать его за это? Воспитывать? Бессмысленно.

У Юрия Владимировича было огромное количество замечательных ролей в кино. И всё-таки самую большую популярность ему принесла знаменитая троица – Бывалый, Балбес и Трус.

– Как известно, придумал это Леонид Гайдай. И говорят, есть такая история, не знаю, насколько это правда, что на Труса он перепробовал человек двадцать, наверное, на Бывалого человек восемь, пока Моргунова не утвердили… А когда пришёл Никулин, он сказал ассистенту: Балбеса искать не надо.

«Я любил Балбеса. Но когда предлагали роли шпионов или предателей - отказывался» 

Юрий Никулин


А правда, что репризы, шутки Балбеса он придумывал сам?

– Нет, не совсем так. Гайдай был человек невероятно творческий, с фантазией. Внешне абсолютно мрачный. Но, как говорят мои дети, секущий фишку. Абсолютный нюх на смешное. И иногда они садились с Никулиным вместе и переписывали сценарий завтрашней сцены. Это я видел. На «Кавказской пленнице», на «Бриллиантовой руке». Бывало так, что от сценария ничего не оставалось. Оставалась сюжетная линия. Но диалоги, реплики, сюжетные какие-то ходы, мизансцены – всё менялось начисто, потому что так пошло. Помню, как они придумывали с Гайдаем иностранный язык в фильме «Бриллиантовая рука», где контрабандисты Каневский и Шпигель говорят на иностранном языке. 

Но языка реального изобразить было нельзя, чтобы никого не обидеть. Нужно «цигель ай лю-лю». И они придумывали… А там по сценарию должен быть закадровый перевод. Он как бы есть, но вот когда они ругаются, Шпигель с Каневским, говорят: «дальше следует непереводимая игра слов с использованием выражений местного диалекта». А в сценарии был перевод. И они когда ругались, там был такой текст: что ты наделал, глупая вонючка? Второй отвечал: от глупой вонючки и слышу, и так далее. Сели Никулин с Гайдаем, я при этом присутствовал. Никулин говорит: вонючка по-иностранному должно быть скунс. Гайдай: хорошо, скунс. Что ты наделал, глупый скунс? Скунс мордюк! Никулин: а почему «мордюк»? – Гайдай: я вчера с Мордюковой поругался. Так и она поучаствовала. Так они придумывали иностранный язык. Взрослые люди, да? Смешно.

cirk.jpg
В репризе "Адская машина" с Михаилом Шуйдиным. 1969 год

А репризы в цирке?

– Репризы в цирке – сам. Наверное, поэтому, когда отец прекратил работать, очень хорошие клоуны пытались делать репризы Никулина–Шуйдина… не получилось. Не смешно. Потому что они были написаны и придуманы под типаж, даже не внешний, а внутренний. Под психологию, под характер.

А как он совмещал кино, цирк, директорство? Ещё и книги писал.

– Книжка – это его крест. Книгу он писал, наверное, лет семь, проклиная момент, когда ввязался в эту историю. Но сделал. Он замечательно умел переключаться, хотя я представляю себе, как чудовищно трудно было. Он же со съёмок у Тарковского в «Андрее Рублеве», где играл инока Патрикея, приезжал на спектакль в цирк. На съёмочной площадке его пытали, а в цирке он должен смешить. Я не представляю себе, как можно было переключаться, просто не представляю. 

Тем более Тарковский, как известно, максимально всех приближал к реальности того, что происходит по сюжету. А в фильме, там же этого несчастного Патрикея пытают, факелом жгут, и отец рассказывал, артист, который татарина играл, так держал факел, что, когда огонь поднесли к лицу, солярка начала капать на босые ноги. Отец говорит: я ору, бьюсь в этих путах. А Тарковский говорит: как он играет! Такая мука в глазах у него! Блестяще! Ну в каждом режиссёре живёт садист. Герман на съёмках «Двадцати дней без войны» доводил Гурченко до того, что у неё истерика была, а её снимали – вот, сейчас нормальное состояние. «Верю», по Станиславскому.

