Мам, а небо далеко?
Далеко.
Мам, а море далеко?
Далеко.
Мам, а солнце далеко?
Далеко.
Мам, а папа далеко?
Далеко.
Чистосердечное признание: в этом стихотворении нет ни одного моего слова. Честней было бы подписать его: Наташа Павлова. И указать в скобках – 3 года. Это наш с ней разговор по дороге из детского сада.
Впрочем, разве это разговор? Моё «далеко» в лучшем случае эхо, в худшем – отстань, не до тебя, не мешай ненавидеть твоего вероломного отца. Хорошо ещё хватило ума этот разговор записать. Всё-таки поэт я более внимательный, чем мать.
Я за обеими дочками записывала. Конспектировала их лепет, как студент лекцию светила. Училась у них. Потому что, как только они начали соединять слова, стало ясно: устами младенца глаголет поэзия. Правда, не очень долго: от двух до пяти.
Застряв на первой строке,
на всю квартиру кряхтя,
дитя сидит на горшке,
стихи слагает дитя
про маму, про Млечный Путь,
про папу, про жизнь на Луне…
Готово. Эй, кто-нибудь,
вытрите попу мне.
И заявляет торжественно: «Мой горшок большой, как наша Земля». Землю Наташа видела на здании Главпочтамта на Тверской. А вот метро её разочаровало: «Ты же сказала, что мы поедем под Землёй. Ну и где же она, Земля?» Моё занудное объяснение только умножило вопросы: «А мы сейчас вниз головой или вверх?» (Теперь-то я знаю ответ: вниз. Всегда вниз. Это наши глаза милостиво переворачивают для нас картинку. А на самом деле мы сталактиты, а не сталагмиты. Неуютное знание…)
Основной закон детской речи (и поэтической тоже) – каждое слово обжить, населить неповторимым смыслом. Каждое слово – единственно возможное, незаменимое, неповторимое. А значит – никаких идиом!
– Бабу-ягу боюсь…
– Ну что ты, Натусь! Я вот, например, когда была маленькая, играла Бабу-ягу в школьном театре.
– Не Бабу-ягу, а Маму-ягу! – не пошутила, нет. Поймала на неточности.
Но до чего же точна детская речь! Только успевай записывать… «Гремело на всю тишину», «И комарик журчит-журчит…», «Выходишь замуж? Кто же будет со мной сидеть?», «Дай мне хлеба с маслом хлебнуть», «Включи свет – глазам душно», «Мам, мне ветер улыбнулся!».
– Нат, а кто тебя учил на качелях качаться?
Жду ответа – папа, потому что папа. А она отвечает:
– Ветер.
Тихий тихий час.
Качает на качелях
Ветер стрекозу.
– Спасибо тебе, автобус, что нас привёз. Пожалуйста, Наташа, –ответил автобус. А он ещё жив, автобус? Он не сломался? Жив-жив, раз ответил на твоё спасибо. В твоём мире, дитя моё, всё живое: «Пианино живое, потому что звучит. Картина живая, потому что она оживает, когда мы спим. Дом живой, потому что он ломается. Песок живой, потому что, если подбросить его лопаткой, он не сразу падает, а летит. Мертвецы в гробу живые, потому что они ворочаются с боку на бок». – «А камни? Огромные, не поднять…» – «Тоже живые. Потому что землетрясение».
Ясные лики. Унылые лица.
Первых мало, последних много.
Пап, ты что, не умеешь молиться?
Нужно просто просить у Бога
всё, что хочешь. Но зная меру –
не щенка, не ключи от машины,
а что-нибудь лёгкое. Ну, к примеру,
чтобы все были живы.
«Нат, а что такое стихи?» – «В голове у человека мысли. И он говорит их. Правильно, хорошо так. В рифму. (Из другой записи: «Качели с музыкой в рифму качаются».) И ты всё видишь и узнаёшь».
иллюстрация: Александр Яковлев
