Его часто спрашивали: «На каком языке вы думаете?» Меня больше интересовал другой вопрос: что он пробормотал во сне на непонятном мне языке? Он говорил на шести языках. Остальные понимал. Я придумала ему прозвище – понимальчик. Стивен Сеймур, покойный мой муж, был гением понимания. В компании он мог подпеть любую песню на любом языке. «Откуда знаешь эту песню?» – в который раз попадалась на удочку я. «Я её не знаю», – улыбался он. Просто, повторяя за поющими с отставанием в миллисекунду, он не ошибался ни единой ноткой, ни единым словечком! Если он хотя бы однажды переводил кого-то, он мог узнать этого человека по голосу. «Это НН!» – кричал он из соседней комнаты, и я с недоверием смотрела на экран телевизора и видела титр: НН. Тысячи голосов. Тысячи имён. Десятки тысяч книг. Он помнил их все. Он уже работал личным переводчиком американского посла в Москве, когда Госдеп решил устроить ему экзамен на владение русским языком. Из Вашингтона позвонили: «Вам прочтут отрывок, и вы перескажете его». Надменный женский голос прочёл несколько предложений. «Георгий Иванов. «Распад атома». Третья глава», – сказал Стив. На том конце провода воцарилось молчание. «Пожалуйста, никому это не говорите – мы всем читаем этот отрывок», – совсем другим голосом попросила экзаменаторша.
Наконец-то повезло.
Неужели наяву?
Понимаешь с полусло.
Утешаешь с полузву.
Приголу – и нет уста.
Драгоценятся вдвойне
полутОна полнота,
полуласка в полусне.
Мои стихи Стивушка переводил так хорошо, что американцы забывали, что это переводы, и писали на них не только песни, но и пародии.
Три месяца назад мне приснился сон. Стив пришёл домой. На него набросились двое молодых людей. «Оставьте его в покое, он же мёртвый!» – закричала я. Наутро пришло письмо от подруги-переводчицы: в Англии выходит книга о переводе, в ней опять муссируется байка о польском переводчике Картера. С неохотой её повторяю: в декабре 1977 года тридцатилетний Стив переводил на польский заявление Картера с трапа самолёта в Варшаве. Картер говорил общие слова. Журналистам нечего было писать. Картер сказал: «Я желал бы получше узнать польский народ». Стив, переводя слово «желать», использовал синоним, который можно было понять двусмысленно, особенно после недавнего нашумевшего интервью Картера журналу «Плейбой». И журналисты раздули пожар, который не удаётся потушить до сих пор. Ну не было тогда новостей поинтересней – рождественские каникулы… Из Варшавы Стив поехал в горы. Возвращается в Нью-Йорк, а таможенник на границе говорит ему: «Как, вы живы? А я слышал, что вы покончили с собой после той ошибки в Варшаве». Пока Стивушка катался на лыжах, его фотографии появились на всех первых полосах американских газет…
«Я знаю, что делать, – сказала Лиза. – У нас есть свидетель. Ему 94 года. Но он лучше всех знает, что произошло». И Лиза написала письмо: моё сердце разрывается при мысли, что мой отец запомнится не тем, что, работая на переговорах по ядерному разоружению, предотвратил всемирную катастрофу, и не своими переводами русской и американской поэзии, а единственной, незначительной, никем не подтверждённой ошибкой.
Ответ пришёл через два месяца. В уголке Лизиного письма, наискосок, нетвёрдым старческим почерком было написано: «Дорогая Лиза. Ты должна гордиться своим отцом. Если кто-то и сделал ошибку, это был я. Мои комментарии были недостаточно ясными. Мне жаль, что Стивена критиковали. Джимми Картер».