А как так случилось, что Юрий Владимирович стал директором цирка? Его трудно представить в роли чиновника...

– Директором он стал, когда уже не работал на манеже. И практически не снимался в кино. Он снялся, по-моему, за период директорства только у Быкова в «Чучеле». Поэтому всё основное время он отдавал цирку.

Это же невероятно трудно – руководить творческими людьми… что-то, наверное, сродни театру, есть какие-то внутренние интриги…

– Понимаете, какая штука, в цирке этого гораздо меньше. Во-первых, в цирке люди более загружены работой, чем в театре. У них нет времени отвлекаться на такие глупости, как интриги. В цирке люди проще, по морде дать – да. А вот письмо написать анонимное – это не в традициях. В цирке абсолютно в порядке вещей играть, выходить на манеж с температурой 40, с новокаиновой блокадой, с переломами. Это артисты цирка. Отец работал в Питере, а я лежал в больнице, и не очень было понятно, буду я жить или нет. А он каждый вечер выходил на манеж и смешил людей. И не потому, что он меня не любит, а потому, что это цирк, это работа. В театре говорят: «я отыграл спектакль», в цирке говорят: «мы отработали спектакль». Это самое честное искусство. Наверное, поэтому его так зритель любит.

А что за история была с Пляттом и Юрием Владимировичем?

– Ужасная история. Я работал тогда ещё на радио, приехал домой вечером, и мама говорит: погуляй с собачкой и зайди к Плятту, забери Никулина и приведи домой. Они уже довольно долго сидят.

Я честно погулял с собачкой, зашёл к Ростиславу Яновичу Плятту, они жили у нас в доме. И застал там Плятта, Никулина и Галю Кожухову – жену Алексея Петренко. Такие уже раздухарившиеся: «садись, мальчик, садись», рюмку мне налили. Я с ними выпил, и Галя говорит: так, значит, сейчас должен приехать Петренко, идём его встречать, они жили на Суворовском бульваре. А я-то пришёл за отцом. Говорю: Юра, слушай, мама сказала, что домой пора. А он: да чего, рано, дескать, ещё, десять часов.

nikulins.jpg

Вы отца Юрой звали?

– Юра, его все Юра звали. Это Герман придумал, так пошло. Папа, отец – редко. Так вот. А Плятт после перелома шейки бедра. Он с палочкой ещё, только-только отбросил костыли, ходит еле-еле. И они, значит, дружной компанией, я с собачкой, два народных артиста, ждут третьего – Петренко. Приехал Петренко, страшно устал в дороге, достал портвейн. И всё пошло по-другому. Они стали вспоминать какие-то байки, Петренко взял гитару, стал петь уголовные песни, Плятт сказал: я тоже в детстве играл на гитаре, дайте мне гитару. Я смотрю, времени уже полвторого, ну пойдём уже? Да ещё не детское время, говорит, но хорошо сидим. Аргумент...

Мы вышли в четвёртом часу утра из дома. Пустой Суворовский бульвар, мои артисты в кураже.. Что их дернуло, я не знаю, зима была, и стояли такие заборчики от сосулек. Они взяли заборчики и перекрыли бульвар, проезжую часть. И сами легли за сугроб, смотреть, как водители будут реагировать. Должен сказать, что реагировали очень дисциплинированно – подъезжали, разворачивались. Это их в полный восторг приводило. Я смотрю, а там стоит патрульная машина, милицейская. И два милиционера смотрят в окна абсолютно ошалевшими глазами: два народных артиста ночью занимаются какой-то фигней. И какая-то с ними собачка ещё. 

В общем, полный был восторг! Мы идём уже по Бронной, четыре часа утра, зима, и стоят две фигуры – в ночных рубашках и в дублёнках – моя мама и жена Плятта. Мама не сказала ни слова, а он: Танечка, мы засиделись, знаешь. – Ладно, я с тобой дома поговорю. Мы заходим в лифт, поднимаемся в квартиру, я ушёл тихо спать, мама посмотрела на него и сказала: как тебе не стыдно, ты же с собакой! Я понял, что это самое страшное преступление.

