«Чем я отметила выход на пенсию? Сложила книгу эротических стихов»
Юная работница Пенсионного фонда смерила меня равнодушным взглядом: «Какую пенсию оформляете?» И я не сразу сообразила, что надо ответить: «По старости». Кажется, я первый раз в жизни использовала это слово в устной речи. В стихах-то – сотни раз…
Всего лишь старость. Море и песок.
Смотри: неподалёку от заката
белеет парус. Он не одинок –
вокруг него белеют парусята.
Произнести это слово оказалось не просто. Зря я хвасталась дочери: вот, на пенсию выхожу, а не грущу совсем. Лиза ответила: конечно, ты же на работу никогда не ходила. Не совсем так. Вот она, моя трудовая книжка: экскурсовод в музее Шаляпина, учитель пения в сельской школе, руководитель литературного кружка. Скучная книжка. То ли дело Колина, мужа, зачитаешься: «Принят на должность клоуна ковёрного 15-го разряда. Начальник отдела кадров Скоморохова В.А.»! Но – вот они, мои двадцать трудовых книжек стихов. Когда в Пенсионном распечатали отчисления с роялти и гонораров, стопка бумаги получилась в палец толщиной. И в каждой книжке – несколько стихотворений о старости.
Нет, не скроет седую прядь
ни прямой пробор, ни косой.
Кем я сделаюсь в сорок пять –
бабой-ягодкой, бабой-ягой?
На исходе вторая треть.
За побег добавляют срок.
Кто научит меня стареть?
Лиля Брик? Шапокляк? Фрекен Бок?
Научи меня, Лиля Брик, как договориться с зеркалом?
Не скрою – сорок девять.
Утешусь прибауткой –
была царевной лебедь,
а стану гадкой уткой.
Но осторожней, старость,
Ври, да не завирайся:
я всё равно останусь
самой красивой в классе.
Мама: «Опять короткую юбку надела. Ты что, забыла, сколько тебе лет?» И тут приходит папа прямёхонько после операции по удалению катаракты: «Верка, какая же ты, оказывается, красивая!» Мама: «А я?» – «А ты старая!»
Шла из магазина,
казалась себе неотразимой.
Во дворе работали геодезисты,
два пожилых грузина,
как кинодива фотоаппарату,
позируя теодолиту,
услышала голос геодезиста:
молодец, хорошо сохранилась.
А всё почему? Потому что влюблена.
Подростковая сексуальность… А разве бывает другая?
Любовный опыт… А разве бывает другой?
Знаешь, любимый, о чём я ночами мечтаю? –
Стареть за ручку и в обнимку с тобой.
Мы будем первыми стариками на свете,
которые целуются в лифте, на улице, в метро.
Знаешь, что я думаю о Хлое, Манон, Джульетте,
об их малолетних любовниках? – Что это старо.
Я написала этот стишок двадцать лет назад. До того, как попала первый раз в Америку. А когда попала – поняла: не будем мы первыми. Вот они, старики, гуляющие за ручку. Их много.
Тут осень красней весны.
Тут свежо увяданье.
Тут старики, влюблены,
назначают свиданье
у моря. В этом краю
забывают обиды.
Здравствуйте, хау а ю,
Филемон и Бавкида?
Филемон и Бавкида по-американски (видела в теленовостях): мистер и миссис N, пятьдесят лет состоявшие в браке, попали в автомобильную аварию. В реанимации их положили рядом. Мистер N скончался. Но монитор продолжал фиксировать сердцебиение. Врачи не сразу заметили, что мистер и миссис N держатся за руки и монитор фиксирует её сердцебиение, слышное сквозь его тело. Через несколько минут оно умолкло.
Судьба не дура, принц молодец,
принцесса не подкачала.
Сказочник, правда счастливый конец –
это только начало?
И будут будни, и будет труд,
и ночь на больничном стуле.
Сказочник, правда они умрут
в обнимку, на полпоцелуе?
Однажды мне приснился Моцарт. Мы с ним пили пиво. Нам было весело. Вдруг он погрустнел и говорит: «Я тоже хотел бы стареть». Моцарт, я постараюсь.
Я буду честно стареть,
к чёрту с зеркалом сделки,
чтобы ничего не иметь
против часовой стрелки.