Не дали собаке спать…

– Вы-то – хрен с вами, а собачка маленькая, фокстерьер. Её-то за что? Но последствий не было.

А почему Юрий Владимирович ушёл с манежа?

– Он повторял слова кого-то из великих французов, что лучше уйти на год раньше, чем на день позже. Во-первых, многие репризы уже было тяжеловато делать, особенно связанные с динамикой, с перемещением. Во-вторых, он говорил, понимаешь, пожилой человек на манеже вызывает жалость. Клоун не имеет права вызывать жалость. Лучше уйти красиво.      

Последнее представление Юрия Владимировича прошло в Калинине?

– В Калинине, там, где он начинал, где был его первый спектакль. Там же и закончил. Было очень красиво. Всё было пышно обставлено, такое торжество, прощание, и после этого должен был быть банкет, и когда его уже завалили цветами, в конце программы подняли на руки и понесли вокруг манежа. И он говорит: вот меня несут, комок к горлу, думаю, только бы мне не заплакать сейчас, только бы не заплакать, потом смотрю вокруг и думаю: Господи, сколько людей! А хватит ли водки?.. Отвлёкся и не заплакал.

А вы почувствовали в нём какое-то внутреннее изменение?

– Наверное, что-то изменилось. Но этого не было видно. Около года он занимался непонятно чем. Потом предложили возглавить цирк. Это такая странная вещь, когда человеку предлагают стать директором цирка, который закрывается. Цирк разрушался. Его каждый год открывали под честное слово. Пожарные, СЭСы и прочее. Работать было уже нельзя. Новое здание цирка – это памятник, который отец себе построил.

Какой последний анекдот вы слышали от него?

– Последний был рассказан, когда его из палаты вывозили на каталке в операционную. И он, лежа на каталке, говорит: мне рассказали анекдот – депутат Госдумы приходит домой вечером, очень сильно пьяный, жена открывает дверь, он стоит на пороге. Жена ему: я тебя умоляю, я тебя прошу, потерпи, сейчас тазик принесу. Евроремонт, я тебя прошу! Секунду, секунду! Бегу уже. Бежит с тазиком… А он ей: дорогая, концепция изменилась, я обо...лся! Санитар, который вёз каталку, лёг на пол. Вот с тем он и ушёл.            

…Когда строился цирк, Юра говорил, вот, построим цирк, я соберу всю старую мебель из цирка и сделаю себе кабинет, как у Соломонского было. И после того как его не стало, я осуществил его мечту, собрал всю старую мебель цирка, отреставрировал её, теперь это как кабинет Соломонского, первого директора цирка.     

Кое-что подкупили, но это то, о чём он мечтал.

А его кабинет – не мемориал, скорее общественная приёмная, где мы проводим собрания, собираем друзей цирка, празднуем начало и окончание сезона. В нём мы ничего не меняли. Всё осталось, как было при нём.      

фото: Лев Шерстенников; Олег Макаров/МИА "Россия сегодня"; Борис Елин/МИА "Россия сегодня"  

Похожие публикации

  • Вуди Аллен, великий невротик
    Вуди Аллен, великий невротик
    Вуди Аллен, невротик и трудоголик, комик и философ, чье творчество поражает масштабами сделанного, уже приближается к возрасту патриарха – в конце года ему исполнится 85. Всю жизнь боявшийся смерти, часто впадавший в разнообразные кризисы, знающий цену всему на свете, состарившись, Аллен становится все более оптимистичным
  • Вы звери, господа!
    Вы звери, господа!
    Все знают, что настоящее имя Мэрилин Монро – Норма Джин Бейкер. А имя её отца неизвестно.
  • Виктюк и его небесные невесты
    Виктюк и его небесные невесты
    Про Романа Виктюка говорят, что он тот режиссёр, который идеально понимает женскую природу. Откуда у него это знание?